исчезал, нахмурив чело и презрительно оттопырив губу, запирался в своем
особняке или одном из своих замков, откуда хныкал и клянчил до тех пор, пока
ему не удавалось вырвать каких-либо новых подачек у несчастного
слабовольного короля.
всевозможные выгоды. Прежде всего он не спускал королю ни малейшей просрочки
в уплате своего жалованья. Затем, когда он стал придворным, а ветер
королевской милости менял направление так часто, что это несколько отрезвило
его гасконскую голову, затем, повторяем, он согласился взять на себя долю
работы, то есть и со своей стороны заняться выжиманием тех денег, частью
которых он желал завладеть.
царедворца - самое приятное на свете положение - в царедворца деятельного, а
уж хуже этого ничего нет. Тогда ему пришлось горько оплакивать сладостное
бездельничанье Келюса, Шомбера и Можирона, которые за всю свою жизнь ни с
кем не вели разговоров о делах - государственных или частных и с такой
легкостью превращали королевскую милость в деньги, а деньги в удовольствия.
Но времена изменились: золотой век сменился железным. Деньги уже не текли
сами, как в былые дни. До денег надо было добираться, их приходилось
вытягивать из народа, как из наполовину иссякшей рудоносной жилы. Д'Эпернон
примирился с необходимостью и словно голодный зверь, устремился в
непроходимую чащу королевской администрации, производя на пути своем
беспорядочное опустошение, вымогая все больше и больше и не внимая
проклятиям народа - коль скоро звон золотых экю покрывал жалобы людей.
показать читателю различие между обоими королевскими любимцами, делившими
между собой если не расположение короля, то, во всяком случае, то влияние,
которое Генрих позволял окружающим его лицам оказывать на дела государства и
на себя самого.
Келюсов, Шомберов, Можиронов и Сен-Мегренов, Жуаез пошел по их пути: он
любил короля и беззаботно позволял ему любить себя. Разница была лишь в том,
что странные слухи о диковинном характере дружбы, которую король испытывал к
предшественникам Жуаеза, умерли вместе с этой дружбой: ничто не оскверняло
почти отцовской привязанности Генриха к Жуаезу. Происходя из рода
прославленного и добропорядочного, Жуаез, по крайней мере, в общественных
местах соблюдал уважение к королевскому сану, и его фамильярность с Генрихом
не переходила известных границ. Если говорить о жизни внутренней, духовной,
то Жуаез был для Генриха подлинным другом, но внешне это никак не
проявлялось. Анн был молод, пылок, часто влюблялся и, влюбленный, забывал о
дружбе. Испытывать счастье благодаря королю и постоянно обращаться к
источнику этого счастья было для него слишком мало. Испытывать счастье
любыми, самыми разнообразными способами было для него все. Его озарял
тройной блеск храбрости, красоты, богатства, превращающийся над каждым юным
челом в ореол любви. Природа слишком много дала Жуаезу, и Генрих порою
проклинал природу, из-за которой он, король, мог так мало сделать для своего
друга.
именно благодаря своему несходству. Под оболочкой суеверного скептицизма
Генрих таил глубокое понимание людей и вещей. Не будь Екатерины, оно
принесло бы и отличные практические результаты.
достоинства и недостатки. И, сидя вдали от них, в этой темной комнате,
одинокий, печальный, он думал о них, о себе, о своей жизни и созерцал во
мраке траурные дали грядущего, различавшиеся уже многими, гораздо менее
проницательными людьми, чем он.
с двумя женщинами, Генрих остро ощущал, сколь многого ему не хватает:
слабость Луизы его печалила, сила Екатерины внушала ему страх. Генрих
наконец почувствовал в своем сердце неопределенный, но неотвязный ужас,
проклятие королей, осужденных роком быть последними представителями рода,
который должен угаснуть вместе с ними.
величие твое не имеет прочной опоры, понимать, что хотя ты и кумир, которому
кадят, идол, которому поклоняются, но жрецы и народ, поклонники и слуги
опускают и поднимают тебя в зависимости от своей выгоды, раскачивают
туда-сюда по своей прихоти, - это для гордой души самое жестокое унижение.
в нем задолго до того, как молодость прошла.
веду. Гиз в Нанси, Генрих в По: один вынужден сдерживать свое честолюбие, у
другого его никогда и не было. Умы людей успокаиваются. Ни одному французу
не приходило по-настоящему в голову предпринять неосуществимое - свергнуть с
престола своего короля. Слова госпожи де Монпансье о третьем венце, которым
увенчают меня ее золотые ножницы, - лишь голос женщины, уязвленной в своем
самолюбии. Только матери моей мерещатся всюду покушения на мой престол, а
показать мне, кто же узурпатор, она не в состоянии. Но я - мужчина, ум мой
еще молод, несмотря на одолевающие меня горести, я-то знаю, чего стоят
претенденты, внушающие ей страх. Генриха Наваррского я выставлю в смешном
виде, Гиза в самом гнусном, зарубежных врагов рассею с мечом в руке. Черт
побери, сейчас я стою не меньше, чем при Жарнаке и Монконтуре. Да, -
продолжал Генрих, опустив голову, свой внутренний монолог, - да, но пока я
скучаю, а скука мне - что смерть. Вот мой единственный, настоящий
заговорщик, а о нем мать со мною никогда не говорит. Посмотрим, явится ли ко
мне кто-нибудь нынче вечером! Жуаез клялся, что придет пораньше: он-то
развлекается. Но как это, черт возьми, удается ему развлечься? Д'Эпернон?
Он, правда, не веселится, он дуется: не получил еще своих двадцати пяти
тысяч ливров налога с домашнего скота. Ну и пускай себе дуется на здоровье".
д'Эпернон.
ожидаемых, легкость, с которой рассеивается мрачное облако, едва только
появляется тот, кого ждешь, хорошо поймут короля, сразу же повелевшего
подать герцогу складной табурет.
мой министр и явился доложить мне, что какой-то налог до сих пор не поступил
в казну, - произнес Генрих, пожимая плечами.
брошенный ему королем, - ваше величество не ошибается: налог не поступил, и
я без гроша.
это вашему величеству, не то вы подумали бы, что я только денежными делами и
занимаюсь.
пошевелился.
он дал судьям.
слуга, сир.
меня их больше нет? Если это ты мне намеревался сказать, так ты совершенно
прав.
этом лучше всякого другого - слуг таких же верных, каких имел господин
Сальседа.
меня, хоть один раз вещи своими именами. Как же он зовется, этот самый
господин?
имя лучше, чем я.
меня и наговорить мне неприятных вещей, не так ли? Благодарю, герцог, это на
вас похоже.
Панов Вадим
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Маккарти Кормак
Мацумото Сэйте
Андреев Николай