Чтение 23–й страницы книги ~Бухта Потаенная~

по-твоему?

- Должен быть. Почему бы ему не быть?

- Ну вот тебе и подогрев в теплицах!

- Подогрев, подогрев... - задумчиво сказал Конопицын. - На Дальнем
Востоке я всякого дива по навидался. Горячие ключи на Чукотке из-под земли
бьют! Хочешь - купайся, как в ванне; хочешь - водяное отопление в дом
проводи! А на Курилах есть, рассказывают, остров, называется Кунашир. Я
сам не видал, но торгаши [моряки торговых судов] наши заходили, видали.
Между прибрежными камнями бьют роднички, и температура воды, можете ли вы
понять, достигает ста градусов! Положил в песок яйцо, отвернулся минуты на
две-три - готово, сварилось всмятку!

- Как в пустыне Сахара! - восхитился Гальченко.

- Да. А чайник поставь на песок - вода вскипит через десять минут,
быстрее, чем на нашем примусе.

Как видите, связистов Потаенной по контрасту тянуло к теплу, к зеленой
растительности. Они воображали некий благодатный оазис в тундре, который
появится там, однако, не по милости природы, а будет создан людьми.

Можно сказать и так: выбирали себе пейзаж по вкусу! Человеку
свойственно украшать свое жилье, верно? Вот они и украшали его - в
воображении...

Слушая Гальченко, вспоминавшего об этих спорах, я думал, что это, по
существу, следовало бы назвать вторым открытием Потаенной.

Один и тот же пейзаж можно увидеть по-разному, с различных точек
зрения. Все зависит от ситуации, не так ли? Ну и от самих людей, конечно,
от их душевного настроя.

Что увидел Абабков или доверенный человек Абабкова в Потаенной? От
алчности, я думаю, у него желтые круги перед глазами завертелись!
Находка-то какая, господи! Медь! И в редчайшем состоянии! Вдобавок
секретная, никому еще в России не известная, кроме него, Абабкова! Где уж
тут пейзажами любоваться? Он, поди, сразу начал свои будущие барыши на
пальцах подсчитывать...

А что я увидел в Потаенной? Подошел к ней как гидрограф - и только.
Добросовестно описал ориентиры на берегу, проверил глубины на подходах -
во время прилива и отлива, наконец, поставил на самом высоком месте
гидрографический знак. Но будущее Потаенной, естественно, не интересовало
меня в тот момент и не могло интересовать.

Я уже упоминал, что в первые дни своего пребывания в Потаенной
Гальченко очень удивлялся такому явлению, как рефракция.

Мечта в известной степени, я полагаю, сродни рефракции. Иногда, словно
бы по волшебству, она приближает отдаленные предметы, как бы поднимает их
над Горизонтом, позволяет нам хотя бы на мгновение заглянуть за горизонт.

Что-то в этом роде происходило и со связистами в ту зиму.

Не нужно, однако, представлять себе застольные споры о будущем
Потаенной как заседания заполярного филиала Академии наук. Боюсь, что
Гальченко все-таки не сумел передать мне, а я, в свою очередь, вам всю
непосредственность этих споров, вынужденно кратких из-за ограниченности
досуга, с постоянно меняющимся составом собеседников из-за необходимости
чередоваться у рации или на сигнально-наблюдательной вышке.

И все вдобавок было щедро сдобрено шуткой, без которой нельзя
представить себе ни одного задушевного разговора в кубрике.

Мичмана Конопицына, когда он бывал в хорошем настроении и, понятно, во
внеслужебное время, разрешалось величать: "наш председатель горсовета".
Кому же, по разумению связистов, было и занять после войны сей высокий
пост! Конечно же, Конопицыну, который построил в Потаенной первый дом и
положил этим основание нового города.

Будущий председатель горсовета лишь усмехался и сладко жмурился, как
кот, который греется на солнце. Такое обращение, видимо, чем-то было ему
приятно.

А названия площадей и улиц? Выяснилось, что это было увлекательнейшим
занятием - придумывать названия для улиц и площадей в новом городе!

Чемпионом по придумыванию считался на посту Калиновский.

Он чуточку, правда, рисовался при этом, по мнению Гальченко: картинно
откидывал голову, закрывал глаза и, предостерегающе подняв руку, требовал
от окружающих тишины. Некоторое время он пребывал в оцепенении, как бы в
некоем трансе, потом выпрямлялся и провозглашал вдохновенно:

- Улица Веселая! Улица Счастливых Старожилов!.. Площадь Дружеского
Рукопожатия!

В одну из трудных минут, когда название не вытанцовывалось, Калиновский
решил прибегнуть даже к помощи международного морского кода.

- Давайте приморскую набережную так именуем: "Семьдесят три эс", -
сказал он, правда, без особой уверенности в голосе. - В переводе:
набережная Наилучших Пожеланий.

