Дэнни.
больным, держится добродушно, порой даже весело, и прекрасно освоился с
молодыми соседями по каюте, а они вполне дружелюбны и словно не замечают,
что спина у него не такая прямая, как у них. Иногда все трое разговаривают
по-немецки, немного сплетничают о том, что делается на корабле, и молодые
спутники ни разу не дали Глокену почувствовать, что их житейский опыт не
таков, как у него. Глокену спокойно и хорошо. Он крепко спит по ночам, а ут-
ром не отдергивает занавеску, пока совсем не оденется, по возможности
прикрывает свое уродство, чтобы меньше резало людям глаза.
пошевелился, но внутри у него все кипело: Дэнни разделся догола, налил воды
в умывальник и начал обтираться. "А потом я должен тут мыть лицо!" - подумал
Дэвид; с ужасом и отвращением он смотрел на чужое смуглое тело, поросшее
редким курчавым волосом - волосы оставались на мыльной губке, прилипали
вместе с пеной к краям раковины. Если он еще раз такое устроит, я его
выпихну в иллюминатор, негодовал про себя Дэвид. Но вслух ничего не сказал и
понял, что никогда, наверно, и не скажет. Дождется, пока этот тип выйдет из
каюты, и протрет умывальник чем-нибудь дезинфицирующим. Возмущенный, еле
сдерживаясь, он сел на постели и ногами нащупал свои соломенные сандалии.
в тисках, не повернешься.
чужого человека или разговаривать с кем бы то ни было, кроме, пожалуй,
Дженни, - пока не выпьет утренний стакан кофе.
волосы его стояли дыбом. Длинное лицо с тяжелым "габсбургским" подбородком -
в сплошной сетке морщин.
добры, вы не дадите мне вон тот пузырек? - (Пузырек стоял возле Глокенова
стакана.) - И немножко воды, если можно.
надпись: "Каждые три часа или по мере надобности" - и подумал, что Глокена,
быть может, никогда не отпускает боль. Глокен потянулся за лекарством,
нечаянно больше, чем надо, распахнул занавески - и Дэвид с несказанным
изумлением увидал на нем ярко-красную шелковую пижаму. Слишком яркие краски
всегда казались Дэвиду оскорбительными - и не только для глаз: он не доверял
нравственным качествам любителей всего яркого и пестрого, и особенно в
одежде. Сам он носил черные вязаные галстуки (покупал сразу полдюжину у
уличных торговцев), бумажные черные носки, костюмы всегда серые - темные,
светлые, в крапинку, голубовато-серые, а летом - целомудренно белые
полотняные или парусиновые. Излюбленная его палитра всегда была - серые,
коричневые, охристые тона, темно-синий и в изобилии - белый; а его
излюбленная, хотя и не оригинальная теория гласила, что люди, которые
"выставляют себя напоказ", одеваясь в яркие цвета, просто пытаются
возместить внутреннюю свою бесцветность, вот и расцвечивают фасад, а фасадом
никого не обманешь.
поначалу, когда он в нее влюбился, она была точно попугай ара - с
наслаждением облачалась в густые "холодные" цвета, а на небольших полотнах
щедро разбрасывала квадраты, круги, треугольники всех цветов спектра, словно
осколки радуги. И, кажется, относилась к этому вполне серьезно. Мало-помалу
ему удалось подорвать ее пристрастие к этой нелепой манере письма. Палитра
ее стала мягче; постепенно она и одеваться начала в приглушенные тона либо в
белое и черное, лишь изредка появится какой-нибудь алый или оранжевый шарф;
и она теперь почти не пишет красками, больше работает углем или индийской
тушью.
не видал подлинно великой художницы. Из женщины может выйти недурная ученица
крупного мастера, но не более того; как-то тревожно видеть женщину, которая
занимается совершенно не своим делом; и он ни минуты не верил, что Дженни
талантлива. В лучшем случае из нее вышел бы недурной иллюстратор, но такую
работу она презирает. И однако есть что-то в Дженни, в самом ее существе,
что мешает работать ему, Дэвиду: когда она работает, ему не пишется; и точно
так же, чем она нежней и ласковей, тем он становится холодней и отчужденней,
невольно отстраняется и не приемлет ее любви.
