мрамора), я мысленно назвал человека, восседавшего на тяжелом ярме, чтобы
оно не свалилось с шеи несчастных животных - и не вперед лицом, а назад -
истинным символом деспотизма. В руке он держал длинную палку с заостренным
железным наконечником, и когда выбившиеся из сил быки отказывались тащиться
дальше по сыпучему камню и останавливались, он принимался колоть их
наконечником своей палки, колотить ею по головам, ввинчивать ее в ноздри,
заставляя их, доведенных до бешенства нестерпимою болью, продвинуться еще на
ярд или два; когда они снова останавливались, он повторял эти понукания с
еще большей энергией и снова добивался своего, побуждая их с помощью того же
стрекала добраться до крутого участка спуска; а там, когда их судорожные
рывки и подталкивавший их сзади груз низвергали их вниз, в облаке водяных
брызг, он вращал свою палку над головой и испускал дикий клич, словно что-то
свершил, не задумываясь над тем, что быки могут сбросить его самого, в
разгар его торжества, и в слепой ярости размозжить ему череп.
студий Каррары (а вся Каррара - огромная мастерская, полная великолепных
мраморных копий почти каждой известной нам группы, фигуры и бюста), мне
показалось сначала невероятным, чтобы эти пленительные формы, такие изящные,
одухотворенные и безмятежно-спокойные, могли родиться из таких мук, пота и
пыток. Но вскоре я нашел объяснение и параллель ко всему этому, вспомнив,
сколько добродетелей вырастает на жалкой, бесплодной почве и сколько
хорошего рождается в горе и муках. И глядя из большого окна мастерской на
горы, где добывается мрамор, - рдеющие в лучах заходящего солнца, но
неизменно строгие и торжественные, - я подумал: "Боже! Как много в
человеческих душах и сердцах заброшенных карьеров и какие сокровища можно
было бы извлечь оттуда! А люди, путешествующие по жизни ради удовольствия,
отворачиваются от них и проходят мимо, из-за того, что они неприглядны
снаружи".
гордится тем, что единственный из государей Европы не признает Луи-Филиппа
королем Франции *. И это вовсе не в шутку, а совершенно серьезно. К тому же,
он ярый противник железных дорог, и если бы некоторые железнодорожные линии,
задуманные владетельными особами по соседству с ним, оказались построенными,
он, вероятно, нашел бы душевное удовлетворение в том, что завел бы у себя
омнибус, который сновал бы по его не слишком обширному герцогству, перевозя
пассажиров от одной конечной станции до другой.
живописна. Туристов здесь мало, а местное население так или иначе связано с
разработками мрамора. Между "пещерами" разбросаны деревушки, где проживают
рабочие. В городе есть прекрасный, недавно построенный небольшой театр, и
тут укоренился любопытный обычай набирать хор из рабочих мраморных ломок;
эти рабочие - самоучки и поют только по слуху. Я слышал их в комической
опере и в одном акте "Нормы" *, и они очень хорошо справлялись со своим
делом, отличаясь в этом отношении от простого народа Италии, который за
исключением некоторых неаполитанцев поет крайне фальшиво и неприятными
голосами.
плодородную равнину, на которой стоит город Пиза, и на Ливорно - пурпурное
пятнышко в плоской дали. Но не только даль придает очарование этому виду;
плодородная земля и роскошные оливковые рощи, через которые проходит дорога,
делают его поистине восхитительным.
за городскою стеной Падающую башню, казавшуюся особенно наклонной в этом
неверном свете - призрачный оригинал старых картинок в школьных учебниках,
на которых изображались "чудеса света". Как это бывает с большинством вещей,
впервые познанных нами по школьным учебникам и в школьные годы, она с
первого взгляда показалась мне слишком маленькой. Меня это очень огорчило.
Она подымалась над городскою стеной совсем не так высоко, как я привык
думать. Это был один из многих обманов, которые распространял мистер Гаррис,
книготорговец на углу лондонской улицы Сенч-Полз-Черчьярд. Его башня была
выдумкою, а эта - реальностью, и по сравнению с той - низкорослой
реальностью. Впрочем, она все же была достаточно хороша и чрезвычайно
причудлива и отклонялась от перпендикуляра не меньше, чем у Гарриса. Чудесна
была также тишина Пизы; большая кордегардия у ворот, где было всего два
маленьких солдатика; улицы, на которых почти не видно было людей; и Арно,
протекающий через центр города. Итак, я не затаил в своем сердце злобы
против мистера Гарриса и, памятуя о его добрых намерениях, простил его еще
до обеда и на следующее утро вышел на улицу, снова полный к нему доверия, с
тем чтобы осмотреть знаменитую башню.
вообразил, что она отбрасывает свою длинную тень на оживленную улицу, по
которой весь день снует взад и вперед толпа. И для меня оказалось полнейшею
неожиданностью найти ее вдали от уличной суеты, на уединенной тихой площади,
покрытой гладким ковром зеленого дерна. Но группа строений, теснившихся
возле и вокруг этого зеленого ковра, - башня, баптистерий, собор и церковь
на кладбище - быть может, самое прекрасное и замечательное из всего
существующего на свете. То, что они сгрудились все вместе, вдалеке от
повседневной жизни города, придает им особую, впечатляющую торжественность.
