через три дня нашего освобождения. Однако мы вышли из этого места не
совсем так, как туда вошли: подсвечник, ожерелье, серьги, перстень, рубин
- словом, все осталось там. Это напомнило мне Виргилиевы стихи,
начинающиеся словами: "Sic vos non vobis" (*41).
встретил меня весьма любезно.
твоем несчастье и собирался усиленно ходатайствовать за тебя. Не сетуй об
этом происшествии, друг мой, а займись медициной еще прилежнее, чем
раньше.
всецело отдался этому занятию. Мы не только не испытывали недостатка в
пациентах, но случилось именно так, как весьма удачно предсказывал сеньор
Санградо, т.е. что болезней стало хоть отбавляй. И в городе и в
предместьях появились злокачественные лихорадки. Все вальядолидские врачи
- а мы в особенности - были завалены работой. Не проходило дня, чтоб нам
не случилось навещать от восьми до десяти больных: можно себе представить,
сколько было выпито воды и Сколько пролито крови. Не знаю почему, но все
пациенты умирали: оттого ли, что тому способствовали наши методы
врачевания, оттого ли, что болезни оказывались неизлечимыми? Редко когда
приходилось бывать по три раза у того же больного: уже при втором визите
мы узнавали, что он находится в агонии или что его только что похоронили.
Будучи еще молодым врачом, не успевшим зачерстветь в убийствах, я
огорчался этими печальными результатами, в которых меня легко могли
обвинить.
свидетели, что я в точности следую вашим предписаниям; между тем все
больные отправляются на тот свет; можно подумать, что они умирают нарочно,
для того чтоб дискредитировать наши методы лечения. Еще сегодня я встретил
двоих, которых несли на кладбище.
себе: мне редко выпадает счастье вылечивать тех, кто очутился в моих
руках; и не будь я столь твердо убежден в непогрешности своих принципов,
то, пожалуй, подумал бы, что мои средства оказывают вредное действие почти
при всех болезнях, к которым я их применяю.
лечения. Попробуем любопытства ради прописать нашим больным химические
препараты, хотя бы для примера, кермес (*42): в худшем случае последствия
будут те же, что от теплой воды и кровопускания.
грозило неприятными последствиями. Ведь я написал книгу, в которой
восхваляю частые кровопускания и питье воды. Неужели ты хочешь, чтоб я
отрекся от своего учения?
допустить, чтоб ваши враги восторжествовали: они, пожалуй, скажут, что им
удалось вас вразумить, и тем подорвут вашу репутацию. Пусть лучше гибнет
народ, знать и духовенство! Пойдем же и впредь своим путем. Ведь и наши
собратья, несмотря на все их отвращение к кровопусканию, творят не больше
чудес, чем мы, и я думаю, что их лекарства вполне стоят наших.
шести недель, как мы наплодили не меньше вдов и сирот, чем их было после
осады Трои. Иной бы подумал, что в Вальядолиде свирепствует чума: столько
там было похорон! Каждый день к нам наведывался какой-нибудь отец,
требовавший отчета за залеченного до смерти сына, или дядя, упрекавший нас
в кончине племянника. Сыновья же и племянники, отцам и дядьям которых не
поздоровилось от наших лекарств, к нам не заявлялись. Мужья также
оказались весьма деликатными: они не докучали нам по поводу утраты жен.
Что же касается действительно огорченных родственников, попреки которых
нам приходилось выслушивать, то горе их порой выражалось в весьма грубых
формах. Они называли нас неучами, убийцами и вообще не стеснялись в
выражениях. Эти эпитеты весьма меня расстраивали, но доктор Санградо,
который был к ним привычен, выслушивал их с полным хладнокровием.
Возможно, что со временем я тоже свыкся бы с этими поношениями, если бы
небо, вероятно, пожелавшее избавить вальядолидских больных от одного из их
бичей, не ниспослало происшествия, внушившего мне отвращение к медицине,
которою я так безуспешно занимался. Об этом я подробно поведаю читателю,
даже рискуя тем, что он надо мной посмеется.
городские лодыри. Там подвизался один из тех присяжных забияк, которые
сами назначают себя главарями и разрешают споры, возникающие в таких
заведениях. Он был родом из Бискайи и называл себя доном Родриго де
Мондрагон (*44). По виду ему можно было дать лет тридцать, Это был человек
среднего роста, сухой и жилистый. Помимо двух сверкающих глаз, вращавшихся
в орбитах и, казалось, угрожавших всякому, на кого они были устремлены, он
обладал сильно приплюснутым носом, который свисал над рыжими усами,
закрученными до самых висков. Речи его были так грубы и резки, что стоило
ему открыть рот, чтоб уже навести страх. Этот фанфарон сделался тираном
всего заведения: он самовластно решал споры между игроками, и тот, кто
вздумал бы воспротивиться его приговору, рисковал на следующий день
получить от него картель. Несмотря на все эти свойства сеньора Родриго,
которому самодельная приставка "дон" не мешала быть самым обыкновенным
разночинцем, он все же ухитрился поразить сердце содержательницы жедепома.
