Чтение 23–й страницы книги ~Жанна д`Арк~

Я еще раз убедился, как мы были глупы и как она умна. Поняли это и все
остальные, поэтому никто ничего не возразил. Она же продолжала:

- Но у них не хватило ума расставить ловушку похитрее. Они старались
выведать, что я намерена сказать королю, и в своем донесении извратить смысл
моих слов. Вам известно, что часть моей миссии - убедить дофина предоставить
в мое распоряжение большой вооруженный отряд и послать меня для оказания
помощи осажденному городу. Если же в этом деле посредником будет
недоброжелатель, как бы точно он ни излагал мои слова, он никогда не
передаст ни выразительных взглядов, ни жестов, ни убедительного тона,
которые одни придают словам жизнь. Неискренние доводы не имеют действия.
Терпение, терпение! - скоро дофин выслушает меня. Надейтесь и не
отчаивайтесь!

Сьер де Мец покачал головой и тихо промолвил:

- Она права и благоразумна, а мы оказались глупцами.

Я целиком разделял его мнение и мог бы сказать то же самое; так думали
все присутствующие. Нас охватил благоговейный трепет при мысли, что эта
неграмотная, неискушенная девушка, очутившись в сложной обстановке, сумела
разгадать хитрые козни опытных придворных интриганов и разрушить их.
Удивленные и восхищенные, мы умолкли и больше не произносили ни слова. Мы
уже давно успели убедиться - нет ей равных по мужеству, стойкости, выдержке,
терпению, убежденности и преданности долгу, - словом, во всем, что
необходимо воину в трудной борьбе; теперь же мы начинали сознавать, что
качества ее ума не уступают качествам ее сердца. Это и было предметом наших
размышлений.

На другой же день поступок Жанны дал желаемый результат. Король был
вынужден уступить настойчивости молодой девушки, добивавшейся у него
аудиенции, и решил оказать ей уважение на деле, а не путем обмена пустыми
любезностями. Он переселил Жанну из убогой гостиницы и поместил ее, вместе с
нами, ее соратниками, в замке Кудре, поручив ее заботам почтенной госпожи де
Беллье, жены старого Рауля де Гокура, обергофмейстера. Разумеется, такое
внимание короля сразу же возымело действие: влиятельные придворные дамы и
господа стали стекаться в замок, чтобы увидеть и послушать чудесную
девушку-воина, осмелившуюся отвергнуть королевскую депутацию, девушку, имя
которой было у всех на устах. Жанна очаровала их своей кротостью, простотой
обращения и природным красноречием; лучшие, умнейшие представители знати
признали, что в ней есть нечто особенное, что она не такова, как все, а
совершенно иная. И слава ее росла. Число ее друзей и сторонников
увеличивалось. Ни вельможа, ни простолюдин, услышав ее голос, увидев ее
лицо, не могли оставаться равнодушными.

Глава VI

Но вот опять произошла задержка. Королевский совет предложил проявить
осторожность и не выносить поспешных решений в нашу пользу. Как будто король
мог вынести поспешное решение! На всякий случай была послана комиссия из
духовных лиц - опять эти духовные лица! - в Лотарингию для сбора сведений о
свойствах характера и образе жизни Жанны, на что потребовалось несколько
недель. Какое изощренное лицемерие! Это равносильно тому, когда в горящем
доме жильцы, вместо того чтобы гасить пожар, посылают на родину
домовладельца запрос, свято ли он соблюдал день субботний.

Томительно тянулись дни, особенно для нас, молодежи. И все же перед
нами открывалась заманчивая перспектива. Мы никогда еще не видели короля, и
теперь нам предстояло увидеть редчайшее зрелище, способное потрясти нас на
всю жизнь. Мы все с нетерпением ожидали этого события. Но оказалось, другим
суждено было ждать больше, чем мне. Однажды нам сообщили важную новость:
королеве Иоланте, орлеанским послам и нашим двум рыцарям удалось, наконец,
сломить сопротивление придворных вельмож и убедить короля принять Жанну.

Жанна выслушала это приятное известие с благодарностью, но без малейших
признаков волнения. Иное дело мы: предвкушая удачу, никто из нас не мог ни
есть, ни спать. Два дня наши благородные рыцари были полны беспокойства о
Жанне: аудиенция должна была состояться вечером, и они боялись, как бы Жанна
не растерялась при виде пылающих факелов, торжественной пышности церемонии,
множества знатных лиц в блестящих одеждах и всех прочих великолепий двора,
как бы она, простая деревенская девушка, непривычная ко всему этому, не
испугалась и не потерпела позорного провала.

Конечно, я бы легко их успокоил, если бы мог говорить обо всем
свободно. Неужели Жанна растеряется при виде дворцового блеска, дешевой
мишуры, окружающей жалкого короля и его многочисленную свиту? Ведь она лицом
к лицу беседовала с владыками неба, со слугами всемогущего бога, созерцала
сонмы ангелов, возносившихся мириадами в бесконечность, в огненной славе, в
неуловимом сиянии, излучаемом ими и растворяющемся во вселенной с
пленительным великолепием. Нет, она не растеряется, я это знал!