Это - архитектурная квинтэссенция старого богатого города, освобожденная от
примеси обычных жилищ, отжатая и процеженная через фильтр.
изображают ее обычно на картинках в детских книжках. Это сравнение очень
удачно и дает более ясное представление об этой постройке, чем целые главы
ученого описания. Нет ничего изящнее и легче этого замечательного
сооружения, ничего поразительнее его общего вида. Пока вы поднимаетесь
наверх (кстати, по очень удобной лестнице), наклон башни не очень заметен;
он становится заметен только наверху, и вам начинает казаться, будто вы на
палубе судна, накренившегося во время отлива. Если, находясь на низкой, так
сказать, стороне башни, вы бросите взгляд с галереи и увидите, насколько
корпус ее отходит от основания, эффект получится ошеломляющий. Я видел, как
один нервный путешественник, взглянув вниз, невольно схватился рукою за
стену, точно желал удержать ее от падения. Весьма любопытен также вид башни
изнутри, когда, стоя внизу, вы смотрите вверх, как сквозь наклонно
направленную трубу. Башня и впрямь сильно скошена набок, так что большего не
пожелал бы и самый рьяный турист. Естественным побуждением девяноста девяти
человек из ста, которые вздумали бы присесть под ней на траву, чтобы
отдохнуть и полюбоваться соседними зданиями, было бы, вероятно, не
располагаться под наклонной стороной - уж очень сильно она наклонена.
комментариях, но в этом случае, как и в сотне других, мне нелегко отделит),
удовольствие, которое я испытываю, вспоминая о них, от скуки, которую могу
нагнать этим на вас. В первом есть картина Андреа дель Сарто *, изображающая
святую Агнееу, во втором - множество пышных колонн, вводящих меня в сильное
искушение.
нарушено, если я все же вспомню о кладбище, где заросшие травою могилы
вырыты и священной земле, доставленной более шести столетий назад из
Палестины, и окружены аркадами с такой игрой света и тени, образуемой их
каменным кружевом на каменном полу, что самая слабая память не могла бы
забыть ее. На стенах, окружающих это торжественное и прелестное место, видны
старинные фрески, выцветшие и попорченные, но весьма любопытные. Как почти в
любом собрании картин итальянских художников, где изображено много голов, на
одной из фресок есть лицо, обладающее редкостным сходством с Наполеоном.
Одно время я тешил свое воображение, предполагая, что старые мастера
предчувствовали появление человека, который произведет в искусстве такое
ужасное опустошение, чьи солдаты превратят в мишени величайшие создания
живописи и устроят конюшни из лучших памятников архитектуры. Но этот
корсиканский тип до сих пор так распространен и некоторых областях Италии,
что такие совпадения приходится объяснять самым обычным образом.
количеству нищих она должна считаться по меньшей мере вторым или третьим
чудом. Нищие подстерегают злосчастного путешественника у каждого
перекрестка, провожают его до любой двери, куда он входит, и поджидают его,
с сильными подкреплениями, у любой двери, из которой он должен выйти. Скрип
дверных петель служит сигналом к всеобщим крикам и воплям, и едва
путешественник появляется на пороге, его сразу зажимают в кольцо лохмотьев и
всевозможных увечий. Нищие, видимо, олицетворяют собою всю торговлю и
предприимчивость Пизы. Кроме них, да еще теплого воздуха, все остальное
здесь недвижимо. Когда вы проходите по улицам, фасады сонных домов кажутся
их задами. Все они так безмолвны и тихи, так непохожи на обитаемые, что
преобладающая часть Пизы имеет вид города на рассвете или во время всеобщей
сиесты *. Еще больше они похожи на задние планы лубочных картин или
старинных гравюр, где окна и двери обозначены прямоугольниками и где
виднеется лишь одна-единственная фигура (конечно, нищего), одиноко бредущая
в безграничную даль.
это процветающий, деловитый, живущий полнокровною жизнью город, из которого
торговля изгнала лень. Местные правила в отношении купцов и торговли весьма
либеральны и нестеснительны. И это, разумеется, благотворно сказывается на
городе. Ливорно пользуется дурной репутацией в связи с так называемыми
"кинжальщиками", и, надо признаться, не без некоторых оснований, ибо всего
несколько лет назад здесь существовал клуб убийц, члены которого, не
испытывая особой ненависти к кому-либо в отдельности, убивали ночью на
улицах случайных прохожих, людей вовсе им не известных, только ради своего
удовольствия и сильных ощущений, доставляемых этой забавою. Президентом
этого милого общества был, кажется, некий сапожник. Его, впрочем, схватили,
и после этого клуб распался. Он, надо думать, исчез бы со временем сам
собою, с появлением железной дороги между Ливорно и Пизой, которая
положительно хороша и уже начала удивлять Италию как пример пунктуальности,
порядка, добросовестности и прогресса, а это - вещи наиболее опасные и
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Белов Вольф
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс