своей смуглостью, с неистовыми глазами, скорее отталкивала его, чем
привлекала. Она была для него такой же немой, как и он сам, не привлекала
ничем, - вот и все.
чтобы не утратить так неожиданно добытое выгодное положение. Видишь
женщину миловидную, обойди ее стороной. Чтобы отогнать от себя греховные
помыслы, всячески восхвалял добропорядочность Воеводихи, приобрел
впоследствии у купцов золотой крест наперсный с четырьмя знаками <Д>,
вырезанными в печати, и торжественно преподнес половчанке при всех,
объяснив смысл таинственно-священный: <Древо Доброе Дияволу Досада>.
бормотал <лепо, лепо>, а тем временем были поданы перепелки, жаренные в
меду, Мытник и его жена глотали их чуть ли не целиком, а Стрижак обсасывал
сладкие, вкусные косточки, многозначительно поднимая перст и закрывая
глаза от наслаждения.
свое непрерывное подслушивание. Он тоже мог полакомиться перепелками
вдоволь, и упиваться влагой, как назывались заморские вина из воеводских
запасов, и обжираться калачами, о которых не зря говорится, что, ежели
один съешь, другого хочется, а второй съешь - по третьему душа горит.
мстил присущим ему способом. Когда собирал после трапезы золотые и
серебряные кубки и ковши, с дикой злостью вгрызался в их венчики, оставляя
на металле следы зубов, делал на боках вмятины, портил чеканку и резьбу.
Немного погодя, показав Воеводе, сам же возил посуду в Киев княжеским
золотникам, которые имели от этого прибыль, и чем большую, тем большее
удовольствие испытывал от этого мстительный Шморгайлик. Но пакостить он
мог лишь тайком, так же как лакомиться воеводскими яствами тоже мог только
украдкой, а явно не был допущен, как и к Воеводихе, чтобы вот так запросто
сидеть с нею за столом, разговаривать, одаривать ее крестами со значением
или чем-нибудь еще. А уж он сказал бы ей! И не столько открыто при всех,
сколько тайно, без свидетелей. Не беда, что засушенный и никчемный на вид,
а огонь из него так и заполыхал бы, если бы только мог он заполучить в
свои руки эту женщину с ее богатством, которого хватило бы не на одного и
не на сотню Шморгайликов. Это не то что кроить да примеривать одеяния с
хвастливого Стрижака, которого Воевода одевал не за какие-то там заслуги,
а просто для приведения его внешности в соответствие с пышнословием,
которым этот человек был наполнен до отказа. Если бы Шморгайлик добрался
до всего, чем располагала у Воеводы половчанка, он мог бы заселить и все
Мостище и всю землю шморгайликами и шморгайленками. Однако смелости у
Шморгайлика хватало только на мечтания, а действовать он не умел и боялся.
Он просто решил ждать подходящего случая, тем временем накапливал в себе
знания мелкие и значительные, почерпнутые во время подслушиваний и
подглядываний, хотя о самой Воеводихе ничего подходящего он еще не собрал,
но надежды не утрачивал.
как прежде, мост, настойчиво состязались с судьбой и стихиями мостищане,
возвышался над ними сурово-замкнутый Воевода, изнывала в одиночестве
половчанка, даже Стрижак привык здесь ко всему, не говоря уже про Немого,
незаметного из-за своей молчаливости и тайного увлечения Лепетуньей.
мостищанские, и среди них - Светляна и Маркерий, неразлучные, верные в
привязанности своей, словно бы невинноневольные соучастники греха,
творимого Немым и Первулей, но сами безгрешные и чистые.
как это делали мостищане, раздраженные ее таинственностью, хотя, скажем,
таинственность Воеводы Мостовика вызывала у них не ненависть и
раздражение, а, наоборот, уважение. Втянутая в мир чужой и равнодушный,
половчанка платила тем же самым, единственным исключением из этого
равнодушия можно было считать только ее знание языка мостищан, который она
изучила неизвестно от кого. Само собой разумеется, Вудзиганка вряд ли
замечала Светляну и Маркерия, как не замечала вокруг ничего, погруженная в
собственное отчаяние, в безнадежное прозябание в чужом краю, с нелюбимым
мужем.
Мостище, он тоже, казалось, не имел здесь назначения, как и Воеводиха,
точно так же был закован в безнадежную неволю, но находил отдушину в
потоках словес и непрестанных поучениях во имя верного слуги господнего
Николая-чудотворца.
