подстегивать, ритуальными ли танцами, сексом или спиртным. А женщина - нет,
женщина разжигается, разгорается сама по себе, пока совсем не ошалеет, и она
всегда твердо знает, чего ей нужно.
животная тупость. И привычка к такой грязи, какой женщина и пяти минут не
вытерпит. Кроме того...- Скотту нравился собственный доклад,- да, кроме
того, женщина может убить только определенного человека. А мужчина на войне
преспокойно убивает направо и налево, не глядя.
был блестящ в жанре поучений и наставлений. Но, на нашу беду, он вдруг
перескочил на генерала Лафайета (16), задел запретные струны, и опять у них
пошло. Уж не помню, как он напал на эту тему, но почему-то такое он сказал,
что Гюго в "Девяносто третьем годе" возводит известный поклеп на Лафайета,
наглую ложь выдавая за очевидную истину.
третьего года в Париже Фурнье-Американец покушался на жизнь Лафайета и будто
бы Лафайет сам заплатил убийце, чтобы тот выстрелил и промахнулся.
отказываюсь в такое верить,- но не следовало бы французу нападать на
единственного человека, которому Вашингтон доверил стоять против Арнольда
(17) в Виргинии. Только он один мог отбиться от тысячи двухсот блестяще
вышколенных английских солдат, не имея ни припасов, ни амуниции, ни
возможности платить жалованье своим людям. И что бы стоило Гюго упомянуть об
этой простой и ясной американской правде, вместо того чтоб городить тонкую
французскую ложь?
посвятил Лафайету и расписывал бы, какой это был самовлюбленный эгоист?
Буфалло Билл(18). Просто пыжащийся французик, который так цеплялся за свою
репутацию, что в конце концов превратился в жалкого актеришку в роли самого
себя.
и даже не замечая своего дурацкого стишка.- Да сам-то ты, сам-то ты,
Хемингуэй, не к тому ли идешь? Ты-то небось не пыжащийся французик, а
пыжащийся американец!
граница,
строил.
всегда ни с того ни с сего говорю такое? - Он оглянулся по сторонам, будто в
воздухе мог висеть ответ на его вопрос. Взгляд упал на бутылку.- Вино
паршивое,- объявил он.- Гадкое вино на гадость и толкает. Вино виновато.- Он
взял бутылку и щедро оросил содержимым землю, как на дионисийском пиру.-
Господи, избави мя от напасти,- сказал он.
диском метнул в лес.
по-собачьи запустишь во что-то зубы, а когда станешь вытаскивать, там и
оставишь и челюсть, да и мозги, да и кишки.
сети за лесом, и ничего не осталось от нашей пирушки, кроме бледной вечерней
запинки перед падением темноты. Лес тоже приуныл и вылинял. Скотт поднялся
на ноги. Он слегка пошатывался, но он не был пьян. Я вообще уже разобрался,
что Скотт часто и вполовину не был так пьян, как прикидывался. Его иногда
что-то будто глодало, грызло изнутри и заставляло изображать нализавшегося
до полусмерти. Вряд ли, правда, он сам себе отдавал в этом отчет. Вот и
сейчас - деловито подошел к скатерти, сгреб ее за все четыре уголка вместе
со стаканами, мясом, хлебом, сыром, фруктами и закинул за спину мешком.
передернуло.
мне не докажешь.
что речь у них опять о таинственной "военной игре", только о какой игре -
непонятно.- Сперва,- сказал Скотт натянуто,- я зарою эти отбросы вон у того
шалаша, и пусть некий американский паломник грядущих веков откроет их и
подивится, что бы могли они значить.
вдогонку.- Жалко ужасно.
через плечо.- А у нас останутся одни дурные воспоминания, если мы будем
хранить эту дрянь.
связываться.
под горку со своим узлом. Упал, поднялся, снова упал, встал, добрался до
шалаша. Там он опустился на колени, поаккуратней, потуже увязал узел. Потом
пихнул его в шалаш и старательно засыпал листьями. Не вставая с колен,
подправил холмик из листьев, а потом присел на корточки, созерцая свежую
могилу.
никчемность, которая вдруг ни с того ни с сего одолевала его и отравляла ему
радости, дружбу, любовь, пикники, минуты восторга и часы простой
благопристойности. Я и раньше уже видел, как он боролся с низостью в себе, и
никогда мне не было его так жалко, как тогда, когда он спохватывался,
каялся, терзался.
бутылки и теперь смотрел, как Скотт бредет к нему.
кончился, историческое место освящено. Так что давай приступим, Эрнест?
затеяли, я уже прямо с ума схожу!
бутылку розового и снова начали спорить. Перебрасывались отрывистыми фразами
- со стороны не понять. Единственное, что я понял: они разошлись в
толковании тактики шуанов - бретонских крестьян, боровшихся на стороне
контрреволюции здесь, в Фужерских лесах, в 1793 году,- и вот требовали друг
от друга доказательств. Для того они и затеяли "военную игру" - чтоб
проверить свои теории на практике, тут же в лесу.
а лес на много миль тянется. Тут опасно. Да и что вы друг другу докажете?
подпитии, но не пьян. Просто опять он работал под пьяного. Но Хемингуэй уже
распалился от собственных слов, голос, и всегда-то резкий, стал совсем
пронзительным, так вечно бывало, когда он перепьет.- Фицджеральд пьян, как
сапожник, и наплюйте на него.
лесу. Я запрячусь в чаще, а Эрнест, ха-ха, бравый молодец Эрнест меня
найдет. Это он так думает. Думает, он меня поймает.
заблудиться. Мы стояли возле "фиата", и, по-моему, лучше всего было бы дать
им выговориться. Но Бо все требовала, чтоб они одумались, а одуматься оба не
могли, так что Бо их, в общем-то, только подначивала.
если что разглядишь в этой тьме, Эрнест. Нет уж, тебе меня не поймать!
роскошного верблюжьего пальто Джеральда Мерфи, а остальные Хемингуэй уже
сунул в свой огромный пиджак.
хотите. Ну, пожалуйста...
Эрнесту, кто он такой. Он думает, он замечательный солдат. Понимаешь, он
путает две вещи - одно дело стоять под пулями, другое дело - быть солдатом.