Чтение 23–й страницы книги ~Дорога на высоту~

-- Все нормально, -- сказал муж.

-- Много просят? -- спросила подруга.

-- Не знаем, сказали: "Договоримся".

-- Что они -- одни на вокзале?

-- Как видишь.

-- Сегодня это их куш, -- добавил сын.

Появилась Алина с ее двоюродным братом. Он провожал нас, они вместе
гуляли, ожидая посадки.

-- Мы пойдем в игральный зал, -- сказала она. -- Я должна просадить
последние деньги.

И они исчезли опять.

-- Что за деньги? -- спросила меня подруга.

Я объяснила. Как и все мы, Алина отрывала от себя дорогие ее сердцу вещи.
Родители сказали: "Вот это берешь и ни грамма больше". И она раздала свои
сокровища подругам. Но не все. "Это, -- сказала она про электронные игры, -- я
продам". Бизнесмена из нее не получилось, игры она продала меньше, чем за
полцены, но какие ни есть деньги лежали в кармане, надо было с ними что-то
делать. Мороженого уже не хочется -- наелись, напились ситро.

-- Жаль, -- сказала подруга. -- Жаль игры. Они же так мало весят.

Тут она, видно, решилась, открыла свою сумку, достала из нее книжку.

-- Может, ты все-таки возьмешь с собой? -- Она протянула мне книжку,
маленький томик. Это был Пастернак. -- Когда станет грустно, он тебе поможет.
Здесь всего двести граммов. Двести граммов Пастернака.

Я взяла книжку, машинально наугад открыла, стала читать знакомое. И
поняла, что, конечно, увезу ее с собой, и выкину, если надо будет, что
угодно, из чемодана.

Время шло, носильщики не появлялись.

-- Пойду поищу, -- сказал сын. -- Что-то мне неспокойно.

-- Не волнуйся, -- остановил его муж, -- они своего не упустят.

Старший был опытнее и мудрее, он больше разбирался в людях. Младший, хоть
и был спортсмен, но все равно горяч и импульсивен. Да к тому же взял на себя
заботу о нашей дороге и должен был, так он считал, я понимала, стелить
соломку во всех местах возможных падений. Направлять штурвал нашего
семейного ковчега в обход рифов.

Я поняла, что плохо себя веду: надо бы покормить людей, и позвала всех
есть. Нас было много, все сгрудились вокруг меня, кто сидел, кто ждал стоя.
Я доставала из кастрюли куски холодного мяса, клала их на хлеб, увенчивала
соленым огурцом и протягивала каждому. Сын стоял так, чтобы видеть вход в
здание вокзала, он уже было потянулся за своим обедом, но вдруг отдернул
руку, бутерброд чуть не упал на пол.

-- Сейчас, -- бросил он и ринулся к выходу.

Я оглянулась, в дверях была видна морда небритого.

Через несколько минут сын возвратился.

-- Сволочи, -- сказал он, машинально взял хлеб с мясом, не сел, стал стоя
жевать.

-- Что случилось? -- спросила дочка.

-- Темнят.

-- Успокойся, -- сказал ему отец.

-- Но до поезда уже не так много времени, -- сын посмотрел на часы. Он явно
проигрывал. У них в руках были все козыри, а у него ни одного. У него --
только боль и тревога. Оттого, что мы уезжаем. В неизвестность. А он
остается.

-- В крайнем случае погрузим сами, -- сказал муж. -- Вот поедим и начнем
выносить вещи.

Но я видела, что и муж начинает нервничать.

"Ребята" во главе с небритым явились, как только мы кончили есть. Они
окружили сына, как ни в чем не бывало.

-- Все будет в порядке, хозяин, -- сказал небритый тоном, за которым
стояло: "Мы свое дело знаем". Он оглядел поклажу, словно видел ее впервые и
оценивал. -- Значит так... Надо две телеги, -- и назвал сумму.

-- Ладно, -- сказал сын, багровый от злости. Ему редко приходилось
проигрывать схватку. -- Давай, грузи.

Небритый кивнул команде -- берите.

-- Да... ребята... -- угрюмо произнес сын, когда мы уже были в вагоне.

Но они и в самом деле неплохо работали. Они пронесли вещи через дверь,
которая для всех остальных была закрыта, и когда мы вошли в вагон, все было
удобно и аккуратно разложено. Мы могли спокойно сесть и ждать, когда
тронется поезд.

Мы молчали. Молчал и сын. Может быть, он готовил себя к тому, что еще не
раз ему придется проиграть в этой дороге. А может, это я сейчас так думаю, а
тогда он просто немного расслабился и ни о чем не думал.

Сейчас я прокручиваю в памяти свой ролик и думаю, что нам повезло.
Рассказывали потом друзья разные вокзальные истории. Одних на московском
вокзале ждала машина, заказанная накануне родственниками, живущими в Москве.
Но у машины оказались проколоты шины -- она заехала на территорию, уже
присвоенную кем-то. Другой шофер, наивный человек, согласился приехать за
друзьями москвичей. Его взял за грудки детина в голубом комбинезоне.

