Чтение 23–й страницы книги ~Ченслер~

Роберт Кертис, видя, что они приближаются, идет к ним навстречу и
кричит громовым голосом:

- Сложите оружие!

- Смерть капитану! - ревет Оуэн.

Негодяй жестом подбадривает своих сообщников, но Роберт Кертис,
отстранив пьяных матросов, направляется прямо к нему.

- Чего ты хочешь? - спрашивает он.

- Чтобы никто не командовал на плоту! - отвечает Оуэн. - Здесь все
равны!

Глупец! Как будто бы не все равны перед таким бедствием!

- Оуэн, - вторично говорит капитан, - отдай оружие!

- Смелее! - кричит Оуэн своим.

Начинается схватка. Оуэн и Уилсон бросаются на Роберта Кертиса, который
отбивается обломком шеста; Берке и Флейпол нападают на Фолстена и на
боцмана. Я сцепился с негром Джинкстропом, он размахивает топором,
стараясь меня ударить. Я пытаюсь обхватить его руками, чтобы сковать его
движения, но негодяй сильнее меня. После недолгой борьбы я чувствую, что
начинаю слабеть. Но тут Джинкстроп падает, увлекая меня за собой. Это
Андре Летурнер схватил его за ногу и повалил.

Он-то и спас меня. Негр, падая, выпустил оружие, которым я завладел. Я
хочу размозжить ему голову, но Андре останавливает меня в свою очередь.

Взбунтовавшиеся матросы оттеснены на переднюю часть плота. Роберт
Кертис, увернувшись от ударов, которые пытался нанести ему Оуэн, схватил
топор и размахнулся.

Но Оуэн отскочил в сторону, и топор угодил прямо в грудь Уилсону.
Негодяй падает навзничь, прямо в воду и исчезает в волнах.

- Спасите его! Спасите его! - кричит боцман.

- Но он мертв! - отвечает Даулас.

- Э! Именно поэтому!.. - вырывается у боцмана, но он не кончает фразы.

Смертью Уилсона схватка закончилась. Флейпол и Берке, мертвецки пьяные,
лежат без движения, мы бросаемся на Джинкстропа и крепко привязываем его к
подножию мачты.

С Оуэном совладали плотник и боцман. Роберт Кертис подходит к нему.

- Молись богу! Ты умрешь! - говорит он.

- Вам, видно, страсть как хочется съесть меня! - отвечает Оуэн
невообразимо нахальным тоном.

Этот ужасный ответ спас ему жизнь. Роберт Кертис, побледнев,
отбрасывает уже занесенный топор, отходит в сторону и садится на край
плота.

39. ПЯТОЕ И ШЕСТОЕ ЯНВАРЯ

Это происшествие нас глубоко поразило. Слова Оуэна при сложившихся
обстоятельствах не могли не потрясти даже сильных духом.

Немного успокоившись, я горячо поблагодарил молодого Летурнера, который
спас мне жизнь.

- Вы меня благодарите, - отвечает он, - а ведь вам бы следовало,
пожалуй, меня проклинать!

- Вас, Андре!

- Господин Казаллон, я только продлил ваши мучения!

- Все равно, господин Летурнер, - говорит подошедшая к нам в эту минуту
мисс Херби, - вы исполнили ваш долг!

Чувство долга - вот что неизменно поддерживает мисс Херби. Она похудела
от перенесенных лишений; полинявшее платье разорвано, свисает клочьями, но
ни одна жалоба не срывается у нее с языка; молодая девушка не поддается
унынию.

- Господин Казаллон, - спросила она, - мы обречены на голодную смерть?

- Да, мисс Херби, - ответил я почти жестко.

- Сколько времени можно прожить без еды?

- Дольше, чем принято думать! Может быть, долгие, бесконечные дни!

- Люди более крепкие страдают сильнее, не так ли? - спрашивает она.

- Да, но зато они скорее умирают.

Как я мог так ответить молодой девушке? Я не нашел ни одного слова
надежды! Я бросил ей в лицо голую, жестокую правду! Или во мне угасло
всякое чувство человечности? Андре Летурнер и его отец, присутствовавшие
при этом разговоре, поглядывали на меня удивленными ясными глазами,
расширенными от голода. Они, должно быть, спрашивают себя, я ли говорю все
это.

Несколько минут спустя, когда мы остались с глазу на глаз с мисс Херби,
она сказала мне вполголоса:

- Господин Казаллон, окажете вы мне одну услугу?

- Да, мисс, - отвечаю я взволнованно; я готов сделать для мисс Херби
все, что в моих силах.

- Если я умру раньше вас, - продолжает мисс Херби, - а это может
случиться, ведь я слабее вас, - обещайте бросить мое тело в море.

- Мисс Херби, я совершенно напрасно...

