мировой фашизм навалился. А мы... Что же, мы должны как звери - только бы
выгадать да уцелеть? Так разве надо?
за себя?
плохо.
бить надо. А я тут, в тылу, как последняя сявка скрываюсь, вместо того чтобы
за нас с тобой грудью стоять. Отчего так, Василий? Оттого, что мелкие
хищники, тыловые сучки, не думают о нашей общей победе. Каждый суслик вырыл
свою нору и туда тащит, как будто нет у нас общего врага. А он придет и по
отдельности передушит. Если по отдельности...
сказать, что я ведь тоже там был.
Ваське стало жаль крошек, он зажал рот ладонью, пересилил кашель. Сжевал,
посмотрел на солдата. Тот ковырял травинкой в зубах и молчал. -Вы не
думайте, - тревожно произнес Васька, - я к вам и не подходил вовсе, хотя они
компас...
отряхивался, собираясь уходить.
про Ваську, что Васька - мелкий хищник, гад, который не хочет бороться
вместе со всеми за победу над врагом.
захлебываясь, замельтешил торопливо, глотая слова вместе со слезами. Он
говорил, что хочет вместе со всеми, а не сам по себе, как жил он до сих пор.
Он, Васька, и в мыслях не держал, что он кому-то нужен. А если бы он
оказался нужен, то Васька весь тут, готов бороться за победу... А потому он
никогда в жизни не возьмет чужого, ему и не надо ничего, лишь бы считали
настоящим человеком.
сквозь Васькину истерику. Но солдат разобрался. Стоял, упершись глазами в
мальчика, изучал. Как проверял все равно.
из-за сосен следят, пальцем указывают. А бойцы разбились цепью, прочесывают
вокруг лес. Хочется крикнуть: мол, с вами я, не ушел. А голоса-то нет! Все
украли: оружие, документы и голос... Пойти бы в штаб, доложить по форме:
мол, боец Долгушин прибыл. Дайте снова оружие, оправдаю, товарищи, кровью.
Сказали бы ему: иди добудь винтовку у врага. Мы верим, что ты, Андрей,
честный человек, хоть и споткнулся. Мы куем победу над врагом, и надо
доказать, что ты да Васька - со всеми вместе, а не отдельно.
А цепи сходятся тесней, и видно, как шагают Воробьев и Гандзюк, а старший
сержант Потапенко сурово поджал губы. Лейтенант Сергеев хлещет по сапогам
прутиком, как бы гуляет меж деревьев, и вдруг этим прутиком тычет в сторону
сарая: тут проверьте!
Андрей! А голоса нет, и сил нет, чтобы подняться и стоя, а не лежа встретить
своих... Не по-собачьи, сжавшись в узелок.
стонал он вслух. За поленницей кто-то ворошит дрова. На улице светло. Солнце
в каждой щели, сечет сумрак лучами. И воробьи наверху чвикают, ссорятся,
пищат, крошки и всякий мусор сыплется Андрею на лицо.
как встали на солнышке по ту сторону стены ребятишки, судачат о своем. Через
доски их видно по контуру щелей.
вызвали к директору за разбитое окно. Директор, мол, сказал, что сам разбил,
сам и вставляй. Почему все должны мерзнуть? Не вставишь, мол, и не приходи.
А где он, Грач, найдет новое стекло, легче ему из детдома уйти. А Сморчок,
тоже чудеса, стал пропадать неведомо где. Раньше кусочничал, под ногами
вертелся, норовил в рабство за кусман продаться. А теперь... Прибежит,
глазами повращает и спать. Может, спер по-крупному да подъедает потихоньку,
надо последить...
вмиг не стало никого. Андрей стал думать о Ваське, но сон вспомнил,
настроение его погасло. Повернулся резко, аж воробьи перепугались,
вспорхнули. Так решил: сегодня последний день у него. Найдется али не
найдется оружие, надо выходить. Хватит по-звериному жить и усугублять свое
положение. Дальше фронта не угонят, ближе тыла не пошлют.
- 17 -
земля, крыши домов, голые скелеты деревьев - все обрело необыкновенный
сиреневый оттенок. Будто плеснули химических чернил. И запах был цветной,
густой, вечерний.
весну. Вдруг спала с глаз пелена, и узрел он мир в прозрачных сумерках, в
удивительном закатном свете. Так пронзительно, так ярко все увидалось. Зима
казалась теперь одним непрерывным серым днем, без запаха и цвета. Но она
кончилась, с ледяным голодом, промозглыми холодами, и наступила перемена в
Васькиной теперешней жизни.
издали появлялись тяжелые, замедленно и неровно летящие жуки, все бросались
им навстречу, швыряли галоши и шапки, размахивали ветками, пучками
прошлогодней травы. Ползали по земле, отыскивая их на ощупь, старались
разглядеть, поднося к глазам, какого цвета шейка. У самочек шейка была
красная, у самца синяя. Самцы попадались реже.
сгустилось настолько, что жуков, еще летящих, гудящих над головой, никто не
различал. Но и от одного их близкого дребезжащего гуда в этих серых, синих,
сиреневых сумерках у Васьки приятно кружилась голова.
и поднося спичечные коробки к уху, было слышно, как в них царапается и
шуршит. Васька вертелся между всеми, слушал, смотрел и никак не завидовал
чужой удаче. Была бы охота, он завтра наберет их хоть корзину с молодых
березок. Спящие жуки, только потряси ствол, сами посыпятся, как желуди,
наземь. Но разве интересно собирать спящих жуков. Другое дело - ловить вот
так, с воем, с криком, отчаянным азартом, когда колотится сердце от
захватывающей этой охоты. Но еще пуще, это впервые сегодня понял Васька,
была сама причастность его ко всем, объединявшая их общность ловли и азарта.
директора, где висел репродуктор с порванной тарелкой.
на гвоздь, так он и висел, сквозь вырванный черный клок была видна стена.
сплющить, из которой ели, ножку у стола отвернуть... Но репродуктор этот,
висящий, как говорят, на честном слове, который можно было сто раз унести,
раздраконить, разобрать по частям, никто никогда не тронул... Да и
попробовал бы тронуть! Он приносил ребятам главное: вести с фронта. А кому
они были важней, как не детям, чьи отцы шли через войну к тому дню, когда
вернутся и заберут их домой.
знать, слышать, что происходит на переднем крае, А Васька, который в обычное
время слушал как бы издали, потому что не ждал никого и никогда, а ждал
победу, которая в его жизни могла вдруг все изменить, нынче Васька
протиснулся ближе всех. С появлением в его жизни дяди Андрея фронт и
новости, идущие оттуда, стали его интересовать. Не сегодня завтра дядя
Андрей поедет туда, и очень нужно Ваське знать, как там сейчас, очень ли
опасно будет для его дяди Андрея.
местного значения. Голос в репродукторе дребезжал, а временами даже звенел
от резонанса. Но тихо было в комнате, как не бывает никогда при большом
скопище детей.
и другие ребята, от самой малой пацанвы до великовозрастных, объединены
чем-то большим, чем просто их жизнь в детдоме...
пацаны, как выпущенные на волю жуки: каждый в свою щель. А Васька побрел в
спальню.
старшиной, он служил неподалеку в части. Каждый вечер старшина приходил с
зеленым вещмешком, одним движением развязывал петлю и доставал котелок с
кашей. Отгородив сына от назойливых ребячьих глаз, садился и молча смотрел,
как Толька поглощает свою кашу.
Перед скорой отправкой на фронт жил в нем один непроходящий страх, вызванный
неминуемым расставанием с сыном.