состою в подпольной организации, занимаюсь формированием боевых
подразделений. Я думал, что он обрадуется, услыша мое сообщение, а он
обиделся: почему сразу ему не сказал об этом? Какой чудак! Как будто это так
же просто, как пригласить его на дружескую вечеринку! Ну да ладно, ближе к
делу!
связи, а все не удавалось. Тогда я перестал быть настойчивым: боялся
нарваться на провокатора. Решил: рано или поздно случай сведет меня с
кем-нибудь из подполья. Но одно событие насторожило меня.
Стоим, разговариваем. Пара сигарет ходит по кругу. Вспоминаем, кто какие
папиросы раньше курил, да по скольку в день выкуривал. Потом разговор
перекинулся на порядки в лагере. Кого-то из блоковых помянули недобрым
словом, кого-то похвалили. Словом, обычный лагерный разговор. К нам подходит
незнакомый человек, пожилой, маленького роста, но сильный, кряжистый. С
какого он блока - никто не знал. По знаку на куртке видно, что русский
политический. Сначала он слушал других, потом сказал сам.
мы можем проволоку прорвать, уничтожить охрану и уйти из Бухенвальда.
Давайте пойдем на это. За общее дело можно даже жизнью пожертвовать.
произошло то, чего я никак не ожидал. Перед носом незнакомца появился
костлявый кулак Жорки Остапчука, потом тяжелый, мясистый кулак
Леньки-штубендиста. И другие ребята надвинулись на него. Незнакомец тут же
смылся. Я так и не понял: то ли они знали, что он провокатор, то ли на
всякий случай предупредили, чтобы не брехал лишнего.
в душе и сразу же вспоминаю Щербакова. Есть такой тип на одном из блоков. За
ним установлено бдительное наблюдение. Так и не знаем до сих пор - верить
ему или нет. С худой славой он пришел в Бухенвальд. В одном из лагерей
военнопленных Щербаков вступил во власовскую армию. Он объяснял потом
товарищам, что это даст ему возможность действовать против фашистов, а не
кормить собою вшей и клопов на барачных нарах. Может быть, он и действовал
так, ведь не случайно угодил в Бухенвальд как государственный преступник. Но
веры ему все-таки нет, хотя он хорошо ведет себя. Кто знает, а вдруг он
подослан, и Бухенвальд для него не место заточения, а место службы.
бегство. - Правы ребята, -сказал я и Харину. -Потом вы поймете, почему. А
теперь поговорим о нашем деле, и я предложил ему создать батальон на нашем,
30-м блоке.
его с несколькими товарищами, в которых был абсолютно уверен. Организация на
30-м блоке стала расти вглубь: подбирались командиры взводов, отделений.
Батальон обрастал живой силой.
воинских уставов. Пункты уставов вспоминали по памяти, занятия проводили
ночами в умывальной комнате.
не предусмотренные ни одним учебником военного искусства. Полем битвы должно
стать пространство площадью в пять гектаров, обнесенное забором трехметровой
высоты из колючей проволоки, по которой пропущен ток высокого напряжения.
стережет каждый наш шаг. На двадцати двух вышках день и ночь дежурит охрана
с автоматами, крупнокалиберными пулеметами и фауст-патронами. Метрах в 25 от
колючего забора идет вторая линия охраны - блиндажи с автоматчиками и
пулеметчиками. И наконец в 100 метрах от блиндажей патрулируют автоматчики с
овчарками.
тысяч истощенных до последней степени, но не сломленных духовно заключенных
готовят вооруженное восстание.
чехов, югославов в глубоком подполье растят свою боевую армию. Вопрос о
восстании стоит в повестке дня Интернационального лагерного комитета,
Николай Симаков, представитель русских в комитете, тайно информирует нас о
решении комитета форсировать оформление боевых групп и сбор оружия.
подпольного комитета вооружаться. Слишком примитивно, до смешного просто
начался сбор оружия в батальонах.
начинает быстро разрушаться. Камни почему-то выворочены, но оставлены здесь
же. Начинаю подозревать, чьих это рук дело. В удобное время вызываю в
укромное местечко командира батальона Григория Черйого и комиссара Василия
Цуцуру. Григорий-человек молчаливый, даже мрачноватый, очень сдержанный.
Василий, напротив, чересчур подвижный, быстрый, веселый, порывистый. Его
узкие хитрые глаза на тронутом оспой, носатом лице так и светятся лукавым
огнем.
мостовая пришла в негодность? Отчего это, не знаете ли?
сказать. А Василий сузил еще больше свои лукавые глаза и разразился веселым,
заливистым смехом, Отсмеявшись вдоволь, сказал доверительно, будто даже не
подозревая, что я мог догадаться о чем-нибудь:
Когда придет время, их голыми руками враз не выколупаешь.
человек, и каждому надо заготовить по 2-3 камня, то, пожалуй, придется
изрыть всю мостовую. А охранники такие глупые: будут ходить по вырытым
камням и ни о чем не догадываться...
несколько ломиков и надежно их припрятать? А время придет - камней можно
наковырять быстро...
как бы спрашивая, можно ли сказать: - А ломики, между прочим, у нас уже
есть.
заготавливайте топоры и лопаты. Эти предметы можно пустить в ход как оружие,
ими же в нужный момент можно перерубить колючую проволоку. Причем,
разъясняйте людям: если рубить проволоку посередине между столбами, то она
спружинит и не порвется, если ударить около столба, то она ломается. Ну, а в
остальном думайте сами, что еще можно добыть и припрятать. Не хочу
напоминать, какой опасности вы подвергаете себя при этих заготовках. Будьте
предельно осторожны и хитры. Хитрее врага во всяком случае!
моих словах делают попытку вытянуться по стойке "смирно" и чуть ли не
козырнуть, как старшему начальнику. Неужели повторять все сначала? Лучше
удалиться, тем более что Ленька Крохин и Жора Остапчук подают мне знаки от
крыльца блока. Это сигнал кончать беседу. Напоследок только предупреждаю:
отвечаете вы.
казалось, был в стороне от наших планов или, по крайней мере, близко не
соприкасался с нами.
невысок, с плутоватым лицом. Звали его Генкой (а настоящее имя, как я узнал
потом - Вениамин Щелоков). Генка с любопытством разглядывал меня и мял
какой-то сверток в грязной тряпице.
него редкие волосы, и холодную погоду он мерзнет в тонком митцене. Вот я и
сшил для него теплый митцен. Носите на здоровье, Иван Иванович, когда будет
холодно, - он развернул тряпицу и подал мне подарок-полосатую бескозырку с
теплой подкладкой.
Тот утвердительно кивнул головой:
вручить подарок.
усмехнулся: - На обноски кладу заплаты из обносков. - Вдруг Генка
посерьезнел: Не удивляйтесь, Иван Иванович, что я вам еще скажу. У нас в
мастерской кучи всякого тряпья, а я кладовщик над всем этим. В тряпье можно
спрятать все, что нужно. Место надежное: эсэсовцы к тряпью и близко не
подходят-боятся заразы. Если нужно будет - учтите. Я уже кое-что там
спрятал...