христианами, потому что они, собственно, ничего не имели ни против Христа,
ни против епископов, священников и монахов-калогеров, ни против церквей и
монастырей киевских, считали их, наверное, незаурядным украшением земли
своей, сами же убеждены были твердо, что главнейший бог для них и святыня
- это мост. А Николай-угодник, коль охраняет мост, - святой, достоин и
веры и уважения. Казалось: все здесь ясно. Однако Стрижак, чтобы оправдать
преподносимые ему калачи и влагу Воеводы, взялся изо всех сил поучать
мостищан, пересказывая им без конца житие и чудеса святого
Николая-чудотворца, был назойливо-неутомим в своем спасительном деле до
надоедливости, но никто не пытался ни пожаловаться, ни выразить
неудовольствия, раз уж так хотелось Воеводе. Да и сам Стрижак сводил на
нет свои поучения, глубокомысленно изрекая время от времени:
делам не твори.
дорогой книги новые и новые чудеса заступника в бедах - святого
Николая-угодника. То о Василии, сыне Агрикове, как освободил его от
сарацин. То о Дмитрии из Константинаграда - как вывел утопающего со дна
моря и перенес в хлев его собственный. То о попе Христофоре из Митилены -
как трижды забирал святой меч из руки аравита, который должен был казнить
попа. То о чуде Плакомидийском - как взял святой меч и смело срубил
дерево, на котором гнездился бес. То о слепом Антонии, который и солнца не
видел, а от молитвы Николая прозрел. То об одержимых бесами, которых
исцелял Николай-чудотворец, имена же им: Козьма, пастух Павел, Зенон,
Кирьяк, Мермис, да еще и не все>. То о трех девицах, то о муже Иване, у
которого поле не родило, то о бесплодной жене из града Зенополя, то об
утаенной воде в горе Кесарии, то о Николае-монахе, то о человеке
неверующем, то о царе Синагрипе. Колодец бездонный, ручей неиссякаемый,
река безбрежная - вот что такое была эта книга в руках Стрижака. Хорошо,
что Мостовик не расщедрился на покупку новых книг, как это водилось
повсюду, ибо тогда совсем была бы беда - замучил бы Стрижак мостищан, у
которых было для употребления и свое письмо, но оно было простым и
целесообразным, записи велись на деревянных досках из рода в род, записи
простые, экономные, существенные, без пустой болтовни, без многословия,
без суесловия, столь милых сердцу Стрижака и, наверное, всем тем писцам
книжным, портившим телячью кожу невесть чем. Человек бы просто себе
сказал: <Медведь>. Стрижак объяснит: <Один зверь, рекомый аркуда, которого
называют <медведь>. Человек пожалуется: <Кашель>. Стрижак объяснит: <Имел
недуг лют зело того удручающ, по словенским слогам глаголемый кашлица>.
Человек, увидев монаха из Киева, ухватится тотчас же за какую-нибудь там
застежку и скажет просто: <инок>. Не то у Стрижака: <Инок одинокий, сам
отъединенный и уединенный, уединяясь один-одинешенек, сам самого лишь бога
на помощь призывая, сам самому лишь богу молясь и глаголя>. Вот такая
морока.
возьмешься их покупать, то и мост продашь и последнюю сорочку сбудешь, как
тот князь Роман Смоленский, который издержался на книги до нитки, а умер -
так и похоронить было не в чем, пришлось простым людям складываться по
ногате. А люди эти вряд ли и заглядывали хотя бы в одну книгу!
развлекал мрачных собеседников пересказом историй о Николае-чудотворце и
всяких других, которых он знал бесчисленное множество. Любил он очень одну
историю о Николае-монахе, как плыл по морю и налетела буря и уже думал,
что утонет, но помолился монах Николаю-угоднику и увидел: идет чудотворец
в белых ризах по морю, как по сухому, и, простерев руку, молвит монаху:
<Восстань, брат мой, ничтоже не бойся, не дремли, но иди на свою работу с
радостию>.
работу, как это повелевал святой Николай: Воевода - в объезд своих
владений, Немой - к его стремени, Мытник - на мост, ну а Воеводиха - кто
его знает, что должна была делать эта истомившаяся по ласке женщина?
может быть и для самой себя, в конце одной трапезы внезапно сказала:
Но ежели разобраться, то кто же мог ее чему-нибудь научить? Воевода? Да
он, наверное, выложил уже своей жене все, что должен был выложить из
требований своих и повелений. Мытник? Человек только и знает жевать да
собирать мостовое, пакуя его в кладовые. Жена Мытника? Куда муж - туда и
она. Немой? Смешно и думать! Оставался Стрижак.
отпугивая:
всенощные, пения трезвенные, молитвы беспрестанные, стояния неседальные,
чтения старательные - вот что такое обучение книжное!
Володихин Дмитрий
Махров Алексей
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Куликов Роман
Шилова Юлия