Королева Иоланта изъявила желание, чтобы Жанна произвела на короля и
его двор приятное впечатление; она пыталась уговорить ее облечься в богатые
одежды из наилучших тканей, равные по своей пышности одеждам придворных дам
и обильно украшенные драгоценностями. В этом, однако, королева глубоко
заблуждалась. Убедить Жанну оказалось невозможным, и она испросила
позволения предстать перед королем в простой, скромной одежде, как и
подобает служительнице бога, посланной всевышним для выполнения весьма
ответственной политической миссии. Тогда добрая королева придумала для нее
тот прелестный, скромный наряд, который я неоднократно описывал вам и о
котором не могу вспоминать даже теперь, в глубокой старости, без умиления.
Вспоминая о нем, мне кажется, что я слушаю трогательную музыку. Да, ее
одежда была чистейшей музыкой, упоительной для сердца и очаровательной для
глаз. Сама Жанна была поэмой, мечтой, олицетворением возвышенного и
неземного, когда являлась народу в своем наряде.

Она бережно хранила при себе этот наряд и надевала его только в
торжественных случаях; он до сих пор хранится в Орлеанском казначействе
вместе с двумя ее мечами, знаменем и другими предметами, ставшими
священными, поскольку они принадлежали ей.

В назначенный час граф Вандомский, придворный вельможа, явился в
роскошных одеждах, со свитою слуг и помощников, чтобы препроводить Жанну к
королю. Оба рыцаря и я были удостоены чести сопровождать ее в качестве лиц,
занимавших официальное положение при ее особе.

Описываю так, как оно было, со всеми подробностями. Когда мы вошли в
большой приемный зал, мы заметили прежде всего ряды стражи в сверкающих
латах, с огромными алебардами в руках; весь зал пестротой и обилием красок
напоминал цветник; и это великолепие озарял яркий свет двухсот пятидесяти
факелов. Посредине зала оставался обширный свободный проход, в конце
которого стоял королевский трон под балдахином, а на нем восседал человек в
короне, со скипетром, в парадных одеждах, сверкающих бриллиантами.

Но даже и теперь некоторое время Жанну не допускали к королю; когда же,
наконец, ей разрешили приблизиться, она была принята со всеми почестями,
какие оказывались высокопоставленным лицам. У входных дверей стояло по
четыре герольда в парадных плащах с серебряными фанфарами наготове, с
которых свисали квадратные шелковые знамена, расшитые гербами всех провинций
Франции. Когда Жанна с графом проходили мимо, фанфары звонко и протяжно
возвестили о нашем прибытии и, по мере того как мы продвигались по залу под
расписанными золотом сводами, трубные звуки повторялись через каждые
пятьдесят футов нашего следования, а всего повторились шесть раз. Они
наполняли сердца наших славных рыцарей гордостью и счастьем, заставляя
каждого выпрямиться и принять воинственный, строгий вид. Рыцари не ожидали
таких почестей для нашей юной крестьянской девушки.

Жанна следовала в двух шагах позади графа, а мы трое - в двух шагах
позади Жанны. В десяти шагах от короля наше торжественное шествие
закончилось. Граф отвесил низкий поклон, назвал имя Жанны, затем снова
поклонился и занял свое место у трона, среди группы придворных. Я пожирал
глазами коронованную особу, и сердце мое замирало в груди от священного
трепета.

Все взоры были устремлены на Жанну. Восхищенные, полные благоговения
взгляды словно говорили: "Как она мила! Как прелестна! Как божественна!" Все
стояли слегка приоткрыв рот, и можно было заключить, что эти господа,
привыкшие ко всему, теперь были поражены и смотрели только на предмет,
приковавший их взоры. Они напоминали людей, ослепленных чарами видения.

Мало-помалу придворные стали приходить в себя, пробуждаясь от глубокого
сна, стряхивая его, как стряхивают усталость или опьянение. Теперь они
заинтересовались Жанной с другой стороны: они сгорали от любопытства
увидеть, что она будет делать. На это были свои причины, и все наблюдали за
ней с неослабным вниманием. И вот что они увидели.

Жанна не опустилась на колени, не склонила голову, а лишь смотрела на
трон и молчала. Вот и все, что можно было увидеть.

Я взглянул на де Меца и был поражен бледностью его лица.

- Что это такое? Скажите, что это такое? - шепнул я ему.

Он ответил так тихо, что я едва мог разобрать его слова:

- Помните, она утверждала в письме, что всегда и везде отличит короля?
Зная об этом, они и хотят сыграть с ней шутку. Жанна совершит ошибку и даст
им повод для насмешек. Ведь это не король сидит на тропе.

Я взглянул на Жанну. Она по-прежнему в упор рассматривала трон, и мне
казалось, что даже ее плечи и спина выражали недоумение. Наконец, она
медленно повернула голову и окинула взглядом ряды придворных. Ее взгляд
остановился на одном скромно одетом молодом человеке. И тогда лицо Жанны
осветилось радостью, она подбежала к юноше, упала к его ногам, обняла его
колени и произнесла своим нежным певучим голосом, полным глубокого чувства:

- Да сохранит тебя господь, дорогой, благородный дофин!

Удивленный и взволнованный, де Мец не мог удержаться от восклицания:

- Клянусь именем божьим, это невероятно! - В благородном порыве он до
боли сжал мою руку и, гордо вскинув голову, промолвил: - Ну, что же теперь
скажут эти раскрашенные куклы!