Чтение 23–й страницы книги ~Не хочу, чтобы он умирал~

- Да.

- Кого вы предпочитаете англичанам?

- Никого.

- Вы работаете на немцев?

- Нет. Мы работаем только на арабов, на египтян.

- А немцы - ваши друзья?

- Нет! Нет! Я ни разу не видел ни одного немца. Но, простите, я
понимаю, о чем вы спрашиваете. Для нас нет никакой разницы между
англичанами и немцами. Вы должны это понять. Для Египта ничего не
изменится - будет ли это немецкая или английская оккупация. Ничего! Вы
считаете, что мы должны помогать вам против немцев?

- Нет, не считаю. Но вы хотите избавиться от англичан, и того же самого
хотят немцы и итальянцы. Они сражаются, чтобы выгнать нас отсюда. И то же
самое делаете вы.

Гамаль указательным пальцем коснулся своей груди:

- А вы воюете с немцами для того, чтобы спасти Египет или самих себя?

- Конечно себя. Но...

- Вы хотите, чтобы англичане оккупировали Египет, верно? А, капитан?

- В данное время, по необходимости, мы должны его оккупировать.

- Вот видите! - сказал египтянин и стиснул свои ослепительно белые
зубы, словно для того, чтобы покрепче ухватить ими свою мысль. - Вот
видите! Всякая оккупация бывает по необходимости! Точно так же, как всякое
сопротивление, - его оказывают тоже по необходимости. И мы, и вы
запутались в паутине необходимости. Тем не менее мы никогда не будем
свободны, пока вы отсюда не уйдете. Нами правят растленные политики,
которые губят нацию ради вашей выгоды. Вы должны это понять...

- Ну что ж, я это понимаю.

Он знал, что не может этого не понять, ибо ни один человек, проживший и
проработавший здесь пять-шесть лет, не может не видеть правды. Да ему и не
хотелось закрывать на нее глаза. Их ненависть к англичанам казалась ему
естественной; в ней не было ни коварства, ни несправедливости, он понимал
ее правоту. И сейчас он думал не об их ненависти, не о причине ее - нищете
и страданиях народа, не о детях, которые мерли, засиженные мухами, на
деревенских улицах Гирги, по которым он проезжал на осле, разведывая
трассу новых каналов, чтобы хлопок обходился еще дешевле. Он думал не о
горе и не о смерти даже тогда, когда понял все уродство феодального уклада
- рабство и отчаянную нищету. Он думал о людях, чуждых ненависти, не
способных к сопротивлению; о людях, которые не только погибали с голоду,
но и медленно вымирали от болезней; о людях, веселых от природы, но
больных, бедных и жалких. О мужчинах, которые бежали рядом со своими
ослами; о кучке женщин, закутанных в черное, грызущих семечки, сидя на
корточках у края пыльной деревенской дороги; о великом множестве детей от
восьми до четырнадцати лет, которые, чудом выжив в первые пять лет, могут
таким же чудом прожить еще несколько лет, а потом еще несколько, покуда
наконец не достигнут зрелости, выиграв в лотерее естественного отбора.
Достигнуть здесь зрелости можно только чудом; он мысленно видел эту страну
- но не ее города, полные глухого брожения, а ее пустыню, ее поля. Он
больше знал ее поля хлопка и белой фасоли, землисто-бурую ленту Нила -
этот рассадник смерти.

Скотт не отдавал себе отчета в том, почему ему так легко понять Гамаля,
он просто знал, что это понимание гнездится где-то у него в душе, как
тень, отброшенная пережитым. И дело было не в продажных чиновниках и
политических деятелях, - он о них и не думал, они были так же привычны,
как слюна во рту.

- Ну что ж, - сказал он. - Понимаю.

- Может, многие англичане тоже понимают наше положение?

- Да, возможно.

- Тогда почему ж они молчат?

- Война. Сначала надо решить главное, - сразу же ответил Скотт, потому
что эта сторона дела - египетская сторона - сейчас его мало интересовала.
У него к Гамалю были свои вопросы, на которые ему нужно было получить
ответ. - Скажите, - спросил он, - на что вы надеялись, убивая одного
человека?

Египтянин почувствовал, что для Скотта вопрос этот очень важен.

- Прежде всего, это не просто "один человек". Он представляет множество
людей.

- И тем не менее, на что вы надеялись, убивая одного человека?

Египтянин еще далеко не так окреп, как ему казалось. Он привалился к
стене, лицо его стало бескровным, он тяжело дышал, полуоткрыв рот.

- Нам надо было действовать... - начал он.

- Может, мне лучше уйти? - спросил Скотт.

- Нет. Ничего.

Скотт обождал, пока тот соберется с силами.

- С чего-то ведь надо было начать, - сказал наконец египтянин.

- С какого-нибудь одного человека? - настаивал Скотт.