То была богатая и довольно пригожая женщина лет сорока, потерявшая мужа
месяцев за пятнадцать до этого. Не знаю, чем именно он мог ей понравиться,
но во всяком случае не красотой, а скорее чем-то таким, чего не выразить
словами. Так или иначе, но она влюбилась и вознамерилась выйти за него
замуж. Как раз в то время, когда вдова готовилась завершить это дело, она
занемогла и, на свое несчастье, стала лечиться у меня. Окажись у нее не
злокачественная лихорадка, а даже что-нибудь менее серьезное, моего
лечения было бы вполне достаточно, чтоб сделать ее болезнь опасной. Через
четыре дня я поверг в скорбь все заведение. Его содержательница
отправилась туда, куда я посылал всех своих больных, и родня захватила ее
состояние. Дон Родриго в отчаянии от потери возлюбленной или, вернее,
надежды на выгодный брак не удовольствовался тем, что метал против меня
громы и молнии; он поклялся, что проткнет меня шпагой насквозь и отправит
к праотцам при первой же встрече. Сердобольный сосед уведомил меня об этой
клятве. Я слишком хорошо знал Мондрагона, чтоб пренебречь таким
предостережением, ввергшим меня в ужас и смущение. Опасаясь встретиться с
этим чертом, я не смел выйти из дому; мне беспрестанно чудилось, что он
яростно врывается в наш дом, и я не знал ни минуты покоя. Это отвратило
меня от медицины, и все мои помыслы были направлены на то, как бы
избавиться от мучительного беспокойства. Я снова облачился в расшитый
золотом кафтан и, простившись со своим господином, который на этот раз уже
не мог меня удержать, вышел из города на рассвете, не переставая
опасаться, как бы дон Родриго не попался мне на пути.
гонится Ли за мной по пятам ужасный бискаец; мое воображение было так
занято этим человеком, что каждое дерево и каждый куст я принимал за него,
а сердце у меня не переставало содрогаться от ужаса. Наконец, отмахав с
добрую милю, я успокоился и уже медленнее продолжал свой путь по
направлению к Мадриду, куда намеревался отправиться. Покидая Вальядолид, я
не испытывал никакого сожаления и скорбел только о разлуке с Фабрисио,
моим любезным Пиладом, с которым даже не успел проститься. Не сокрушался я
также и о медицине, которую мне пришлось бросить, а, напротив, молил бога
простить мне то, что я когда-либо ею занимался. Тем не менее я не без
удовольствия пересчитывал деньги, звеневшие у меня в кармане, хотя они
являлись платой за совершенные мною убийства. В этом отношении я походил
на женщин, переставших распутничать, но без малейшего зазрения
продолжающих пользоваться плодами своего распутства. У меня было реалами
около пяти дукатов, составлявших все мое состояние. С этими деньгами я
рассчитывал добраться до Мадрида, вполне уверенный в том, что найду там
какое-нибудь подходящее место. К тому же мне страстно хотелось посетить
этот прекрасный город, где, как мне передавали, были представлены все
чудеса мира.
заранее предвкушал ожидавшие меня удовольствия, я услыхал голос человека,
шедшего за мной по пятам и распевавшего во всю глотку. Он нес на спине
кожаную котомку, на шее у него болталась гитара, а с бедра свисала
довольно длинная шпага. Он шел с такой быстротой, что вскоре нагнал меня.
Как оказалось, это был один из тех двух парикмахерских подмастерьев, с
которыми я сидел в тюрьме по делу о перстне. Мы тотчас же узнали друг
друга, несмотря на перемену платья, и были весьма поражены такой
неожиданной встречей на большой дороге. Я выразил ему свое удовольствие по
поводу того, что он попался мне в попутчики, да и он, по-видимому, был рад
снова встретиться со мной. Затем я рассказал ему, почему покинул
Вальядолид, а он в ответ на мою откровенность счел долгом сообщить мне,
что поругался со своим хозяином и что они расстались друг с другом навеки.
место, а десять, ибо, не хвалясь, смею сказать, что во всей Испании не
сыщется цирюльника, который умел бы лучше меня брить по волосу и против
волоса или завивать усы папильотками. Но я не мог дольше устоять против
страстного желания вернуться на родину, которую покинул целых десять лет
тому назад. Хочу немного подышать родным воздухом и взглянуть, как
поживают мои родственники. Я доберусь до них послезавтра, так как они
Суворов Виктор
Белов Вольф
Суворов Виктор
Панов Вадим
Соломатина Татьяна
Орлов Алекс