- Что ты! Некрасиво! - запротестовали в кубрике. - Чего еще придумал:
две цифры и буква!

- Зато любому иностранному моряку понятно! Будут же после войны
заходить к нам в порт лесовозы и торгаши из других стран!

Стадиону в тундре присвоили имя краснофлотца Гальченко, чем он был
очень польщен, - в память его осеннего "марафона".

А название города пока еще не придумывалось. Были разные варианты, но
они не всех устраивали на посту. А в подобном вопросе требовалось,
понятно, полное единодушие строителей.

Условно, между собой, они называли город - Порт назначения.

Эти два слова - "Порт назначения" - Гальченко вывел старательным,
круглым, немного еще не установившимся почерком в правом верхнем углу
карты, которую, расщедрившись, презентовал ему из своих запасов мичман
Конопицын.

Есть, видите ли, у нас так называемые морские карты. На них обозначены
только береговая линия и глубины у берега, а пространство суши не
заполнено ничем. В данном случае имеются в виду лишь интересы навигатора.

На посту у Конопицына, естественно, были морские карты Потаенной -
несколько экземпляров.

Вот один из них и получил в полное свое распоряжение Гальченко. Вся
суша на карте была белым-бела! Полное раздолье для фантазера! Придумывай и
черти что только душеньке твоей угодно!

Теперь Гальченко просиживал над картой Порта назначения все свое
свободное время. Трудолюбиво закреплял на бумаге то, о чем мечтали, о чем
спорили он и его товарищи на протяжении этой нескончаемо длинной зимы. А
другие связисты, свободные от вахты, с любопытством перегибались через его
плечо и придирчиво спрашивали:

- А улицу Счастливых Старожилов ты не забыл? Где она у тебя? Ага! Ну
то-то!

10. ТУЧИ НАД ГОРОДОМ

Между тем над новым заполярным городом, положенным на карту всего
только в карандашном беглом наброске, нависла опасность.

Связистам Потаенной на короткий срок пришлось даже прервать
строительство Порта назначения. Заметьте, как-то не поворачивается язык
взять слово "строительство" интонационно в снисходительные или иронические
кавычки!

А произошло это уже под утро нового полярного дня - то есть в конце
апреля или в начале мая, к сожалению, точной даты не припомню. Морозы
держались по-прежнему, море было покрыто льдом, реки и озера еще не
вскрылись - обычно они вскрываются здесь в июне, - и снег продолжал лежать
над тундрой толстым и прочным покровом. Зато искрился он весело,
по-весеннему - не под луной или звездами, как раньше, а под лучами солнца
- и так ослепительно ярко, что трудно было на него смотреть.

Пламя в тундре вспыхнуло во время вахты Тюрина. Он по обыкновению вел в
бинокль круговой обзор моря, суши и неба. Вдруг на юго-востоке, то есть в
глубине полуострова, взметнулся высокий факел. Секунду или две он стоял
торчком, чрезвычайно отчетливо выделяясь на фоне голубоватого неба. Потом,
вероятно под напором ветра, стал клониться набок и заволакивать черной
клубящейся тучей.

Тупой звук взрыва донесся до Потаенной через короткий промежуток
времени. Значит, что-то взорвалось недалеко от поста.

Тюрин успел взять пеленг и определить расстояние до места взрыва.
Доклад его, сделанный по телефону Конопицыну, был предельно краток и лишен
эмоций, как и положено: "Огненный взрывной столб - по такому-то пеленгу,
дистанция такая-то!"

Неосведомленному человеку это может показаться неправдоподобным - столь
удивительная бесстрастность доклада. Но, уверяю вас, если бы состоялось
давно обещанное светопреставление, то сигнальщик-наблюдатель, первым
заметивший его со своей сигнально-наблюдательной вышки, обязан был бы
ограничиться всего лишь сдержанным сообщением: "Небо в таком-то секторе
начало крениться. К горизонту покатилась куча звезд - пеленг такой-то". А
светопреставление это или не светопреставление, пусть начальство
разберется и примет соответствующие меры - согласно обстановке!

Вот вы улыбаетесь, а ведь в том-то, собственно, и суть безупречно
точной и стремительно быстрой реакции настоящего флотского связиста! На
эмоции ему не остается времени.

Мичман Конопицын поспешно закодировал радиодонесение, передал Тимохину,
и оно стремительно понеслось в штаб по волнам эфира.

Судя по всему, непонятный взрыв произошел в районе озера Нейто, в
двадцати семи километрах к юго-востоку от поста.

Из штаба был получен приказ: немедленно снарядить поисковую группу с
ручным пулеметом и выслать ее к месту взрыва, где, соблюдая предельную
осторожность - впрочем, это подразумевалось само собой, - определить на
месте, что же это за взрыв и при каких обстоятельствах он произошел. О