было окружено какой-то затейливой надписью, разобрать которую слуга не мог.
Однако его поразило не то. На голове черепа красовалась царская корона,
голова же господина была втиснута в уродливый венок с острыми, прямыми
листьями. Слуга опять-таки не мог знать, что это лавры. В самом же низу
листа стояла лира и поднимался на задние ноги тонкий остромордый конь, с
чуткими, жесткими ушами и крыльями за спиной.
крест-накрест, а строчки, написанные внизу, тщательно зачеркнуты жирными
прямыми линиями.
V
снова зачеркивал и снова надписывал. Он искал слов самых точных, выражений
самых лучших, строчек самых тяжелых и твердых в своей определенности, и не
отсутствие рифмы смущало его, он примирился теперь на самой бедной и
незвучной рифме, - а неумение передать свои чувства.
бедными и тусклыми, они выглядели на бумаге настолько беспомощно, что он
черкал все написанное и начинал писать снова.
продекламировать сам себе, отбивая ногой размер и делая паузу в конце каждой
строчки. Стихотворение, собственно говоря, было уже написано, оно рвалось
наружу, и ему не хватало только материально воплотиться на бумаге. Однако
едва он брал перо, чтобы переложить на бумагу незримое, неслышное и
ускользающее каждую минуту звучание, как оно снова обрастало тяжелыми,
неуклюжими строчками, одевалось в слова непонятные и глухие.
тянулись эти деревянные восклицания, слова, не выражающие ровно ничего:
"Истина", "Добродетель", "Беллона", "Марс". И как он ни старался убежать от
них, они все-таки настигали его на каждой строчке.
комнате. И опять стихотворение возникло в голове - стройное, глубокое, прос-
тое, облеченное в плоть и кровь. Слова, готовые к отдельному существованию,
выходили из его головы, звучали в ушах и пропадали, как только он
дотрагивался пером до бумаги.
рту было сухо и горько, как после попойки. Лениво и медленно снял с себя
сапоги, расстегнул пуговицы камзола и лег на кровать. Но лежать было
неудобно и жестко. Он несколько минут ворочался из стороны в сторону и не
мог заснуть.
событиям сегодняшнего дня.
гимназию, облупившиеся стены заборов, где он играл с ребятами в "орла" и
"решку", и еще что-то отдаленное и успокоенное, что можно было передать
словами: дом, тишина, покой.
метелочками торчали в вазах из радужного дешевого стекла. Мать, Фекла
Андреевна, прошла по комнате и наклонилась над ним.
понял, что сейчас уж он от него не уйдет, что он поймает его, загонит как
редкого зверя и перенесет на бумагу. Стихи, найденные им, были твердые,
решительные, быстрые. Ни богинь, ни героев не упоминалось в них. Это были
простые ясные строчки о смерти, о жизни, о неизбежном их равенстве.
Зная, что они никуда не уйдут от него, он даже особенно не торопился. Он
оторвал голову от подушки, открыл глаза и устроился на кровати сидя.
уронил голову на подушку, вытянул ноги и вытянулся во весь рост.
исполните обещание свое?"
голову все новые и новые строчки стихотворения. Они были ясны, тверды и
предельно просты. Державин писал о жизни, о смерти, о близости к натуре. Он
писал о смерти, которая равна богу и от которой не может скрыться никто. Ее
коса острится равно на всех смертных, и никто не может почесть себя
счастливейшим, пока не пробьет его последний час.
наконец-то стихи не уйдут от него, улыбался тихо и удовлетворенно.
VI
согласно приложенному списку, в Казань. Державин просмотрел список. Первым
стояла фамилия Халевина. Накануне отправки он решил еще раз вызвать
Халевина. Собственно, соображения служебные не принимались во внимание, ибо
дело было закончено, но просто ему захотелось увидеть еще раз этого
странного арестанта.
Допрос ныне закончен, но я хотел бы поговорить с вами не как следователь, а
как разговаривают человек с человеком.
впалые длинные щеки покрылись бурыми землистыми пятнами. Он шел по коридору,
покачиваясь и держась одной рукой за стену. Но под черными нахмуренными
бровями по-прежнему дико сверкали быстрые, неумолимые глаза.
Чего еще от меня требуется - не ведаю.
сударь, еще узнать желал, как вы, быв сами человеком ученым и острым, могли
решиться примкнуть к бунту сей сволочи? Ужели на успех надеялись? Ужели
думали, что царская власть, извечная и непоколебимая, от неграмотного казака
может быть свержена? Сомневаюсь, сударь, сие на вас непохоже.
из выгоды стыдные дела на себя берут. - Он вдруг привстал с места. - И с
какой выгоды вы, например, мне на дыбе руки вывернули, живым в могилу
вогнали, дом разорили, на шею петлю приготовили? Из чинов, денег, теплого
места? Сомневаюсь. Сие тоже на вас, сударь, непохоже.
восстание народов диких и невежественных, но кровь, затопившая землю, но
пожары, виселицы? Ведали ли вы, что творили? Дикари - они, может быть, и не
знали, что их за сие ожидает, ибо были дики и к жизни гражданственной
непривычны, но вы-то, вы-то, сударь? Вы, как человек образованный, как могли
сию ослепительную толпу за собой повести? Вяжется ли сие с понятием человека
благородного?
улыбкой, - не равны ли ему топор, кинжал или пистолет? Кроме того, сударь,
по моему крайнему понятию, сии народы, в дикости и зверстве пребывающие, еще
больше прав на существование имеют, чем мы с вами.
образованностью сделали? Дворцы да тюрьмы. Виселицы на каждой улице
поставили. Посадили бабу во дворце, а она двадцать миллионов крестьян под
ногой своей держит, ибо что ей бедность человеческая, что ей нужда народа,
если она сама в золоте ходит. А из чего вся сия роскошь происходит? Из куска
недоеденного, из тряпки, у хлебороба отнятой. Вы, сударь, каждый день мясо
едите и бургундское у вас на столе, а поэтому крестьяне ваши одну воду пить
должны. Вы шелка носите, поэтому крестьяне ваши в дерюгах ходят. У вас
излишки, у них нет необходимейшего.
нагим и босым. Вы-то яства и пития довольно имели? Какое же вам до всего
дело было?
не намерен, ибо глупость его вам самим понятна.
которая сказала каждому больше слов. Потом Державин встал и взял Халевина за
плечо.
Отныне не я буду вашей судьбы указчик, но не скажете ли вы мне, сударь,
чего-нибудь на прощание? - Он заглянул ему в глаза. - Обещаю вам все, что вы
попросите, выполнить беспрекословно. Чести моей можете верить.
что вы попросите, будет исполнено.
дневник, отдайте мне его обратно.
к делу приложена.
Свержин Владимир
Махров Алексей
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Лондон Джек
Майер Стефани