деревянные скамейки во всю длину машины.
как у мужчины, в ватнике и заломленной лихой фуражке. Но все ребята сразу
увидели, что это женщина, а через минуту уже знали, что ее зовут Вера.
колонисты наперегонки переваливаются в кузов машины. Она была веселым
человеком и покрикивала, заливаясь от смеха: "Давай, мужики! Напружинься,
счас вкалывать поедем! А то без вас конвейер не ползет!"О том, что такое
конвейер и как он ползет, ребята узнали позже, но в эту шоферицу Веру, хоть
и была она в мужчинской одежде и, что всего хуже, в штанах, влюбились все
колонисты поголовно. Они говорили о Вере проникновенно, каждый мечтая втайне
понравиться ей, а может, и жениться, когда вырастет. И каждый, конечно же, с
этого времени хотел быть, как Вера, шофером. Девочки тоже.
турнуть. Тем более что и другой малышни набилось много. Она потом набивалась
каждый день, и каждый день приходила воспитательница и вытаскивала зайцев,
мечтавших проехать на машине до завода. Обратно они были согласны топать
пешком.
завопили, что они старшие, хоть и живут в младшей спальне, что они мало соли
ели и что рост - это еще не все.
из машины, но двоих, когда они держались друг за друга и блажили на всю
колонию...
взглянула в сторону Кузьменышей, залезла в кабину, крутанула стартером, с
места рванула вперед. И погнала.
заорали, засвистели, заголосили в тридцать луженых глоток, а Вера, заливаясь
от смеха и оглядываясь, чтобы глазком одним в заднее стеклышко увидать своих
разбойников, как она их после называла, поддала еще.
белой пылью кустов, оставляя за собой длинный дымный хвост.
ребятню.
собой: "Колонистов привезли".
засмеявшись: "Мужики! Вылазь! Счас поштучно вас сдавать под расписку
буду!"Но никто их не пересчитывал, не проверял. Вера уже на пустой машине
въехала в большие железные ворота на территорию, а ребят провели через узкую
дверь проходной.
забором дворе, заставленном корзинами и ящиками с фруктами. Тут были
помидоры, сливы, яблоки, груши и те самые странные кабачки, которых вместо
огурцов нажрались однажды наши Кузьменыши. Никто ничего не охранял.
Пробегали озабоченные женщины в синих грязноватых халатах, оглядывались на
ходу на горланящую ребятню и исчезали за стенами длинных зданий Может, они и
появлялись, чтобы посмотреть на колонистов, присланных им для помощи. Мужчин
на заводе было не более десятка.
фрукты - кто сливу, кто помидорину, старались засунуть сразу в рот и
проглотить. Но прошла мимо женщина и бросила на ходу: "Да вы ешьте! Ешьте,
не стесняйтесь! Это все из шланга промыто..."Тут уж пошел такой шарап, что
жарко стало. Все бросились к корзинам и стали хватать, засовывая и в рот, и
в карманы штанов, и даже за пазуху. Набрали яблок, и груш, и слив, и
помидоров, кто к чему близко стоял. Разбухли, отяжелели.
ушей не текло.
обидно: как было много всего, так и оставалось много. Всех корзин, даже при
желании, пережевать или, скажем, стырить со двора завода оказалось
невозможно. Хоть и знали колонисты, свято верили в то, что нет для них
невозможного, если это касается жратья.
другим в колонию захватить. И само собой запас для других дней сделать...
Засушить или еще как...
помялись, их, уже кашицей, пришлось потихоньку из-под рубахи выгребать и
выбрасывать.
Даже эту размазню от слив!
огромные стеклянные бутыли, литров по сто, в эти бутыли колонисты должны
были складывать сливы, очищая их от мусора, сортируя по спелости. Бутыли
заливали какой-то вонючей жидкостью, после которой плоды начинали противно
белеть и становились несъедобными. Как поясняли колонистам, в таком виде
сливы могут храниться хоть до зимы, и, когда пройдет горячая пора урожая, их
пустят в переработку и сварят джем и варенье. Какое же варенье из
испорченных белых слив!
их усилиями происходит порча продукта. А раз жрать после заливки этой
отравой нельзя, значит - порча, и убедить их в обратном было невозможно.
заливали, не травили, а приходили огромные парни, евреи, и уносили тару в
двери цеха.
голубоглазые, светловолосые и - веселые. Огромные корзины они хватали шутя,
как игрушки, по корзине на плечо, и вовсе не ныли, не уставали, как заметили
Кузьменыши.
продукцию, поначалу не понравилась. Была она немолода, сварлива, в грязном
синем халате и в белой косыночке, завязанной на затылке узлом.
дверей, кричала на весь двор:
глаза бы мои не глядели на их лебра!
ближе, спросила его: "Ты, малой, откеда?" - Я? - спросил Сашка, не подходя
близко, он не знал, что ожидать от тетки Зины. - Я из Томилина...
братом.
Сашка. Колька сидел у корзины и жрал помидор. - Вы что же, двойняшки?
раз двое, называется двойняшки.
рукой. - Сюды ходите...
одноэтажный дом, котлы, они шипели. У каждого котла была железная лесенка,
которая вела вверх.
какой-то желтой кашицей, похожей на детский понос.
уставясь на банку. Уходя, тетка Зина пояснила:
да хлепца-то нету. Без хлепца, значит...
замелькало: сами опомниться не успели - кончилась! Она и не жевалась, а
всасывалась, нежная, теплая, пахнущая так, что сладко кружилась голова.
зеленоватое стекло заблестело от чистоты. И уж через минуту всего-то,
которую и отсутствовала тетка Зина, они сидели, уставясь на пустую банку
голодными глазами. Им хотелось еще.
от удивления.
приняла как нечто вторичное, который лишь повторял по форме своего брата, но
мог и вообще не быть.
Ходите, работайте. - И указала на двор.
пояснил: она, мол, сказала, что на другой день даст икры еще.
Сашка мелькал перед глазами, даже поздоровался с ней. Тетка Зина кивнула
Каргалов Вадим
Русанов Владислав
Лукьяненко Сергей
Никитин Юрий
Майер Стефани
Лукин Евгений