парень - ну, немножко там нос подгулял, бывает, - но, в общем, парень
гвоздь. Капитан, гвардеец, член партии, ноги на месте, что еще надо? - Он
долго, точно проверяя сказанное, смотрит на Николая. - И чего я только
полюбил тебя, подлеца? Пес его знает почему. И видал-то всего три-четыре
раза, а люблю, и хочется мне, чтобы все у тебя хорошо было. А ты вот не
хочешь. Не хочешь, и все. Вбил себе в голову какую-то ерунду... - Он
хватает Николая за голову и смотрит ему в глаза. - Ведь Шура ждет тебя,
понимаешь? Ждет.
он твердо решил. И завтра же пойдет к Шуре. Тянуть нечего. А то ерунда
какая-то - муж не муж, жена не жена. Надо точку поставить. И он свободен,
и она свободна. Сядет в поезд, и - ту-ту! - подальше отсюда. В Сибирь
куда-нибудь? А? Поехали в Сибирь.
провалялся. Хороший город. И винограду - завались! И вина. И рыбы.
Устроимся где-нибудь на рыбном промысле, как боги. И корешок у меня там
есть. Хороший парень. В госпитале сдружились. И сестра у него красавица. В
самый раз тебе. Чернобровая азербайджаночка. А глазищи - во! Женим вас, и
родится у вас черноглазый такой пацан, и будешь ты его качать на коленке,
а я сидеть рядышком и улыбаться, винцо попивать...
поздно. - Он шумно вздыхает.
голубенький трофейный будильничек. Устанавливает его на одиннадцати. Пусть
в одиннадцать разбудит. Он твердо решил пойти сегодня к Шуре. Кончать так
кончать...
застать. Сегодня ведь демонстрация. Ну, ничего, подождет. Сядет в той же
самой кухне, где уже сидел когда-то, и дождется в конце концов. Торопиться
ему некуда.
моющей пол. В подоткнутой юбке, стоя на коленях, она скребла ножом пол
возле печки.
и крикнула: "Шура, к вам!" Шура, не подымаясь, через плечо взглянула на
вошедшего. Потом медленно встала, держа в одной руке нож, в другой тряпку,
сделала несколько шагов, и тут произошло то, что должно было произойти еще
тогда, два месяца тому назад, в госпитале, - она заплакала.
руках, с испачканным носом, и по щекам ее, совсем как у ребенка, катились
большие прозрачные слезы.
притянул Шуру к себе и несколько минут смотрел ей в глаза - большие,
сияющие радостью глаза, потом поцеловал их, по очереди, сначала один,
потом другой...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
счастливой, - это мир и благополучие в семье и удовлетворение работой. Во
всяком случае, в известном возрасте оба эти жизненные условия необходимы.
касающиеся жизни. И, как казалось Николаю, он этого всего достиг.
гремела она уже далеко, в Германии. Жизнь мало-помалу начинала входить в
колею. С окон исчезла маскировка, на улицах появился свет, сначала робкий,
приглушенный, потом уж настоящий, почти довоенный. Появилось, хотя еще и с
перебоями, электричество в квартирах. Разбирали и взрывали развалины.
Выросли первые строительные заборы с таинственными буквами "Ж.С." -
Жилстрой. В газетах появились фотографии новых домов, запроектированных на
месте старых, разрушенных. Поговаривали даже о полной реконструкции
центральной части города. Архитекторы и строители были нарасхват.
хотела оставаться в этой, с ненавистными ей соседями и сложными
воспоминаниями. Обменяли они свою комнату на меньшую, и не на третьем, а
на пятом этаже, но оба были молоды, лестниц не боялись, а комнатка была
светлая, с балконом, с чудным видом на Печерск, Черепанову гору и, как
утверждал Николай, на ту самую лужайку, где они сидели когда-то с Шурой.
казалось, что их стало больше. Соседи были славные, тихие, незаметные и
очень были довольны новой парой; у предыдущих жильцов было трое детей, по
рассказам, довольно беспокойных.
прихода Николая, уехал в Ригу, как только ее освободили. Он понял, что ему
надо уехать. Понял с того самого дня, как пришел Сергей. Шура замкнулась,
стала молчалива, - она ждала Николая. Федя понял это. И уехал. Как-то от
него пришло письмо. Коротенькое, на двух страничках. Отец и мать его
оказались живы, брат погиб на фронте. Сам он устроился на завод ВЭФ, тот
самый, где когда-то слесарничал и сейчас продолжал слесарничать его отец.
Вот и все. О Шуре очень скучает. Шура прочитала письмо на кухне, хотела
порвать, потом раздумала, положила в сумочку и пошла на службу. Больше от
Феди писем не было.
чертежницей. Николай прошел комиссию, получил третью группу и работал
сейчас физруком в школе.
райжилуправлении.
был самый разрушенный в городе. Квартир не хватало. Дома на девяносто
процентов были аварийными. Люди жили в кухнях, в ванных комнатках, в
каких-то коридорах и кладовках.
выслушивал жалобы, составлял акты, присутствовал при страшных квартирных
ссорах. Везде - на улицах, в магазинах, в кино, на темных лестницах, в еще
более темных коридорах - его останавливали и, приперев к стенке, просили,
угрожали, плакали, совали ему деньги, а у кого их не было, смотрели
жалобными глазами и говорили: "Мы поблагодарим вас, товарищ Митясов,
поблагодарим". Ему приносили прямо на службу и старались навязать
завернутых в газету кур, кошелки с яйцами и творогом, а один раз даже
живого поросенка.
работал с увлечением. Целый день вокруг были люди - демобилизованные,
реэвакуированные, погорельцы, - люди, которым нужна была помощь и которым
по мере сил и возможности он пытался ее оказывать.
начальника Кочкина не совсем совпадают. Начались трения, мелкие, а потом и
крупные стычки. Чем бы все это кончилось, трудно сказать, Кочкин был хитер
и оборотист, чего, к сожалению, о Николае никак нельзя было сказать. Но
тут, на счастье его, подвернулся Ромочка Видкуп.
на шинели и долго доказывал свои, к сожалению, совершенно несостоятельные
права на какую-то пятиметровую комнату без окна. Они даже поспорили тогда.
Видкуп грозился, что пойдет куда-то жаловаться и напишет письмо Михаилу
Ивановичу Калинину, и говорил об этом настолько несдержанно, что Николай
вынужден был попросить его выйти из комнаты и не мешать работать. Потом
они совершенно случайно встретились не то в прокуратуре, не то в
горсовете, и тут вдруг выяснилось, что оба они лежали в Баку, в одном
отделении, у одних и тех же врачей. Начались воспоминания, потом кружка
пива, и кончилось тем, что Видкуп затащил Николая в 43-ю школу, где
работал сначала истопником, потом комендантом, а сейчас, по
совместительству, и старшим пионервожатым.
ей-богу. Нам как раз физрук нужен, третий месяц ищем. А там тебя слопают,
это ясно. И если свернут когда-нибудь твоему Кочкину шею, - а от этого ему
не уйти, - то, поверь мне, до этого он раз двадцать успеет тебе свернуть.
произошла стычка, чуть не кончившаяся скандалом. К счастью, все обошлось
относительно мирно, - Николай только обозвал его жуликом и взяточником,
хлопнул дверью и пошел в райком.
который послал его в РЖУ, - направьте в эту шарашкину контору человека
поопытнее во всех этих делах, чем я. А мне разрешите вернуться к моей
довоенной специальности. Вот в школе, говорят, физрук нужен. А у меня
все-таки два года института...