Женщины - ангелы, житейские заботы не должны их касаться.
нотариус. - По-моему, жена должна делить с мужем все - и радость и горе. Я
слыхал, что у новобрачных, страстно любящих друг друга, не бывает детей. Но
разве наслаждение - единственная цель брака? Разве его целью не является
скорее семейное счастье и продолжение рода? Правда, вам было всего двадцать
восемь лет, а графине - лишь двадцать; вполне естественно, что вы думали
только о любви. Тем не менее и ваше имя и условия вашего брачного договора -
скажу это как истый нотариус - все это обязывало вас поскорее произвести на
свет здорового мальчугана. Да, граф, даже в том случае, если бы у вас стали
рождаться дочери, не следовало бы останавливаться до тех пор, пока не
появится ребенок мужского пола; иначе зачем было основывать майорат? Ведь
графиня вполне здорова, ей нечего бояться материнства. Вы скажете, что это
устаревшие взгляды наших предков; но в знатных семействах, граф, законная
супруга обязана рожать и воспитывать детей. Назначение женщины, как говорила
герцогиня Сюлли, жена великого Сюлли, - отнюдь не в том, чтобы доставлять
наслаждения: жена олицетворяет честь и доброе имя семьи.
счастливым, нужно любить их так, как им этого хочется. Разве не жестоко
сразу же лишать свою молодую жену ее преимуществ, наносить ущерб ее красоте,
не дав насладиться жизнью?
бы так расточительна, чаще оставалась бы дома.
сказал Поль, нахмурившись, - то я был бы несчастнейшим человеком на свете.
Не усугубляйте же моего горя, не читайте мне нравоучений задним числом;
дайте мне уехать без горького осадка в душе.
уплатой по предъявлении, посланный графом Анри де Марсе.
не пишет при этом ни слова. У Анри самый непоследовательный и в то же время
самый чудесный характер, какой я только знаю. Если бы вы видели, с каким
чувством собственного превосходства этот еще совсем молодой человек
рассуждает о любви, об общественных делах, о политике, - вы удивились бы не
меньше моего, что он способен проявлять такую сердечность.
решение, но оно было непреклонно и опиралось на столь веские доводы, что
старый нотариус оставил попытки отговорить своего клиента.
назначенный срок; но по роковому для Поля стечению обстоятельств ветер был
благоприятный, и на другое утро "Прекрасная Амели" была готова распустить
паруса. Ко времени отплытия корабля на пристани, как обычно, теснились
родственники и друзья уезжающих и просто любопытные. Многие в этой толпе
хорошо знали Манервиля. Если раньше он славился своим богатством, то теперь
прославился своим разорением. Всех охватило живейшее любопытство, каждый
спешил вставить словечко. Матиас провожал Поля, и ему было очень тяжело
слышать долетавшие до него замечания.
Матиасом, - кто бы мог узнать в нем того самого денди, который был прозван
"душистым горошком" и пять лет назад задавал тон всему Бордо!
смахивающий на кучера, - граф Поль де Манервиль?
теперь, разорившись, без гроша в кармане, он отправляется в Индию искать
ветра в поле.
человеком. Умом он недалек, характером мягок, как воск. Его ощипывали все,
кому не лень; способностей у него нет никаких; право же, он рожден, чтобы
разориться.
Матиас остался на пристани, провожая взглядом своего прежнего клиента,
который, облокотившись на перила, стал презрительно разглядывать зевак.
Когда матросы уже поднимали якоря, он вдруг заметил, что Матиас подавал ему
знаки, размахивая носовым платком. Старик, по-видимому, был взволнован
каким-то важным известием, которое сообщила подбежавшая к нему впопыхах
ключница. Поль попросил капитана задержаться на несколько минут, послать
шлюпку и узнать, что нужно старику нотариусу, который энергичными знаками
призывал его сойти на берег. Чувствуя, что у него не хватит сил самому
взойти на палубу, Матиас передал одному из матросов, приехавших со шлюпкой,
два письма.
вручаемых писем, - вот этот, не спутай, только что доставлен нарочным,
проскакавшим весь путь от Парижа до Бордо за тридцать пять часов.
они ни принадлежали, народ особенный, питающий глубочайшее презрение к людям
сухопутным. А уж с каким-нибудь буржуа у них совсем нет общего языка; буржуа
им совершенно чужд, они издеваются над ним, обкрадывают его при первом
удобном случае, отнюдь не считая, что поступают бесчестно. Этот матрос, по
воле случая, был из Нижней Бретани; из всего, что сказал ему старый Матиас,
он понял только одно.
капитан-то потеряет пассажира! Коли слушать всех этих господ, так всю жизнь
только и придется, что отвозить их на судно и снова высаживать на берег.
Попросту старикан боится, как бы сынок не схватил насморк!
жены и де Марсе и догадываясь, о чем они могли ему писать, Поль решил не
поддаваться искушению и не принимать жертв, внушенных великодушием. И с
напускной беззаботностью он сунул письма в карман.
капитану на своем нижнебретонском наречии. - Если бы тут в самом деле было
что-нибудь важное, как говорил тот старый хрыч, разве граф опустил бы пакет
в свой люк?
сильными людьми, Поль махал рукой старому другу, со стесненным сердцем глядя
на быстро удаляющиеся здания Бордо и прощаясь с Францией. Он сел на
свернутые в круг канаты. Ночь застала его на том же месте, погруженным в
думы. Когда наступили сумерки, в его душу нахлынули сомнения, он пытался
заглянуть в будущее, но там не было ничего, кроме опасностей и
неизвестности. Он спрашивал себя, хватит ли у него мужества для предстоящей
борьбы. Его томила смутная тревога при мысли, что Натали предоставлена
отныне самой себе; он начинал раскаиваться в принятом решении, ему было жаль
Парижа, жаль прожитых дней. Вскоре он почувствовал приступ морской болезни.
Всем известно ее действие; но самое ужасное из причиняемых ею, хоть и не
опасных для жизни страданий - полная атрофия воли. Необъяснимое расстройство
ослабляет все жизненные силы; душа как бы мертвеет, больной становится
равнодушен ко всему на свете: мать забывает о ребенке, любовник перестает
думать о возлюбленной, самый энергичный человек лежит безжизненным телом.
Полю помогли спуститься в каюту, где он оставался трое суток, лежа пластом;
его мучила рвота, матросы поили его грогом, он ни о чем не думал,
погруженный в забытье. Затем он начал поправляться, здоровье вернулось к
нему. Почувствовав себя лучше, он вышел на палубу погулять и подышать
морским воздухом новых широт. Засунув руки в карманы и обнаружив там письма,
он поспешил вынуть и прочитать их, начав с письма Натали. Для того, чтобы по
достоинству оценить письмо графини де Манервиль, следует сначала привести
здесь письмо, оставленное Полем жене при отъезде из Парижа. Вот оно.
Письмо Поля де Манервиля своей жене
Быть может, я буду уже на корабле, плывущем в Индию, где я собираюсь
поправить наши дела, пришедшие в расстройство. Я не в силах был сказать тебе
о своем отъезде. Я обманул тебя, но не мог поступить иначе. Зачем было
понапрасну причинять тебе беспокойство? Ведь ты захотела бы пожертвовать
ради меня своим состоянием.
жалею. Вернувшись к тебе с миллионами, я последую примеру твоего отца: я
сложу их к твоим ногам, как он сложил свои богатства к ногам твоей матери, и
скажу: "Все это - твое". Я безумно люблю тебя, Натали; говоря это, я не
боюсь, что ты воспользуешься моим признанием, чтобы упрочить свою власть
надо мной. Этого страшатся только люди бесхарактерные. К тому же твоя власть
надо мной была безгранична с первого же дня нашей встречи. Любовь к тебе -
вот единственная причина моего разорения. По мере того как я разорялся, я
испытывал исступленную радость игрока. Чем меньше у меня оставалось денег,
тем ярче было мое счастье. Высшим наслаждением для меня было тратить свое
богатство, чтобы доставлять тебе удовольствия. Мне хотелось, чтобы у тебя
было еще больше причуд. Я знал, что иду к пропасти, но шел с сияющим от
радости лицом. Заурядные люди не в силах понять таких чувств. Я поступал,
как те влюбленные, что поселяются вдвоем на год или на два в домике на
берегу озера, с твердым намерением покончить с собой, переплыв океан
наслаждений, умереть, когда их чудесный сон, их любовь достигнет апогея. Я
всегда находил, что такие люди поступают чрезвычайно разумно.
скрывать от любимой женщины, во что обошлась ее прихоть, не высшее