прикосновения, ее чувственность настолько разлита во всем теле, что граничит
с холодностью, она отнюдь не жаждет заниматься любовью так, как предпочитает
он: внезапно, бурно, мрачно - налетело и схлынуло, и покончено с этим. А
Дженни любит пить с ним из одного стакана, откусывать поочередно от одного и
того же персика или груши; прежде она любила говорить ему о своей любви, но
постепенно от этого отучается; а меж тем она никогда не была с ним
по-настоящему счастлива, и, когда они спят вместе, они непременно ссорятся.
Охваченный отвращением при виде красной пижамы Глокена, Дэвид на миг ощутил
дикую ненависть к Дженни - такие приступы с ним случались нередко, и чем
дальше, тем чаще. А Глокен... на палубе, при свете дня, видно, что, хоть он
и носит дурацкие яркие галстуки, одежда на нем тусклая и убогая, а башмаки
дырявые. Почти все его избегают. Он отпугивает людей своим видом: слишком
явно, слишком безысходно его несчастье, так и чудится - подойди поближе и
сам его подхватишь, точно заразную болезнь. По ночам, в темноте, за этой
занавеской, облаченный в красную шелковую пижаму, какие он видит сны о своей
судьбе?
с красными оборками. Пастора ее зовут? Похоже, штучка с огоньком. И она
давно строит мне глазки. Сколько это может стоить, по-вашему?
разведать, как и что. Нам же почти месяц торчать тут, на пароходе. Это ж
вечность. Шутка ли, столько времени поститься.
проверяет, а то как бы вам еще до Бремерхафена не пришлось идти к доктору
Шуману.
средства... в общем, наверно, я сумею поберечься...
там ни говорили, а надежных способов еще не придумано.
оглядел себя в зеркале, последний раз провел щеткой по волосам. - А с виду
она что надо, здоровая и вообще.
поймать ее одну. Они все время держатся стадом, так что и словечком не
перекинешься с глазу на глаз.
для него еды, потом посовещалась с мужем, накормила бульдога, и он поел с
большим аппетитом. Фрау Гуттен с удовольствием на это смотрела.
вынужден, уткнувшись носом в землю, как самое обыкновенное животное, - это
так обидно. Он достоин лучшей участи.
позе ему гораздо удобнее, таково строение его скелета. Было бы неестественно
и неправильно для него есть сидя. Мне приходилось видеть, как дети пытались
приучить своих любимцев есть за столом, они просто не понимали, что это
жестоко, тратили столько труда понапрасну и только мучили животных. Нет, я
думаю, нашему славному Детке живется совсем неплохо и он не лишен ничего
такого, что ему положено.
Детку на поводок, и все трое пошли прогуляться. Семь кругов по палубе,
рассчитал профессор Гуттен, как раз составляют моцион, необходимый для
здоровья. Но бульдог, который поначалу двигался довольно бойко, на третьем
круге уже еле плелся, а на четвертом остановился, застигнутый очередным
приступом морской болезни, и его тут же позорнейшим образом стошнило.
Профессор опустился на колени и поддерживал ему голову, а фрау Гуттен пошла
позвать матроса с ведром воды.
в котором не было ни малейшей веселости, и даже вздрогнула, узнав по голосам
испанских танцоров. Водилась за ними такая привычка: сидят всей компанией и
вдруг, ни с того ни с сего, разражаются этим ужасным хохотом, а лица у всех
мрачные, и это значит - они над кем-то насмехаются. Смотрят на тебя в упор и
смеются так, будто ты самое нелепое существо на свете, а глаза у всех как
лед, и ни в чем они не находят радости, даже в насмешках над тобой. Фрау
Гуттен с самого начала все это заметила и побаивалась их.
злополучного Детку, - и не ошиблась. Всей оравой они двинулись навстречу,
пронеслись мимо двоих несчастных, а ее на ходу смерили с головы до ног
недружелюбными взглядами. Они скалили зубы и смеялись этим своим зловещим,
невеселым смехом. И она остро ощутила, что толста и стара и ноги у нее как
бревна; беглый, злой и насмешливый взгляд гибких молодых испанок яснее слов
сказал, что и ее вид, и все существо заслуживают только презрения.
морскую болезнь такому видеть не в новинку. Он принес воды, прибрал за
Деткой и ушел. Гуттены уложили бульдога возле своих шезлонгов, подсунули ему
под голову купальные полотенца и сели в каменном молчании, чувствуя себя
посмешищем для этих мерзких людишек, которым совершенно напрасно позволили
плыть первым классом. Фрау Гуттен не сомневалась, что внизу есть немало
Афанасьев Роман
Белоусов Валерий
Махров Алексей
Марко Джон
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей