ним. Умами овладевает фанатизм, женщины стекают, сумасшедшие дерутся, дураки
верят, и вот ничтожнейший из людей, самый неловкий из мошенников, самый
наглый из самозванцев, какие рождались на свет, делается сыном Божьим,
становится вровень с самим Богом; вот так осуществляются его коварные планы,
его слова превращаются в догматы, а его глупые шутки - в религиозные
таинства. Лоно его мифического папочки раскрывается и принимает его, и
Творец, который прежде был единственным, становится тройственным, чтобы
угодить сыну, достойному этого величия! Однако всеблагой Бог на этом не
останавливается! Его величие требует еще больших почестей: по воле
священников, то есть подлецов, напичканных ложью и пороками, этот великий
Бог, творец всего, что нас окружает, опускается до того, что каждое утро
десять или двенадцать миллионов раз превращается в кусочек теста, который
вскоре обращается в их потрохах в мерзкие экскременты, и все это для того,
чтобы удовлетворить тщеславие нежного сынка, придумавшего этот
отвратительный фокус во время попойки. При этом он заявил так: "Этот хлеб,
который вы перед собой видите, будет моей плотью, и вы будете вкушать мою
плоть; я есмь Бог, значит вы будете вкушать Бога, значит создатель неба и
земли обратиться в дерьмо, потому что я так сказал, и человек будет есть и
затем выделять из себя своего Бога, ибо Бог этот добр и всемогущ".
непререкаемостью и могуществом того, кто их придумал, но на самом деле это
вызвано самыми элементарными причинами, ибо распространение любой ошибки
свидетельствует о наличии мошенников, с одной стороны, и идиотов, с другой.
жестокий, невежественный фанатик-император облачает ее в королевский пурпур
и оскверняет ею добрую половину земли. О Жюстина, как тяжело воспринимать
эту чепуху наблюдательному и философскому уму! Разве может умный человек
увидеть в этом нагромождении нелепых басен что-нибудь иное, кроме прогнивших
плодов наглости немногих мошенников и слепой доверчивости большинства? Если
бы Бог хотел подарить нам какую-нибудь религию, и если бы он был
действительно всемогущ или, чтобы сказать поточнее, если бы он был настоящим
Богом, неужели он сообщил бы нам свои желания таким абсурдным образом?
Неужели воспользовался бы каким-то презренным негодяем, чтобы показать нам,
как надо ему служить? Если он всевышний, всесильный, справедливый и добрый,
зачем этому Богу, о котором вы толкуете, все эти загадки, вся эта комедия?
Будучи высшим господином звездных миров и человеческих сердец, разве не мог
он обратиться к нам при помощи тех же звезд или наших сердец? Пусть он
огненными знаками в центре солнечного диска запечатлеет законы, которые ему
угодны и которые он хочет внушить нам, тогда во всех уголках земли люди
будут читать их, увидят их одновременно и будут следовать им под страхом
наказания, и никакие причины не смогут оправдать их неверие. Но увы, он
говорит о своих желаниях в каком-то глухом и безвестном местечке в Азии, в
качестве избранного выбирает самый плутоватый и самый мистический народ,
своим посланником делает самого презренного, низкого и самого коварного
бродягу, распространяет свет своего знания среди горстки людей, а остальных
держит в неведении, да еще наказывает их! Нет и нет, Жюстина, все эти
жестокости не стоят нашего поклонения, и я бы предпочел умереть тысячу раз,
чем поверить в них. Никакого Бога нет и никогда не было. Это химерическое
существо родилось в головах сумасшедших - ни один здравомыслящий человек не
сможет ни объяснить, ни принять его, только глупец способен допустить такую
нелепость, противную разуму.
так, но чтобы объяснить мне то, что вы и сами не понимаете, вам требуется
причина, которую вы понимаете и того меньше: вы хотите осветить темноту,
сгущая сумерки; вы собираетесь скрепить связи, умножая препятствия. А вы,
доверчивые и обманутые физики, должны внимательно прочитать труды по
ботанике, если хотите доказать существование любого Бога; должны, по примеру
Фенелона, скрупулезно изучить все человеческие органы, взмыть в небо, чтобы
полюбоваться ходом планет, восторгаться бабочками, насекомыми> полипами,
организованными атомами, в которых предполагаете отыскать величие вашего
ненужного никому Бога, и тогда вы увидите, что нигде нет никакого намека на
присутствие этого фантастического существа; окружающий вас мир докажет, что
у вас нет никакого понятия о громадном разнообразии материи и эффектов,
которые могут производить бесконечные и разнообразные комбинации, являющиеся
сутью вселенной; он докажет, что вы не знаете, что такое природа, не
способны понять ее силы, коль скоро вы не верите в то, что они могут
порождать множество форм и существ, которых не видят ваши глаза, даже
вооруженные микроскопами; наконец он докажет, что не веря в человеческий
разум, вы, в силу слепоты своей, хватаетесь за магическое слово, которым
обозначаете духовный двигатель, но и о нем вы не можете составить четкого
представления.
