"Дома с привидениями". Впрочем, этот человек был моложе, совсем по-иному
одет и отнюдь не мрачного вида; установить, в чем именно заключается
сходство, было бы в высшей степени затруднительно, но что сходство тут
действительно было, в этом не могло быть никакого сомнения. Дольф подошел к
нему не без страха, но ему был оказан самый искренний и радушный прием, так
что он несколько успокоился. Оглядевшись вокруг, он увидел, что
встревоживший его труп - просто-напросто туша убитой лани; опасения его
рассеялись окончательно; наконец щекочущий ноздри лакомый запах, исходивший
из объемистого котла, подвешенного над огнем при помощи кривой ветви, и
удостоверявший, что на ужин варится вкусное блюдо, привел его в отличное
настроение.
какие в те дни нередко составлялись из поселенцев, живущих на берегах
Гудзона. Охотник всегда гостеприимен, и ничто не делает людей общительнее и
проще, чем встреча в глуши. Начальник партии, лукаво посмеиваясь, предложил
ему глоток горячительного напитка, чтобы согреть, как он выразился,
простывшее сердце. Он велел также одному из своих подчиненных принести из
лодки, что стояла поблизости, в небольшой бухточке, что-нибудь из одежды,
так как та, что была на Дольфе, промокла насквозь, и ее следовало просушить
у огня.
чуть-чуть не положивший предел его земному существованию, когда он стоял у
самого края пропасти, исходил от тех самых людей, с которыми он сидел теперь
у костра. Один среди них едва не был раздавлен обломком скалы, который
случайно свалил Дольф, и жизнерадостный охотник в широкополой шляпе с
оленьим хвостом выстрелил, целясь в то место, где, как он видел,
зашевелились кусты, предполагая, что это какое-нибудь животное. Он весело
посмеивался над своей ошибкой и, будучи уверен, что отпускает великолепную
охотничью шутку, сказал: "Честное слово, голубчик, если бы я увидел вас хоть
мельком, вам пришлось бы сковырнуться с вашей скалы. Антони ван дер Хейден
бьет обычно без промаха". Последние слова раззадорили любопытство Дольфа, и
несколько предложенных им вопросов уяснили ему характер этого человека и
окружающей его ватаги лесных бродяг. Охотник в широкополой шляпе и
охотничьей блузе был, таким образом, не кто иной, как Антони ван дер Хейден
из Олбани, о котором Дольфу не раз приходилось слышать. О нем и в самом деле
ходила куча всяких рассказов: будучи человеком во многих отношениях
незаурядным и ведя причудливый образ жизни, он приводил в изумление своих
тихих и смирных голландских соседей. Обладая значительным состоянием, - отец
оставил ему в наследство обширные пространства дикой, никем не заселенной
земли и целые бочонки, полные вампума {Раковины и бусы, которые имели
хождение среди индейцев в качестве денег.}, - он имел возможность
беспрепятственно удовлетворять свою склонность к бродяжничеству. Вместо того
чтобы вести спокойное и размеренное существование, есть и пить в положенное
для этого время, выкуривать для развлечения трубку на скамье перед домом и
проводить ночь в удобной постели, он находил удовольствие в опасных и
утомительных странствиях по горам и лесам. Он никогда не чувствовал себя
таким счастливым и жизнерадостным, как бродя где-нибудь в лесных чащах,
ночуя под деревьями или в наскоро сложенном из древесной коры шалаше, а
также плавая по реке или какому-нибудь неведомому горному озеру, занимаясь
рыбной ловлей или охотою на болотную дичь и живя один Бог знает как.
котором находил подлинную свободу и который казался ему мужественным и
благородным. Даже в Олбани он постоянно имел при себе нескольких
краснокожих, которые слонялись по всему дому, спали, подобно собакам, на
солнцепеке, готовили охотничьи и рыболовные снасти для очередной экспедиции
и стреляли из лука по цели.
подчиняется охотнику свора собак, тем не менее они немало досаждали
привыкшим к тишине и порядку соседям. Антони ван дер Хейден был, однако,
богат, и никто не решался перечить ему в чем бы то ни было; кроме того, он
был прост в обращении и всегда оживлен и весел, и это снискало ему
популярность. Идя по улице, он неизменно напевал какую-нибудь старинную
голландскую песенку и за целую милю шумно приветствовал всякого встречного;
входя к кому-нибудь в дом, он дружески хлопал хозяина по спине, жал ему руку
до тех пор, пока тот не начинал корчиться и стонать, целовал у него на
глазах его хозяйку и дочерей - словом, у гера Антони не было ни капельки
чванства или надменности.