- Нет, нет, - протестует она с полуулыбкой, - вы были правы, что именно
так говорили со мной, но обещайте исполнить мою просьбу. Это - малодушие.
Живая, я ничего не боюсь... Но после смерти... дайте же мне слово, что
бросите меня в море.

Я обещал. Мисс Херби протянула мне руку, и я почувствовал слабое
пожатие ее похудевших пальчиков.

Прошла еще одна ночь. Минутами мои страдания так жестоки, что у меня
вырываются стоны; потом боли стихают, и на меня нападает какое-то
оцепенение. Очнувшись, я с удивлением вижу, что товарищи мои еще живы.

По-видимому, лучше других переносит лишения наш буфетчик Хоббарт, о
котором я почти не упоминал до сих пор. Это низенький человечек с хитрой
физиономией и вкрадчивым взглядом; он часто улыбается одними губами, глаза
его всегда полузакрыты, как бы для того, чтобы скрыть мысли. Все в нем
фальшиво. Я готов присягнуть, что это лицемер. Я уже сказал, что лишения,
по-видимому, мало отразились на нем... Не то чтобы он не жаловался -
напротив, он без конца хнычет, но, не знаю почему, это хныканье кажется
мне притворным. Посмотрим, что будет дальше. Буду следить за этим
человеком, так как у меня возникли на его счет некоторые подозрения;
хотелось бы проверить их.

Сегодня, 6 января, Летурнер отозвал меня в сторону и сказал, что хочет
"поговорить по секрету". Он не желает, чтобы его при этом видели или
слышали.

Я отправляюсь с ним на самый дальний край плота, и, так как уже
наступил вечер, темнота скрывает нас от посторонних взоров.

- Сударь, - говорит мне вполголоса Летурнер, - Андре очень слаб! Мой
сын умирает с голоду! Сударь, я не могу этого видеть! Нет, я больше не
могу!

Летурнер произносит эти слова голосом, в котором слышится сдержанный
гнев, глубокое отчаяние. О! Я понимаю, как должен страдать этот отец!

- Нельзя терять надежду, - говорю я, беря его за руку. - Какое-нибудь
судно...

- Сударь, - продолжает отец, прерывая меня, - я говорю с вами совсем не
для того, чтобы выслушивать банальные утешения. Никакого судна не будет,
вам это хорошо известно. Нет. Я имею в виду совсем другое. Сколько времени
мой сын, вы сами и все остальные ничего не ели?

- Запас сухарей кончился второго января. Сегодня шестое. Значит, уже
четыре дня... - отвечаю я на этот неожиданный вопрос.

- Четыре дня как вы не ели! - заканчивает Летурнер. - Ну, а я не ел
восемь дней!

- Восемь дней!

- Да! Я сберегал сухари для моего сына.

У меня выступают слезы на глазах. Я беру за руку Летурнера... Я едва
могу говорить. Я смотрю на него!.. Восемь дней!

- Сударь, - произношу я наконец, - что я могу сделать для вас?

- Тсс! Не так громко! Чтобы никто не слышал!

- Говорите же!

- Я хочу, - шепчет он, - я желаю, чтобы вы предложили Андре...

- А вы разве не можете?..

- Нет! Нет!.. Он понял бы, что я лишал себя пищи ради него!.. Он
отказался бы... Нет! Надо, чтобы это исходило от вас...

- Господин Летурнер!..

- Умоляю вас! окажите мне эту услугу... величайшую из всех... Между
прочим... за ваш труд...

При этих словах Летурнер берет мою руку и тихонько гладит ее.

- За ваш труд... Вы покушаете сами... немного!..

Бедный отец! Слушая его, я дрожу, как ребенок. Я весь трепещу, и сердце
у меня громко стучит! А Летурнер тихонько вкладывает мне в руку маленький
кусочек сухаря.

- Берегитесь, чтобы никто вас не видел! - говорит он. - Эти звери вас
убьют. Вот тут дневная порция, но завтра я дам вам столько же.

Несчастный отец не верит мне! И, быть может, он прав: почувствовав этот
кусочек сухаря в своей руке, я чуть не поднес его ко рту!

Я устоял, и пусть читатели поймут все, что не в силах выразить мое
перо! Ночь наступила внезапно, как всегда на низких широтах. Я незаметно
подхожу к Андре Летурнеру и отдаю ему кусочек сухаря, будто бы сбереженный
мною.

Молодой человек, не раздумывая, хватает его.

- А отец? - спрашивает он, опомнившись.

Я отвечаю, что господин Летурнер получил столько же... И я тоже... Что
завтра... и в следующие дни... я смогу давать ему по такой же порции...
Пусть берет... Пусть берет, не колеблясь!

Андре не поинтересовался, откуда у меня этот сухарь, он жадно поднес