замирали вдали. С озерков неслось кваканье лягушек, а ветер приносил
пронзительные голоса куликов, совершающих ночной перелет. Иногда слышались
трубные крики канадских журавлей, пролетавших так высоко над нами, что на
фоне диска луны они казались не крупнее мошек.
прислушивались, не раздастся ли хриплое "ху-ху-ху-у" большой ушастой совы,
и, когда наконец одна из них подавала голос, мы клали на землю ветки,
отмечая направление звука.
согреться у костра. Позавтракав, мы втроем шли по направлению, которое
указывали нам прутики, причем Матт мчался вперед, словно разведчик, а мы
начинали обследовать в указанном направлении каждую тополевую рощицу.
имела своих обитателей, и если это были не те, кого мы искали, то и сами по
себе они были очаровательны. По краям рощиц на нас бесстрашно цокали лесные
гоферы, так как они, по-видимому, чувствуют расположение к человеку и не
бегут от пего, как это делают на равнинах их собратья шафрановой окраски. В
пределах каждой рощи мы обычно находили хотя бы одно крупное гнездо,
расположенное высоко на тополе. Часто это было жилище ворон, и пронзительная
с крышей, гнездо парочки сорок. Порой оказывалось, что брошенное воронье
гнездо занято ушастыми совками. Их озорные, похожие на кошачьи головки
нервно следили за нами, когда мы проходили мимо. Иногда гнездо бывало занято
ястребом-тетеревятником, самым нарядным из семейства соколиных, или парой
болынекрылых ястребов, канюков Свенсона, или краспохвостых канюков.
травы взлетали луговые жаворонки и вечерние воробьи. Их гнездышки оставались
скрытыми до тех пор, пока их не обнаруживал фыркающий нос Матта. Матт
никогда не разорял птичьих гнезд. Он только отыскивал их для нас, а затем
стоял рядом, в то время как мы шарили и заглядывали внутрь, а иногда брали
одно из яиц.
большим неряшливым гнездом на высоком тополе и, всмотревшись, убеждались,
что нашли жилище наикрупнейшей из сов. Волнение от этой редкой удачи можно,
пожалуй, сравнить только с чувством человека, залезающего на дерево к гнезду
огромной птицы, когда из осторожности прикрываешь глаза, но время от времени
вынужден украдкой взглядывать на грозного стража. Только один раз,
защищаясь, сова действительно ударила меня, хотя и в тот раз удар был
скользящий, легкий (возможно, птица просто не рассчитала). Но стремительное
пикирование птицы, которая отвернула в сторону, пролетев мимо моей головы на
расстоянии не больше ширины ладони, размах крыльев в пять футов -- все это
было мне, мальчишке, так же страшно, как страшно нападение льва взрослому
мужчине.
новость нашему другу-учителю и в последующие дни помогали ему сооружать
засидку. Эти засидки представляли собой ненадежные сооружения из веток и
парусины, привязанные и приколоченные гвоздями на макушках соседних с
гнездом деревьев. Редко когда совы дружелюбно принимали появление соседей.
Однажды сова атаковала переднюю стенку только что построенного укрытия и
своими дюймовыми когтями в клочья разорвала прочную парусину. Но постепенно
укрытие становилось частью пейзажа, и птицы больше не обращали внимания ни
на наше "гнездо", ни на сидящих в нем. Долгие, жаркие часы я просиживал,
укрывшись от сов и наблюдая их жизнь. Я редко пользовался фотоаппаратом,
который все же брал с собой, так как был слишком очарован самими птицами.
Сперва казалось, что эти желтоглазые и дикие птицы -- жестокие животные,
вымазанные кровью добычи, принесенной ими в свое гнездо. Но со временем я
начал видеть их по-другому -- как живых существ, аппетит, страхи, а
возможно, и радости которых не очень-то отличались от моих ощущений.
фотографировали той весной, я решил, что еще не пора закончить наше
знакомство с этими интересными птицами, сунул одного совенка в рюкзак и
отнес домой.
