летному полю.
последовала ее примеру: так они и подъехали к самолету, подруливавшему к
месту остановки, -- с одной стороны следователь УВД, с другой -- следователь
прокуратуры. Оба вышли из своих машин, когда первый пассажир показался за
спиной стюардессы. Раскланялись друг с другом издали. Молча.
Полковский, уже начавший покрываться инеем в своем замороженном, колом
вставшем пиджаке, догадался спросить стюардессу:
Ташкента, -- улыбнулась та и прошмыгнула в салон самолета.
Николаевна.
зубами, кивнул:
помог Нестеров.
парадной с отбитыми ступеньками. Нестеров щедро расплатился с частником и
повесил обе сумки на плечо.
стойке администратора. Нестеров назвал свою фамилию и
и ключ с тяжеленным набалдашником в качестве брелка: чтобы не уносили с
собой из гостиницы -- тяжело ведь.
засмеялась Наташа. -- Извините, я только что с отдыха, такой контраст!
психического расстройства. Он повернулся к администраторше: -- Это у вас в
городе, наверное, лучшая гостиница?
лучше "Нефтяной струи", -- с гордостью ответила та и поспешила добавить: --
Но только у вас номер одноместный согласно броне. Других номеров нет.
вы посидите на скамеечке, отдохните.
стояли на московских бульварах, -- огромную, сколоченную из длинных реек,
изогнутую, как арфа.
облокотился на стойку.
неадекватной.
звания в удостоверении, и от обращения.
-- с этой минуты вы врач, а моя должность -- это заболевание, которое вы
должны хранить в секрете. И капризы больного исполнять во имя оздоровления
общества: вот этой женщине нужен отдельный номер -- только и всего.
дождавшись, сидя на скамейке, пока та оформит проживание, провожал ее в
номер. Комната оказалась как раз напротив. На вечер, который, кажется, уже
начинался, было назначено еще одно испытание ненавязчивым уренгойским
сервисом -- ужин в ресторане. Нестеров решил посвятить этот день
следственным экспериментам.
мама. Остались они вдвоем с братом в двухкомнатной квартире на Нарвской.
Окна выходили в колодец обычного петербургского двора, но поскольку жили они
под самой крышей, пейзаж за окном был не самым удручающим, все-таки рукой
можно было коснуться неба.
представителей четырех поколений Веселых: кого на кладбище, кого в Кресты. И
все, о ком рассказывала им мать, работали в издательстве "Советская
энциклопедия".
их отце мама никогда ничего не говорила сыновьям. Усталая, тихая, мягкая,
она сразу замолкала, когда младший -- Ленечка -- начинал выспрашивать,
задавать свои детские вопросы: а где наш папа?
увели? И вскоре мама заболела. Болела два года. Сыновья дежурили у ее
постели.
словно предвидела нечто ужасное. И в голосе ее была безнадежность; скажет, а
сама головой покачивает...
пустыне, в море. Заплываешь подчас, а потом не знаешь, в какую сторону
двигаться, не видно, где жизнь, а где нежизнь.
дома. Вскоре деньги кончились. Тогда-то Леня и принес домой свою первую
добычу: барахло, украденное им у зевак-продавцов на блошином рынке, и
фотоаппарат. Саша покрутил пальцем у виска, но товар продал, купил поесть.
завсегдатаями, а иногда и торговали чужим товаром за плату, они поняли, что
больше не в состоянии жить в этой квартире. Возвращаться туда, в этот серый
дом за Нарвскими воротами возле трамвайного круга, в этот двор с
продуктовыми ящиками и разнорабочими, куролесящими у черного входа
ресторана, было мучительно, невозможно -- мама ведь уже больше никогда не
вернется туда.
Саша встретил свою первую женщину, у Ленечки уже родилась дочь. Жена никуда
его не пускала, посадила с ребенком, сама делала карьеру в префектуре
округа.
интеллигента. Дочь профессора Маша была студенткой, а Саша -- лоботрясом со
странностями, хотя и эрудированным: проработав два года корректором, он
заложил в свою голову информацию полного свода "Энциклопедии" в ее последнем
издании, но зато внезапно мог сорваться и уйти из дому в неизвестном
направлении, отсутствовать неделю, а то и месяц.
когда учились вместе, в пятом классе, организовали свой школьный ансамбль,
получили музыкальное образование. Саша классно играл на пианино. Маше
нравились эти сборища. Даже ее родители живо участвовали в молодежных
концертах и спорах по поводу смысла жизни и бренности бытия.
возникло бытие. Словом, старший Веселый не находил себе места в этой жизни,
но маета его была не мелкой, а растянутой на неопределенность: то он
принимал обстоятельства своей жизни, то ощущал свою ненужность и свой
паразитизм, и тогда убегал из дому.
на два года. Столько же и продержались их семьи. Леня в Москве еще жил с
женой, но та разделила с ним хозяйство, холодильник, а дочку отправила к
бабушке. Она часто не приходила ночевать, мужа била, а очкастый Ленечка даже
не защищался: пьяному море по колено.
на Ленинградском вокзале, где Саша позавтракал, выйдя из поезда.
обозревали сразу все стороны света, на лице застыло рассеянное выражение, но
двигался он уверенно, не шатаясь, а лишь сникая на миг и снова, пожалуй,
даже слишком четко двигаясь дальше, на кухню.
бигуди на голове.
поить? Что ты уставился, ты что, не видишь, на кого твой ублюдочный братец
похож? А ты спроси, почему у него на наркоту деньги есть, а на собственную
дочь -- нету?
Уренгой, был допрос задержанного Леонида Викторовича Веселого.
вторые сутки не выходил оттуда.
сведениям спецслужб этой страны.
наркоманов. Знала, что иногда судьба бывает жестока и к весьма достойным