Чтение 23–й страницы книги ~Затемнение в Грэтли~

слыхал, что она творила настоящие чудеса с ребятишками в больнице.

- Она была замужем за австрийцем, - перебил я, не желая слушать то, что
я уже знал. - И считает его великим человеком, и не желает переменить
фамилию, и ей живется нелегко.

- Ага, вы, я вижу, кое-что уже знаете. Должен сказать, вы быстро
собираете сведения. Так вот, когда доктору Бауэрнштерну - я говорю о муже
- пришлось у нас регистрироваться и потом выполнять всякие формальности, я
его узнал поближе. Помню, раз он высказал мне свое мнение о фашистах...
такой печали и горечи я в жизни не видел. А уж врач был - просто
чудотворец! Он вылечил мою маленькую племянницу, а до него сестра возила
ее в Лондон к лучшим специалистам, но все они говорили, что болезнь
неизлечима. Бауэрнштерн скоро умер. Он был человек уже немолодой. По
возрасту годился своей жене в отцы. Мне думается, она вышла за него
потому, что очень почитала его и как человека и как врача.

- И я вынес такое же впечатление из того, что она говорила. Я с нею
встретился впервые вчера вечером, и знаете где? Здесь, в комнате Олни. Она
ждала его и сказала мне, что он ее пациент. А сегодня я заходил к ней и
был приглашен к чаю. Она мне немножко рассказала о себе и о муже. Потом
пришел Периго.

- Пе-ри-го? - Инспектор был неприятно удивлен.

- Да. Периго. Куда ни пойди, он тут как тут. Не думаю, что они с
доктором старые знакомые, но, во всяком случае, они знакомы. Да, так что
же дальше?

Видно было, что инспектору не хочется говорить. Его что-то мучило.

- После смерти мужа ей жилось несладко. Понимаете, фамилия у нее самая
немецкая, и люди начали чесать языки, ничего толком не узнав. А она
женщина очень гордая - и я ее не осуждаю, - так что можете себе
представить, как она приняла это. Потом она еще нажила себе врагов
откровенными высказываниями о местных непорядках - насчет состояния жилищ
и прочего. Что, конечно, не улучшило отношения к ней. А тут эта история с
ее деверем.

- Какая история? - Это было для меня настоящей новостью.

- Младшему брату ее мужа Отто Бауэрнштерну тоже пришлось бежать от
нацистов. Он химик-металлург и отлично знает свое дело. После всяких
мытарств он поступил на завод Чартерса. Это было летом. Затем против него
начали кампанию, требовали его увольнения. Среди тех, кто хотел его
выгнать, был человек, о котором мы говорили сегодня, - полковник
Тарлингтон.

- Да, этот тоже всюду суется, - заметил я самым веселым и беспечным
тоном.

- Полковник - человек почтенный и пользуется у нас здесь большим
влиянием. Но, между нами говоря, он уж слишком носится со своим
патриотизмом. Он заявил, что, принимая Отто на завод, администрация должна
была посоветоваться с ним как с членом правления и что он не потерпит,
чтобы немец или австриец проводил на заводе каждый день и половину ночи.
Другие его поддержали. В том числе, - тут инспектор перешел на
конфиденциальный шепот, - и наш начальник, большой друг полковника. С
месяц назад буря разразилась, Отто Бауэрнштерну было предложено уйти с
завода и немедленно выехать из нашего района. С завода он ушел, но затем
пропал неизвестно куда. Он уложил вещи, съехал с квартиры, сказал, что
едет в Лондон, но ни в Лондоне, ни в другом месте не зарегистрировался. Мы
это знаем, потому что запрашивали о нем. Так до сих пор и неизвестно, что
с ним сталось.

- А он жил не у своей невестки? - спросил я.

- Нет, но часто навещал ее. Она очень возмущена тем, что с ним так
поступили. Говорит, он хотел только одного - помочь нам в борьбе с
нацистами, а ему не дали спокойно работать и травят, как зверя. Да, она
очень возмущена.

- Отсюда две возможности, - сказал я. - Первая: она могла настолько
озлобиться, что ловкому нацистскому агенту нетрудно было убедить ее помочь
великой германской расе, к которой принадлежал ее муж, проучить
тупоголовых британцев. Вторая возможность: вся эта история - обман, и
Бауэрнштерны никогда не были настоящими эмигрантами. Немцы посылали к нам
немало своих агентов под видом беженцев, - да-да, и некоторые из них
показывали незажившие рубцы от истязаний в концентрационном лагере. Такие
вещи они всегда делают на совесть.

- Есть еще и третья возможность, Нейлэнд. - Инспектор сурово посмотрел
на меня. - Эта Бауэрнштерн именно такова, какой мы ее считаем, она честная
и хорошая женщина, которой сильно не повезло в жизни. Я в этом просто
уверен, и я сколько раз не мог глядеть ей в глаза, потому что мне стыдно
за наших горожан. Да они мизинца ее не стоят!..

Все это было сказано с большим чувством и непонятно почему вызвало у
меня какую-то неловкость и стыд. Но чего мне стыдиться? Стыд тут же
сменился раздражением. Эта Бауэрнштерн всегда меня раздражала, а теперь
даже заочно, через своего заступника инспектора.

- Ладно, - проворчал я. - Пускай она святая. Но она ведет себя не так,
как женщина, которой нечего скрывать. Когда я увидел ее здесь вчера
вечером, она казалась испуганной и сегодня тоже была все время настороже.
Почему?

- Потому что к ней так относились, - ответил он, не задумываясь.

Я покачал головой.

- Нет, тут не только это. А кстати, вы действительно хотите разыскать и
арестовать Отто Бауэрнштерна?

Он наклонился ко мне и сказал шепотом:

- Нет, не хочу. То есть, не хочу в том случае, если он такой человек,
как я думаю. А почему вы спросили?

- Потому что мне, кажется, известно, где он находится. Я сильно
подозреваю, что он прячется в одной из комнат верхнего этажа в доме своей
невестки, вашей приятельницы.

- Вы в этом уверены?

- Нет, но я готов поставить ящик сигар против земляного ореха, что он
там. Сегодня мне было достаточно взглянуть на этих женщин, в особенности
на служанку, у которой лицо как открытая книга, чтобы понять, что они
кого-то прячут в доме. А теперь мне ясно, кого.

Инспектор звучно шлепнул себя по коленям и встал.

- Лучше бы вы мне этого не говорили, - сказал он с нескрываемым
отвращением.

- Погодите минутку! Не вздумайте пойти туда и арестовать его.

- Раз мне известно, где он, что же мне остается делать? Его будут
судить за уклонение от регистрации.

- Я имею полномочия от отдела - могу, если угодно, показать вам эту
бумагу, но мне придется извлечь ее из подкладки саквояжа, - которые дают
мне право требовать всяческого содействия от полиции того района, где я
работаю. Хотите взглянуть?

Он усмехнулся.

- Что же, пожалуй, раз уж к слову пришлось. Я ведь до сих пор не
работал ни с кем из ваших.

Я распорол шов в подкладке саквояжа и показал инспектору бумагу. Она
произвела впечатление.

- Что ж, все как надо, - сказал он, хмурясь. - Значит, вы хотите, чтобы
я оформил ордер на арест Отто Бауэрнштерна?

- Нет. Я хочу, чтобы вы оставили Отто в покое, и беру всю
ответственность на себя.

Недовольное выражение мигом слетело с лица инспектора.

- Вот это другое дело. И знаете, по-моему, вы неправы. Я ручаюсь моей
пенсией, что миссис Бауэрнштерн - честный человек. А я неплохо разбираюсь
в людях.

- Не сомневаюсь в вашем умении разбираться в людях, инспектор, - сказал
я. - Но мы живем в странное время, когда с человеческим умом происходят
странные вещи. Мир переживает сложнейший момент, а мы стараемся убедить
себя, что все очень просто. Деньги, политика, честолюбие, частные точки
зрения и предрассудки, злоба, тайные замыслы - все смешалось в этой войне.
Она подносила мне столько неожиданностей, что теперь я больше не позволю
себе ничему удивляться. И я ни за кого и ни за что не ручаюсь, пока у меня
нет убедительных доказательств.

Хэмп пристально посмотрел на меня.

- Мне думается, вы были счастливее до того, как занялись своей нынешней
работой, Нейлэнд, - сказал он вдруг.

- Я уже давно перестал быть счастливым, - ответил я неожиданно для себя
самого. - Я получил свою долю счастья и лишился его и ни на что больше не
надеюсь... Завтра утром, если вы не возражаете, я зайду к вам позвонить.
Спасибо, что побывали у меня. А теперь я перелистаю записную книжку
бедняги Олни.

Как только инспектор вышел, я принялся за записную книжку. Странно и
грустно было разбирать эти каракули - все, что осталось от человека.
Сотрудники Особого отдела работают не так, как мы. Они гораздо дольше
живут в одном месте, занимаясь каким-нибудь обычным трудом, и поэтому вся
система их слежки и техника ее носят иной характер. Записная книжка Олни
на первый взгляд могла показаться книжкой мастера авиационного завода. В
ней было множество записей, связанных с работой в цеху. Но я понимал, что
в ней должны быть какие-нибудь указания на то, чем были заняты его мысли,
- не случайно он, собрав последние силы, выбросил ее перед смертью из
кармана, чтобы она не попала в руки убийц. И действительно, последние
несколько страничек содержали как бы его прощальный наказ мне и должны
были заменить нашу несостоявшуюся беседу. Теперь дело было за мной.

На первой страничке было написано "Трефовая дама" и стоял большой
вопросительный знак. Наспех набросанная схема с таинственным Х в центре
кружка, изображавшего город, отходящие от него линии и пометка: "Один
пункт связи в городе, другой - вне его?" Короткая запись: "Как насчет
окна?" В другом месте еще короче: "Вероятно, Америка". Дальше ссылка на