четыре письма и на третье получил ответ. Ты везучий, мой мальчик, я всегда
это говорила.
и на другие приспособления, что украшали почтовую бумагу мистера Джордана.
Он знать не знал, что на свете существуют резиновые чулки. За этим чудился
весь деловой мир с его упорядоченной системой ценностей, с его
обезличенностью, пугающей мир. И как чудовищно, что дело может опираться
на деревянные ноги.
Был август, адская жара. Пол шел, и что-то нестерпимо теснило ему грудь.
Он предпочел бы мучиться острой физической болью, только бы не это
чудовищное мученье - оказаться выставленным перед незнакомыми людьми и
чтобы тебя приняли или отвергли. Однако по дороге он болтал с матерью.
Нипочем не признался бы он ей, как мучается от того, что ему предстоит, а
сама она догадывалась об этом лишь отчасти. Была она весела, как
возлюбленная. Подошла к билетной кассе в Бествуде, и Пол смотрел, как она
вынимает из кошелька деньги на билеты. Смотрел, как ее руки в старых
черных лайковых перчатках достают серебро из потертого кошелька, и сердце
его сжималось от жгучей любви к ней.
разговаривает при соседях по вагону.
кругами, будто в цирке.
ощущать присутствие матери. Внезапно глаза их встретились, и она
улыбнулась ему редкостной задушевной улыбкой, прекрасной, полной света и
любви. А потом оба стали смотреть в окно.
сын пошли по вокзальной улице взволнованные, словно сбежавшие вдвоем
любовники. На Каррингтон-стрит остановились и перегнулись через парапет
посмотреть на барки, плывущие внизу по каналу.
высоких фабричных стен.
подошла бы нашей Энни? И стоит фунт одиннадцать шиллингов три пенса. Разве
не дешево?
редкостным удовольствием. Но мальчика томил неотвязный страх. С ужасом
думал он о предстоящей встрече с Томасом Джорданом.
свернули в узкую улочку, ведущую к Замку. Была она мрачноватая, все здесь
отдавало стариной - жалкие темные лавчонки, темно-зеленые двери с медными
молотками, изжелта-коричневые крылечки, выступающие на тротуар; и опять
старая лавчонка не с витриной, - с маленьким окошком, будто это хитро
прищуренный глаз. Мать и сын шли осторожно, искали вывеску "Томас Джордан
и сын". Будто охотники в каких-то дебрях. Обоими владело лихорадочное
волнение.
множества фирм, среди них и фирма Томаса Джордана.
картонажная фабрика, с другой - гостиница "Приют коммерсанта".
открылся большой двор, будто колодец, со всех сторон окруженный высокими
зданиями. Повсюду валялись ящики, солома, картон. Луч солнца достиг лишь
одной упаковочной корзины, из нее на землю падал золотой поток соломы. Но
во всем остальном дворе было темно как в шахте. Сюда выходило несколько
дверей и два лестничных марша. Прямо напротив, на лестничной площадке, на
грязном стекле двери маячили зловещие слова "Томас Джордан и сын -
ортопедические приспособления". Миссис Морел пошла вперед, сын последовал
за ней. Сам Карл I всходил на эшафот не с такой тяжестью на сердце, как
Пол Морел, когда он следом за матерью подымался по грязным ступеням к
грязной двери.
большой склад, повсюду бледно-желтые бумажные пакеты, меж ними
по-домашнему без пиджаков, засучив рукава ходили служащие. Свет мягкий,
глянцевитые желтоватые пакеты словно и сами светятся, прилавки
темно-коричневого дерева. Все здесь спокойно и очень уютно. Миссис Морел
шагнула раз, другой и остановилась. Пол стал позади матери. На ней была
парадная шляпка с черной вуалью, на Поле - просторная куртка с поясом и
мальчиковый белый широкий воротник.
личико в кулачок. Он посмотрел настороженно. Потом бросил взгляд в другой
конец помещения, где за стеклянной перегородкой была небольшая контора. И
лишь после этого подошел к ним. Ничего не сказал, но мягко, вопросительно
склонился в сторону миссис Морел.
бакенбардами. Полу показалось, он похож на шпица. Потом этот же самый
человечек вышел из-за перегородки. Был он коротконогий, довольно плотный,
в тужурке из альпаки. Вопросительно пригнув голову набок, так что одно ухо
оказалось выше другого, он решительно направился к ним.
гадая, клиентка ли она.
зайти сегодня утром.
выглядеть сугубо деловым человеком.
дерматином и лоснящейся от соприкосновения со множеством клиентов. На
столе высилась стопка грыжевых бандажей из переплетенных плоских колец
желтой замши. Явно совсем новые и совершенно одинаковые. Пол услышал
свежий запах замши. Что это за штука, с недоумением подумал он. К этому
времени он был совсем оглушен и замечал лишь то, что бросалось в глаза.
миссис Морел на стул с волосяным сиденьем.
пошарил на столе и достал листок.
свое письмо.
виноватым, потому что солгал, ведь сочинил письмо Уильям, и во-вторых, не
понимал, почему в толстой, красной руке этого человека письмо кажется
совсем не таким, какое лежало на столе в кухне. Будто частица его самого,
сбившаяся с пути. Не нравилось Полу, как старик держит его письмо.
Потом откинула вуаль. Мать возмутила Пола - недостает ей гордости в
разговоре с этим вульгарным старикашкой, но как мило ее лицо, не
затененное вуалью.
старикашка.
вместе довольно холодно.
злостью - казалось, рукам его не терпится что-то делать - выдернул из
кармана еще листок, развернул. Листок скрипнул. Старик протянул его Полу.
иностранным почерком, и Пол не мог его разобрать. Он тупо уставился на
бумагу.
Это... это...
даже и слово это вылетело из головы. Чувствуя себя совершеннейшим дураком
и ненавидя мистера Джордана, он в отчаянии снова обратился к листку:
пары... gris fil bas... серых нитяных чулок... э... э... sans... без...
э... не могу разобрать слов... э... doigts пальцев... э... не могу
разобрать...
он застрял, мистер Джордан выхватил у него листок.
чулок без носка".