эти люди смотрели на него как на своего покровителя, пользовались его столом
и время от времени удостаивались приглашения отправиться вместе с ним в
экспедицию. Вот и сейчас, в сопровождении своей разноцветной свиты, плавал
он по Гудзону на небольшой пинассе {Небольшое судно, ходящее под парусами и
на веслах.}, которую выстроил ради подобных скитаний. С ним были двое белых,
одетых наполовину по-европейски, наполовину на индейский лад; на них были
мокасины и охотничьи рубашки; четверо остальных были его любимцы - индейцы.
Они без всякой цели довольно долго бродяжили по реке, пока не оказались,
наконец, среди гор. Тут они провели два-три дня, охотясь на ланей, которые
все еще встречались в этих диких местах.
счастье, что вам довелось свалиться за борт сегодня - и только сегодня, ибо
завтра ни свет ни заря мы снимаемся с лагеря и отправляемся по домам, и вы
напрасно стали бы искать среди этих пустынных гор, чем утолить свой голод...
Но пошевеливайтесь, ребятки, пошевеливайтесь! Давайте посмотрим, что там за
варево поспело на ужин? Котел уже давно на огне, и мой желудок кричит
караул; я готов поручиться, что наш гость также не станет раздумывать над
едой.
вывернул содержимое котла в деревянную миску огромных размеров; другой
притащил плоский обломок скалы, из которого устроил нечто вроде стола;
третий, сбегав к пинассе, принес все, что нужно для сервировки, тогда как
гер Антони собственноручно достал из своего погребца бутылку-другую
драгоценной живительной влаги - он слишком хорошо знал своих давних
приятелей, чтобы доверить кому-нибудь ключ.
дичина, холодная ветчина, вареная кукуруза и огромные караваи румяного
домашнего хлеба. Никогда еще Дольф не ел с таким наслаждением. Он оросил
свой ужин парой-другой глотков из бутылки Антони ван дер Хейдена и
почувствовал, как веселая влага согревает кровь в его жилах и обволакивает
теплом его сердце; теперь ни за что на свете не согласился бы он поменяться
с кем-нибудь своим положением, будь то даже сам губернатор края.
полдюжины крепко посоленных анекдотов, которые заставили его белых спутников
хохотать до упаду, тогда как индейцы хранили свою обычную серьезность и
невозмутимость.
плечу Дольфа. - Тот не мужчина, кто не научился презирать ветер и непогоду,
бродить по лесам и пустыням, спать под деревьями и питаться в нужде листьями
липы.
голландской застольной: его мирмидоняне подхватили ее, лес огласился эхом, и
все было так, как в славной старинной песне:
забывал тем не менее наблюдать за порядком. Одну из бутылок он предоставил в
полное распоряжение Дольфа; зная, однако, с кем ему приходится иметь дело,
своим приятелям он наливал сам и особо следил за индейцами, которым достался
весьма умеренный паек водки. По окончании ужина индейцы выпили свою порцию,
выкурили по трубке, завернулись с головой в одеяла и, растянувшись на голой
земле ногами к огню, вскоре крепко заснули, напоминая собою свору уставших
гончих. Остальные продолжали сидеть, калякая у огня, который из-за
окутывавшего лес мрака и сырости - следствия пронесшейся недавно грозы -
казался по-особому привлекательным и уютным. Буйное веселье, которое царило
за ужином, понемногу угомонилось; речь зашла об охотничьих приключениях,
подвигах и опасностях, таящихся среди девственных диких лесов; многое из
того, о чем говорилось в тот раз у костра, было настолько необыкновенно и
невероятно, что, воспроизведя здесь эти рассказы, я рисковал бы заронить
сомнение в правдивости Антони ван дер Хейдена и его спутников. Собеседники
верности и беспрекословного подчинения. вспомнили множество легенд и
предании, связанных с рекою и расположенными на ней поселениями; было
очевидно, что по части историй этого рода гср Антони обладает совершенно
исключительными познаниями. Пока этот крепкий лесной бродяга, сидя на
причудливо искривленных корнях дерева, заменявших ему в известной степени
кресло, выкладывал одну за другой свои несусветные побасенки, Дольф глядел
на это решительное лицо, освещенное светом костра; что-то в нем снова
напомнило ему призрак из "Дома с привидениями", какое-то смутное сходство,
сказывавшееся не столько в отдельных чертах, сколько в общем выражении и во
всем облике.
Дольфа за борт, повлекло за собою рассказы о несчастиях и злоключениях,
выпавших на долю тех, кто плавал по этой великой реке, в особенности на заре
истории здешних колоний, причем большинство событий гер Антони
глубокомысленно объяснял сверхъестественными причинами. Дольфа немало
удивили подобные толкования, но пожилой джентльмен заверил его, что среди
обитающих на реке поселенцев распространено глубочайшее убеждение, будто