- Да. Так нам казалось. Лишь бы начать. Вы ведь не можете себе
представить, каково видеть вокруг себя одну безнадежность: угнетение духа,
всеобщую продажность... Вы видите все это воочию. Вот оно! И тогда вы
решаете, что должны с этим покончить. Вырубить весь этот лес продажности и
угнетения. С чего же вам начать, как не с самого ближнего и приметного
дерева? Начало рождает надежду на будущее. Вот мы и начали... - Он снова
задохнулся.

Но Скотт был нетерпелив:

- И что же?

- Убрав одного человека, мы надеялись предостеречь _других_, испугать
_других_, помешать _другим_ длить наш позор. Мы надеялись поднять дух
нашего народа, заставить его бороться.

Они молчали в отгороженной ставнями комнате.

- Вам, видно, никогда не приходилось испытывать отчаяния, - печально
сказал египтянин.

Вместо ответа Скотт только закинул назад голову.

- Англичанам не приходится наказывать предателей. Их никто не
предает...

- Ах!.. - Скотт вздохнул и беззвучно рассмеялся.

- Нас вынудило действовать отчаяние, капитан... Англичанам этого тоже
не понять.

Скотт обернулся, чтобы посмотреть на египтянина; ему показалось, что
тот теряет свою убежденность, свою силу.

- А теперь у вас скверно на душе, потому что вы потерпели неудачу? -
спросил его Скотт.

- Наоборот, - ответил Гамаль. - Когда я узнал, что Хусейн Амер паша не
умрет, я был счастлив. Я ведь уже понял, что мы поступили неправильно.

- Неправильно было в него стрелять? - поразился Скотт.

- Да. Нам нельзя становиться на этот путь.

- А какой же вы изберете путь?

- Послушайте, - сказал Гамаль. - Когда я скрылся в ту ночь, меня
преследовали крики, стоны и мольбы о помощи. Все равно, кто молит о
помощи, - даже такой, как он. В ушах у меня звучали эти крики, больше я
ничего не слышал. Когда я понял, что ранен и не могу выйти из машины, мне
тоже захотелось закричать о помощи, и я сразу же почувствовал, что
совершил ошибку. А потом пришли вы, и я возненавидел вас; да, я ненавидел
вас за то, что вы мне помогли, но мне скоро открылась истина. Понимаете?

- Нет. Не понимаю.

- Минутку! Минутку! В ту самую ночь я был почти без сознания, но меня
мучила боль от ран и душило негодование. Я лежал в темноте, снаружи меня
стерег мой друг Хаким, а я спрашивал себя: "Прав ты, Гамаль?" И отвечал:
"Тобой двигала вера истинного патриота, Гамаль". "Да, но разве убийство
человека - единственный путь к нашему избавлению?" И отвечал: "А что ж нам
оставалось делать?" И тут я задал себе главный вопрос: "К чему склоняется
твой дух, Гамаль? Пусть уйдет в небытие тот, кого не должно быть, или
пусть появится тот, кто должен прийти?"

Скотт смотрел в сад, на глинобитную стену, освещенную солнцем. Комнату
наполняли полутьма и прохлада, а снаружи, в заросшем саду, слепило
раскаленное солнце. Там было лучше. По сухой и твердой египетской земле
пробегали легкие, ненадежные тени. Ползучая бугенвиллея на шпалере
высохла, пропылилась и, казалось, сама чирикала - так много сидело на ней
воробьев.

- В ту ночь я нашел только один ответ, - сказал Гамаль. - Мы мечтали о
величии нашей родины. Вот то, что должно прийти.

- А как же насчет необходимости? - напомнил ему Скотт. - Убивали вы
ведь тоже по необходимости?

- Нет. Нет! В ту ночь, полную муки и угрызений совести, я понял, что
лучше создавать то, что должно прийти. Лучше начинать, чем кончать. Куда
лучше творить заново, а не уничтожать. Лучше прокладывать пути, чем
растрачивать свою душу, борясь со злом и тем самым приемля его.

- Все это верно, - сказал Скотт. - Но вы когда-нибудь слышали, чтобы
можно было сделать яичницу, не разбив яиц?

- Конечно, нет! - торжествующим тоном воскликнул Гамаль, словно давно
дожидался такого глубокого откровения. - Но о чем вы думаете, когда
разбиваете яйца? Об уничтожении яиц? Или о приготовлении яичницы?
Уничтожение яиц - действие второстепенное, случайное.

- И тем не менее, необходимое, - настаивал Скотт.

Египтянин даже привстал:

- Это вы, англичанин, оправдываете убийство?

- Нет, убийство - это по вашей части, а не по нашей.

- Но вы на нем настаиваете!

- Нет. Есть другие способы уничтожить человека, не обязательно его
убивать.

- Вот уж поистине английское рассуждение! - закричал Гамаль. Слово
"английское" он сказал по-английски.