не менее он имел достойную осанку, и мы решили назвать его Уол -- именем
глубокомысленного и вечно создающего путаницу старого приятеля всем
известного Кристофера Робина 36.
нашел узницу в бочке из-под масла, куда ее засунула компания ребят,
собиравшаяся разрезать сову на кусочки. Испачканная и истощенная, птица
представляла собой жалкое и даже отвратительное зрелище, когда я впервые ее
увидел. Мне пришлось расстаться с моим замечательным охотничьим ножом, и я
оказался владельцем второй совы.
жизненного опыта, приобретенного в бочке, и все время нашего знакомства не
переставал стенать.
существом самонадеянным, властным, уверенным в своем превосходстве. Уипс же
был пуглив, склонен к уединению и убежден в том, что все против него. Птицы
отличались и внешне, так как Уол принадлежал к полярному подвиду и его
юношеский плюмаж был почти чисто-белым, лишь слегка тронутым черными
крапинками. Уипс же был желто-черно-коричневый, а перья его всегда выглядели
потертыми и потрепанными на концах.
я когда-либо знал. Они доставили мне много радостей, но превратили жизнь
Матта в сущий ад.
Совы под ногами
недель, но они уже обещали стать крупными птицами. Мои родители никогда не
видели взрослой большой ушастой совы и не имели ни малейшего представления о
том, насколько величественными они станут со временем, а я об этом тактично
умолчал. Тем не менее мама не утвердила мой план держать двух самых новых и
самых юных членов нашей семьи в моей спальне, хотя я предупредил ее, что
птицы могут пропасть и в случае если их будут держать вне дома, над ними
нависнет угроза нападения со стороны собак и кошек.
оперившиеся птенчики -- когти уже длиной в три четверти дюйма, -- и
высказала свое решительное убеждение в том, что при ссоре с этими совами
кошкам и собакам придется несладко. А что касается роковой возможности этим
малюткам пропасть -- мама всегда была неисправимой оптимисткой.
помог мне построить на заднем дворе большой вольер с проволочной сеткой.
Этим вольером пользовались только несколько месяцев, так как скоро он стал
ненужным.
улетать в родные места.
случайно оставлял птенцов на дворе одних, и, решив, что их бросили, совы
решительно и самостоятельно входили в дом. Сетки на дверях не были для них
преградой, так как медная сетка просто словно папиросная бумага расползалась
от цепкого прикосновения их могучих когтей. Сквозь прорванную сетку обе совы
вваливались на кухню, тяжело дыша, с укором поглядывая через плечо на
широкий внешний мир, где ждала их нежеланная свобода.
удержать сов с нами, как средством удержать их на некотором расстоянии от
нас.
невозмутимо самонадеянный материалист, не сомневался в том, что никто в
целом мире ему не страшен. Уипса же, нервную, непоследовательную в поступках
птицу с неустойчивыми настроениями, мучили смутные страхи. Уипс был
настоящий неврастеник, и, хотя его собрат научился правильному поведению в
доме за несколько недель, с Уипсом никогда нельзя было быть уверенным в
сохранности и чистоте мебели и ковров.
(хотя клочья детского пуха все еще висели на их перьях), Уол подтвердил
первоначальное мнение мамы относительно его способности обороняться. В
возрасте трех месяцев в нем было около двух футов росту, а размах крыльев
приближался к четырем футам. Когти, острые как иглы, отросли длиной в дюйм и
в сочетании с крючковатым клювом служили Уолу грозным оружием.
Маттом. Когда стемнело, наш Уол отказался спуститься с высокой ветки тополя,
чтобы отправиться спать в надежную безопасность клетки. Мы никак не могли
уговорить его спуститься и в конце концов оставили на дереве, а сами легли
спать.
беспокоился за него и спал, чутко прислушиваясь одним ухом к тому, что
творится снаружи.
дворе. Я выпрыгнул из постели, схватил ружье и выскочил на улицу через
парадную дверь.
худшее, скользя по росистой траве босыми ногами, я помчался за угол.
выражая всей своей осанкой сонное удовлетворение. Картина едва ли могла быть
более мирной.
Нортон Андрэ
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Белов Вольф