твердят ежеминутно, что мир появился не сам по себе. Однако вселенная и есть
причина, а не следствие и не творение; она не была сотворена, она всегда
была такой, какой мы ее наблюдаем; ее существование необходимо, оно само по
себе является собственной причиной. Природа, чья сущность состоит в том,
чтобы действовать и творить видимым образом, чтобы исполнять свои функции,
не нуждается в невидимом двигателе, еще более непостижимом, нежели она сама:
материя движется за счет своей энергии, в силу своей разноликости;
разнообразие движений или их способов составляет разнообразие материи, мы
различаем предметы только в силу разницы впечатлений или колебаний, которыми
они сообщаются с нашими органами. Вы же видите, что все движется в природе,
и тем не менее утверждаете, что природа лишена энергии! И тупо твердите, что
это "все" нуждается в двигателе! Но каков же он, этот двигатель? Дух, то
есть ничто. Но попробуйте внушить себе, что материя действует сама по себе,
и перестаньте разглагольствовать о своей духовной любви, которая совершенно
неспособна привести природу в движение; выбросьте из головы эти бесполезные
идеи, вернитесь из мира иллюзий в реальный мир, ограничьтесь вторичными
причинами, оставьте первичную теологам, тем более что природа вовсе в ней не
нуждается, чтобы создать все, что вы видите вокруг. Ах Жюстина, как я
ненавижу, как презираю идею Божества! Как она противна моему разуму и моему
сердцу! Если атеизму потребуются мученики - пусть только скажут, и я готов
пролить свою кровь.
заслуживают. Едва открыв глаза, я уже боялся этих кошмарных сновидений и
ненавидел их, тогда-то я и взял за правило попирать их ногами... дал себе
клятву навсегда распрощаться с ними. Следуй моему примеру, если хочешь быть
счастливой; презирай, отвергай, оскверняй, как делаю я, мерзкий объект этого
страшного культа и сам культ, созданный для торжества химер, сотворенный,
как и эти химеры, для того, чтобы над ним смеялись все, кто считает себя
людьми разумными.
Какова же эта мораль, которую вы проповедуете? И неужели человеку нужна
такая мораль, чтобы жить в довольстве? Мне, дитя мое, известна лишь одна:
та, которая делает меня счастливым любой ценой, которая заключается в том,
чтобы не отказываться ни от чего, что может увеличить мое счастье здесь на
земле даже ценой разрушения, уничтожения счастья других людей. Природа
делает так, что все мы рождаемся в одиночестве, и ничем не подсказывает, что
мы должны заботиться о своем потомстве: если мы это делаем, так только по
расчету, более того - из эгоизма. Мы не причиняем вреда другим из страха,
что они повредят нам, но человек, достаточно сильный, чтобы творить зло, не
боясь возмездия, должен слушать только свои наклонности, а в человеке нет
желания более острого и неодолимого, чем творить зло и угнетать окружающих,
ибо эти порывы происходят от природы, скрывать же их вынуждает нас
необходимость жить в обществе. Однако эта необходимость, к которой
подталкивает нас цивилизация, не порождает потребности в добродетели и не
мешает необузданному сладострастию человека попирать все законы.
других как самого себя, и не свидетельствуют ли они, доведенные до абсурда,
о слабости бедного и не очень умного законодателя? Что значит для меня
участь мне подобных, если я хочу наслаждаться? Ведь я ни чем не связан с
другим человеком, кроме формальных отношений. Поэтому я прошу ответить,
должен ли я любить какое-то существо только за то, что оно существует или
похоже на меня, и исходя из этого предпочесть его самому себе. Если именно
это вы называете моралью, Жюстина, тогда ваша мораль просто смешна, и самое
умное, что я могу сделать - это соединить ее с вашей абсурдной религией и
презирать и ту и другую. Существует лишь один мотив, который может оправдать
отказ человека от своих вкусов, привычек или наклонностей, чтобы понравиться
ближнему: повторяю еще раз, что человек делает это из слабости или эгоизма,
но он никогда не сделает этого, если чувствует свою силу. Отсюда я делаю
вывод, что всякий раз, когда природа дает другому больше могущества или
больше средств, чем мне, тот другой сделает все, чтобы принести меня в
жертву своим наклонностям, будучи уверенным в том, что я не пощажу его,
оказавшись победителем, потому что стремление к счастью, если
абстрагироваться от всего незначительного и мелкого, - это единственный и
всеобщий закон, который диктует нам природа. Мне известен весь соблазн
такого принципа, я знаю, до чего он может довести человека. Люди, не знающие
иных барьеров, кроме природных ограничений, могут безнаказанно творить все,
и если они по-настоящему умны, будут ограничивать свои поступки только
своими желаниями и страстями. Для меня то, что называется добродетелью, -
чистейшая химера, преходящее явление, которое меняется в зависимости от
климата и не вызывает у меня никакого конкретного представления. Добродетель
любого народа всегда будет зависеть от плодородности его земли или мудрости
его законодателей; добродетель же человека, называющего себя философом,
должна заключаться в удовлетворении его желаний или быть результатом его
страстей. Ничего не говорит мне слово "порок", понятие не менее
произвольное. Для меня нет ничего порочного на свете, так как нет поступков,
называемых преступными, которые в прошлом в каких-нибудь землях не были бы в
чести. Но если ни один поступок не может повсюду считаться порочным, наличие
порока с географической точки зрения становится нелепостью, а человек,
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Березин Федор
Прозоров Александр