-- С этого вокзала в аэропорт отправляем только мы, -- сказал детина. --
Запомни это. Но если ты уже приехал и очень хочешь везти, можешь откупиться.
-- Шофер вынужден был заплатить дань.

Нет, нас Бог, хвала ему, почему-то миловал. На вокзале нас встретил друг
дочери, он взял на работе машину, отвез нас в чью-то пустующую в то время
квартиру. Через три дня, уладив все дела, мы приехали на другой московский
вокзал к поезду "Москва -- Будапешт".

Людей на вокзале было невозможно много, как на всех больших вокзалах, но
среди этого множества легко узнавались наши попутчики. По всем залам
ожидания разбросаны были островки из компактно сложенных баулов и чемоданов.
Островки эти были чуть большими или чуть меньшими, но все чем-то походили
друг на друга, как походили друг на друга и люди, печально стоящие рядом с
вещами. Может быть, в том, что вещей в каждой компании было все-таки
многовато, но были они не обычно по-вокзальному свалены, а уложены заботливо
и аккуратно, угадывалось грустное -- это все имущество, весь скарб уезжающих
куда-то людей. Все, что у них осталось. Больше у них ничего уже не было,
только эти огромные нарядные новые чемоданы.

Сколько ж их едет вместе с нами? Именно сегодня, именно этим поездом?
Словно это последний поезд, который увозит моих соплеменников из родных
мест.

Надо было искать носильщиков. Муж и сын ушли. Когда вернулись, еще
продолжали говорить, я помню обрывки фраз.

-- Черт с ним, -- голос мужа. -- Спокойнее. Выхода-то нет.

-- Я понимаю, -- это голос сына. -- Но... Ловят момент, сволочи. -- Он уже не
злился, плыл по течению, с трудом удерживая штурвал, чтобы не занесло на
мель.

-- Конечно. Ты же видишь, другие не берутся, только эти.

Муж вспомнил и рассказал, как много лет назад он ехал в Москву в
командировку поездом, который шел с Кавказа. На московском вокзале поезд еще
только замедлял ход, а вдоль перрона бежали носильщики с тележками и кричали
проводникам:

-- Евреи есть?

-- Нет, -- сказал проводник вагона, где ехал муж.

-- Как -- нет? -- возразил муж. -- Я еврей.

Проводник окинул взглядом мужа, стоящего в тамбуре с портфелем в руке, и
усмехнулся.

В чем дело, муж понял, как только сошел на перрон. Евреи с Кавказа
уезжали в Израиль.

-- С тех пор все в стране изменилось, -- закончил муж свой рассказ. --
Носильщики тоже.

Похоже, что носильщики разбивали здание вокзала на невидимые
геометрические фигуры, и если команда забивала кол в одной из фигур -- это
мое, другие не подходили. Чтобы держать цену. Но это сейчас, вспоминая, я
думаю так, а тогда мыслей этих не было, тогда все кружилось и расплывалось.
Приехало и пришло много родных и друзей -- проводить нас, лица вокруг были
грустными, они время от времени приближались и впечатывались в память
крупным планом, я вижу теперь их хорошо и отчетливо, словно вот они -- стоит
протянуть руку.

Плакала дочка брата, единственная моя племянница, очень похожая на меня.
Она стояла с опущенными плечами и вытирала слезы. Наверное, она горевала не
столько о том, что мы уезжаем, хотя и нас терять ей было тяжко, она
оставалась -- об этом она плакала, о том, что остается. Брат мой не приехал,
он был болен, мы простились с ним накануне. Приехал сын его, внешне похожий
на моего сына. Странно было от него услышать:

-- Нет, я никуда не поеду. Моя земля здесь.

Мой сын не мог бы сказать этого. Кто знает, где -- наша земля?

Плакала самая близкая подруга дочки, она знала, что ей самой никуда не
уехать, она оставалась в страшном и неясном мире. Всю оставшуюся жизнь она
будет только писать письма и ждать писем.

Пришел друг дочери, тот самый, что встретил и приютил нас в Москве. Он
стоял рядом с молодой миловидной круглолицей женой своей, она улыбалась, и
он тоже говорил бодряще:

-- Семнадцать лет назад я провожал туда свою тетю, через год она прислала
фотографию -- в брючном костюме и в темных очках. Совсем заграничная дама.
Так что не волнуйтесь, все там будет у вас хорошо.

-- Я куплю себе брючный костюм и темные очки?

-- А почему бы нет?

-- Спасибо, хороший ты человек. Пишите, когда вас встречать -- там.

-- Да, конечно.

Я вижу высокую статную фигуру сына. Он приблизился ко мне:

-- Прощайтесь.

-- Да-да... уже... -- у меня сдавило горло.

Жена сына приехала в Москву нас проводить и привезла детей, чтобы мы