взъерошилась. С левого берега заходила клочкастая фиолетовая туча. Глиссер
мчался по освещенной еще воде, и здесь ярко желтели на солнце пески, зеленели
прибрежные луга, а впереди все уже было черно и тревожно. Потом навстречу
машине в белом паре сплошным свинцовым массивом двинулся ливень. Машина грудью
ринулась на него. Туча сразу зашла флангом, вода ударила сверху и снизу,
сверкнули молнии.
молниями. Мотор заглушал раскаты, Великолепное молчание нерасслышимой грозы
окружало глиссер. Ослепительные штыки молнии беззвучно вонзались в
закуролесившую воду. Больно стегали по лицам плети ливня. Глиссер трясло и
било, как на мостовой. Гофра впивалась в тело. Все вымокли до костей. Бег
машины был пределен. И она пробилась.
В маленькой бухточке стоял, пережидая бурю, укрываясь от непогоды,
американский глиссер. Бухвостов бросил якорь-кошку. Бакенщик в намокшем чапане
подтащил машину к берегу. Мокрые, иссеченные, сидели они в избушке. Вода
стекала с лиц, шлемов, одежды. Крытый брезентом, качался глиссер у крутого
берега.
места. Здесь чувствовал он себя как дома, узнавал села, помогал Баграшу
находить наиболее краткий путь. Недалеко от Саратова по луговому берегу можно
было пройти маленькой, полузасохшей воложкой. Когда-то в детстве Карасик ездил
на лодке с Антоном. Воложка называлась Дохлой, и она была намечена на
карте-трехверстке, по которой ориентировался Баграш. Воложка была очень мелка,
но значительно сокращала путь. Шедший впереди американский глиссер пошел по
коренному руслу. Баграш решил рискнуть и пройти Дохлой воложкой.
Карасика.
забав гонщиков на глиссере.
прочную веревку, Баграш сбавил число оборотов винта. Голый Фома прыгнул в
воду.
отфыркиваясь, с головой уходя в пену, потом глиссер пошел быстрее, вышел на
редан. Стало выносить наверх и Фому. Машина вошла в Дохлую воложку. Впереди
просвечивала сквозь тонкий слой воды песчаная отмель. Баграш оглянулся, кивнул
головой и дал полный газ. Вокруг Фомы все закипело, швырками полетели клочья
пены. Через плечи его хлестали рыхлые пузырчатые струи, но он крепко держался
за веревку. Подобравшись в комок, Фома сидел сперва на доске на корточках,
потом подтянулся, встал на колени, побалансировал немножко и вдруг выпрямился
во весь рост. Из-под ног его выхлестывалась вода. Прозрачные крылышки струй
бились у лодыжек. И он несся за машиной, крылоногий, стоя на бешеной воде. Так
они прошли над отмелью. Машина замедлила ход, и Фому втащили на борт. Он был
возбужден и красен.
через борт, клюнул что-то зеленое, круглое и вытащил арбуз.
рванулась и заскользила. Карасик не видел, что происходило у него за спиной. А
Фома оделся, обтер веретьем арбуз, ударил о колено. Арбуз треснул сразу в
четырех местах, развалился. Он оказался переспелым. На полосатой его корке
белели буквы. Фома повернул арбуз и прочел.
баржу с арбузами. Высокий парень стоял на дощанике. В него летели арбузы. Он
ловко принимал их сразу по два, укладывал позади себя, выпрямлялся, прыгал,
пригибался. Фома и Бухвостов залюбовались им. Потом они разом перегнулись
через спинку переднего сиденья и закричали Баграшу в оба уха:
превратился в грозное урчание и с каждым мгновением делался все громче. Откуда
он шел, нельзя было понять. Кандидов уже не раз, прикрывая глаза ладонью,
поглядывал на небо. Но самолета не было видно. С неба палило. И Волга у
горизонта, накаленная добела, горела жгучим и нестерпимым блеском. Дощаник
ходко плыл к пристани. Его длинный, острый нос напоминал струг. В мачте
дощаника была прибита доска, и на ней черной краской выведено: "Первая ударная
женская артель грузчиц "Чайка". Тамада Антон Кандидов. Погрузка - на 230
процентов. Выгрузка - 235 процентов". Плыла большая, тяжелая, медленная вода.
Горячим суховеем дуло с берега, и пески легонько звенели в ветре. На дощанике
гребли девушки. Они гребли, сидя попарно на банках. Крепкие ноги их упирались
в ребра днища. Они гребли, легонько привставая и дружно откидываясь назад.
Кофты плотно охватывали крепкие плечи. Лица их были полузакрыты белыми
платочками от загара. От передних скамеек до кормы все было завалено арбузами.
Урожай в этом году на бахчах выдался небывалый. На берегу были сложены арбузы
пирамидами, бастионами, горами.
берега.
шеренги от дощаника, Антон взлезал на палубу баржи. Девушки, подоткнув подолы,
начинали разгрузку. Арбуз шел по каждой шеренге из рук в руки и затем,
пущенный рукой крайней девушки, летел в Антона. В этом и заключалась его,
кандидовская, нехитрая система. Она значительно ускоряла разгрузку. Антона как
бы бомбардировали арбузами. Одно за другим летели в него зеленые увесистые
полосатые ядра. Антон так наловчился, что никогда не ронял. Широко и устойчиво
расставив ноги, он изгибался, приседал, легко взлетал вверх или почти
распластывался в воздухе, устремляясь за неточно брошенным арбузом. Работу,
которую в других артелях проделывали пять человек, он делал один.
идет из Дохлой воложки. Но Кандидов знал, что рукав Волги к середине лета
почти пересыхает, становится воробью по щиколотку. Лодки и то местами
приходится тащить волоком. Но вдруг над кустами потянулись всполошенные утки,
из воложки из-за мысика выскочило диковинное суденышко. Антон много видел на
своем веку судов: пароходы, теплоходы, баржи, расшивы, буксиры, катера,
нефтянки, рыбницы, "грязнухи", дощаники... Но такого судна Антону еще не
приходилось видеть.
рождала. Маленький пеногонный вихрь следовал за судном по пятам. Лодка неслась
по-над водой, опираясь на нее лишь у кормы. Она мчалась, волоча широкие
распластанные крылья из пены и брызг. Судно мчалось на самый бакен. Оно
штурмом взяло отмель. Да что ему бакен, если оно через затон в августе месяце
прошло!
заглядываться.
Пошли, давай не задерживай! И арбузы опять летели, матово отливая на солнце, и
шлепались о широкую ладонь Антона. Но шалая машина, не сбавляя ходу,
разворачивалась по крутой дуге и, наклонившись боком, вся в пене, как понесший
конь, мчалась прямо на пристань. Девушки взвизгнули и бросились врассыпную.
постреливая мотором, машина стала вдруг грузной и, зарываясь носом в воду,
подошла к дощанику. В ней сидело четверо. Когтистый багор цапнул за доску.
Человечек в шлеме, худой и восторженный, вскарабкался на рубчатую палубу
суденышка. Он замотал головой, высвобождая подбородок из-под завязок шлема.
Что-то очень знакомое было в этом человеке. У Антона на секунду даже дыхание
зашлось. Человек простер руки.
озадаченный... Потом вдруг заорал на всю Волгу:
стащил с машины.
Антон.
общем, как, ничего?
испытывая чувство гордости и неловкости.