собственною помощью, запутать молодца и... тогда... Что будет тогда,
увидим". Теперь же вынул он свою записную книжку и велел пажу на одном из
листков ее списать роковое послание. Когда ж это было исполнено, он сличил
подлинник со списком и сказал своему маленькому секретарю тем же
исковерканным языком, которого дали мы образчик, но который не станем более
употреблять, избегая затруднения в разговорах:
учился?
видом.
всех делах (при этом слове паж, видимо, опечалился: он думал, что исполнил
свое дело, как искуснейший министр). Впрочем, это безделица; я говорю для
переду. Заметь своей рукой в моей книжке месяц, число и год получения
письмеца; а как я вижу, у тебя нет часов, то я дарю тебе свои. (Разумеется,
пажик поцеловал опять у Бирона руку за подарок и исполнил приказ его с
быстротою стенографа.) Вперед я поручаю тебе всякий день справляться о
новостях в отделении молдаванской княжны. Это плутни, мой миленький!
негодные вещи, которых не любит государыня! Разврат не должен быть терпим.
Мы должны показывать пример. Не учись этому, когда вырастешь.
страстными выражениями, которые заставлял списывать.)
наказом держать язык за зубами, а уши на макушке. Награды не посылалось:
наградой можно б избаловать служанку - на нее должен был действовать один
страх и гроза.
сквозным ветром. Взяв от пажа роковое послание, она с этой тяжелой ношей
вошла в спальню своей барышни и тихо, украдкою положила записку под подушку.
видишь своего полюбовника во сне и не ведаешь, что против тебя замышляют. И
я, окаянная, попала к тебе на этот раз! Что ж? кабы не я, сделала бы это
другая".
плакала, но не могла заснуть до зари. Поутру рано, пока барышня ее спала,
отослала она книгу к Тредьяковскому, решившись сказать, что за нею
присылали. Ведь наказано было как можно ранее возвратить ее. А то, неравно,
бедная княжна вздумает отвечать на письмецо; ответ перехватят, и опять новое
горе, новые заботы!
землю. Ни одной живой души но всем улицам Петербурга.
дровнях неслись два мужика; один правил бойкою лошадью, другой сидел позади,
свеся ноги. Бороды их густо заиневело. Между ними лежал рогожечный куль,
порядочно вздутый. Вид этой поклажи в такое время не предвещал ничего
доброго.
ее, и спросил своего товарища, не видать ли кого.
глазами черное пятно: то росло, то пропадало.
часы!.. едем с мертвецом!..
воду!" Нет, братец, ныне времена жуткие. Курицы по всем частям поют петухом,
петухи несутся; сказывают, и оборотень свиньею бегает по городу: вчера у
дворца хотел ее часовой штыком, ан штык у него пополам.
русскую землю затоптали немцы, и веру-то Христову хотят под пяту. Привезли
сюда сотни две монахов и монахинь; собирается набольший их расстригать,
дескать не по его крещены. Вытье такое, хоть беги вон из Питера!
племянник комиссара, Густа Иванович... даром, что креста не носит. То-то
простота, то-то душа ангельская! Не забыть мне вовеки его милости.
секуцией было приказано Густу Ивановичу? Помню. Только что ударил тебя раз
заплечный, а у него, сердечушки, слезы в два ручья. Видел я сам, сунул он
живодеру серебряный...
выворочу.
и погребаем тела христианские без попа и молитвы.
сказал:
которые от колыхания воды казались живыми пастями, движущимися, как бы
готовясь поглотить жертвы, к ним привозимые.
веселый лад. - Не надобно копать могилок! поделали добрые люди про всякой
обиход на весь приход! Ну, матушка Нева, кормишь ты нас добрыми сигами, да
мы не уреживаем пускать в тебя долгоперых ершей.
Вот этак раз... Да что за чудо?.. посмотри-ка по набережной... Сердце так и
упало.
дубинку: нечего зевать!
и стали шагах в пятидесяти от конюхов. Из этих саней выползло что-то
маленькое, похожее на человека и обезьяну; но вдруг малютка вырос на
несколько аршин. Гигант начал отмеривать реку огромными, саженными шагами.
При этом появлении наши конюхи, ни живы ни мертвы, бросились на дровни,
взвизгнули и были таковы.
присоединялся кто-то, вышедший вслед за ним из саней. Свет месяца осветил
лицо араба Волынского. Малютка был Зуда. Ходули помогли ему исполински
вырасти в один миг и испугать кого нужно было.
всемогущая мысль могла проникнуть сквозь эту грубую скорлупу и разобрать под
ней человека, некогда сердцевину живого мира. Этот кусок льду, облекший
былое я, частицу бога, поглотивший то, чему на земле даны были имена чести,
благородства, любви к ближним; подле него зияющая могила, во льду ж для него
иссеченная; над этим чудным гробом, который служил вместе и саваном,
маленькое белое существо, полное духовности и жизни, называемое европейцем и
сверх того русским и Зудою; тут же на замерзлой реке черный невольник, сын
жарких и свободных степей Африки, может быть царь в душе своей; волшебный
свет луны, говорящей о другой подсолнечной, такой же бедной и все-таки
драгоценной для тамошних жителей, как нам наша подсолнечная; тишина
полуночи, и вдруг далеко, очень далеко, благовест, как будто голос неба,
сходящий по лучу месяца, - если это не высокий момент для поэта и философа,
так я не понимаю, что такое поэзия и философия.
x x x
берегу Невы.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *