живописи, о музыке, о стихах. Кстати, покажешь мне когда-нибудь хоть одно
свое стихотворение?
отпечатанными на светографе, и прочитал:
замялся. - Стихи мне кажутся несколько старомодными. Они неплохо выглядели
бы где-то в веке двадцатом, даже девятнадцатом.
ему подавайте, или ничего! Или Цезарь, или никто! А до Цезаря в живописи
надо трудиться и трудиться. Искать себя, рвать цепи зависимости и
подражательности. И не переживай ты так свою временную неудачу. У кого их не
бывает? А стихи, конечно, пиши, хотя, на мой взгляд, ты все-таки не поэт, а
художник.
комнате. Он сидел перед камином и бесцельно ворошил пылающие головешки. Лист
с красиво напечатанными стихами бросил в огонь. Пластиковая бумага долго
сопротивлялась. Чернела, шевелилась, корежилась и наконец вспыхнула. "Вот и
все, - подумал Саня. - Так бы и с картинами..."
сказала, видать не хотела огорчать... Только улыбнулась, показав свои ровные
и красивые, как у Антона, зубы.
стоял тогда перед Зиной и широко ухмылялся, - этакий зубастый дикарь,
довольный своими бездарными древнекаменными виршами...
жизнь в гравитонном веке показалась ему не только никчемной, но и постыдной.
Первобытный! Нелепый обломок прошлого!.. Его жизнь жалка и бессмысленна в
этом мире, где все заняты своим делом.
Он вспомнил о так называемых "вечных туристах"... Не о тех, кто после
упорных трудов и напряженных, творческих поисков ухолил в леса и луга или
совершал турне по планетам Солнечной системы. "Вечными туристами" называли
людей, ни к чему не прикипевших душой, работавших с прохладцей - лишь бы
выполнить необременительный трудовой минимум. Много времени они проводили в
развлечениях - путешествовали по континентам Земли, по городам Марса,
Ганимеда, Венеры, охотились на искусственных зверей в густо разросшихся
джунглях Луны. Таких людей было немного, и обузой для общества они не
являлись, хотя частенько и становились мишенью юмористов и сатириков.
"вечным туристом", не вызывая обидных усмешек. К нему отнеслись бы с
пониманием. Но жить "просто так", не отдавая себя людям? Жить впустую?..
Этого Саня и представить не мог. "Вечный" туризм представился ему
засасывающей дырой, черной ямой... Так где же выход?
хроноэкрана, понаблюдав за жизнью в ареале, за перелетами птиц и поведением
зверей, он обычно прилетал домой к обеду или вечером.
спросил:
- Его охватило беспокойство.
было неловко - не мальчик, семнадцать уже парню. А если что-то случилось?
начать поиски.
Бесцельно бродил по саду. Прохладный сентябрьский ветер гнал по земле
опавшие листья. "В ареале сейчас все наоборот, - подумал Иван. - По
натуральному времени начинается весна".
дому. Зашел в Санину комнату. Она казалась пустой и холодной, несмотря на
то, что увлекшийся Афанасий развел в камине слишком жаркий огонь.
с картинами, вернувшимися с выставки, он увидел... давно уничтоженное
полотно "Свет и тьма". Мистика!
Саня собирался и долго не решался смыть краски. И я раздобыл редкий аппарат
- нейтронный молекулятор. С его помощью можно до последнего атома
скопировать любую вещь.
ней не подпускал. Но я все же заглянул... Красиво! Показать?
поднялся вверх и растворился в потолке. Большое полотно открылось глазам
Ивана.
знаком. Совсем недавно они с Саней отдыхали здесь, в тени редких берез, а за
холмом парил в небе причудливый городпарусник. На картине города не было, но
почему-то ясно угадывалось, что он там, за спиной. А впереди распахивалась
странная, волнующая бесконечность. Современная среднерусская лесостепь
как-то незаметно и плавно, окутываясь сиреневой дымкой, переходила в древнюю
саванну с густыми травами и одинокими раскидистыми деревьями. Словно вся
история открывалась перед Иваном, словно он видел мир глазами людей всех
времен сразу. Связь времен подчеркивалась рекой, текущей из сиреневой дали,
будто из глубины веков. Как и всякий художник, Саня запечатлел, конечно,
всего лишь один миг. Но в этом миге ощущалось дыхание вечности.
травы, деревья, сам воздух - выглядело застывшим в немой печали. Но чем
больше Иван всматривался, тем больше казалось, что пейзаж что-то говорит,
шепчет. Это ощущение исходило от шумящих трав и листьев, от таинственных
перепадов света, от жаворонка. Сам он на картине не был виден. Но так и
чудилось, что он висит в небе и сплетает серебристые узоры своих песен. И
еще река... Ее ритмично чередующиеся извивы, усиливая впечатление
бесконечности, напоминали грустно протяжную песню о чем-то безвозвратно
утерянном, оставшемся там, в глубине тысячелетий - в этой повитой синью дали.
закрыл глаза и попытался трезво рассуждать. Да, своей необычностью и
совершенством картина Сани создавала сильный и своеобразный эмоциональный
настрой, воздействовала одновременно на центры зрительные и слуховые.
Видимо, так. Но что же ему послышалось? Один из старинных вальсов?
шелестом трав, напевами реки, музыкой степей. Нет, это не вальс... Тут
что-то более глубокое и нежное, трогающее до глубины души, до слез. Но что?
подпись-намек, подпись-подсказка:
многие другие. Но здесь слышался единственный в своем роде полонез, уже не
одну сотню лет тревожащий души людей, - "Полонез" Огинского.
и в то же время будто пронизанную солнцем и светлыми чувствами. В ней
вылилась душа художника. В ней было все, что тревожило Саню: и тоска по
утраченной родине, и радость приятия нового, и благоговение перед жизнью, и
снова печаль.
фразу. При этом слуга поднял вверх указательный палец.
отдыхал, сидя в глубоком кресле. Увидев гостя, художник встал.
мастерской.
звал. - Иван кивнул в сторону покрывала и, похлопав сияющего Афанасия по
плечу, сказал: - Открой.
профессионал и холодный аналитик. Он заговорил о таинственных ритмах света,
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Жюль Верн
Куликов Роман
Перумов Ник