густо заливаясь краской, затравленно обернулся, - у Тимошки клокотало в
горле, глаза светились первобытной, нерассуждающей яростью, ему не было
никакого дела до тонких душевных переживаний Полуянова, перед ним был враг.
придерживаясь за укушенное место, а другой загораживаясь от Тимошки.
Пятясь задом, он шаг за шагом отступал в направлении двери и, достигнув
наконец лестницы, неловко протопал вниз и немедленно стал прощаться,
Семеновна вызвалась проводить его до калитки.
- обратился он с увещевательной речью к исходившему лаем Тимошке, всем
своим видом выказывая готовность не допускать впредь излишней
фамильярности и неуклонно продвигаясь к калитке.
от недавнего дождя она отсырела и разбухла, и Тимошка, привычно ударив по
ней лапой, не смог ее открыть. Он снова защелся ожесточенным лаем,
отчаянно прося Семеновну открыть калитку.
Всего хорошего, Яков Андреевич. Спасибо, будем ждать вестей от наших.
Семеновны, продолжал лаять, но Полуянов уже был далеко за калиткой, в том
пространстве, где Тимошкины владения кончались. На прощание они успели
обменяться ненавидящими взглядами через штакетник, Полуянов при этом
приветственно помахал Тимошке рукой, а Тимошка в ответ угрожающе
непримиримо обнажил сильные желтоватые клыки и, чтобы не оставалось
никаких сомнений в его настроенности, проводил Полуянова до самого конца
забора и напоследок негодующе встал на задние лапы. Полуянов был уже
далеко со своей неверной, двусмысленно разбегающейся в разные стороны
улыбкой. Тимошка еще с полчаса ждал, никуда не отходя от калитки и охраняя
дом, и затем, до самого вечера, нет-нет да и возвращался к ней,
внимательно обнюхивая дорожку, чтобы убедиться, не прокрался ли человек с
запахом опасности и беды в дом снова.
на землю созревшие яблоки, и еж Мишка с наступлением сумерек целыми ночами
упорно кормился.
бакенбарды стали у него еще роскошнее, и Тимошка, однажды захватив его на
месте преступления, у большого краснобокого яблока со следами зубов,
пришел в неистовство от такого неслыханного нахальства. Еж Мишка, по
своему обыкновению, тотчас свернулся тугим клубком, и Тимошка,
обрадовавшись, лапой откатил добычу подальше от ежа Мишки, с яростным
пыхтением, всем клубком, вслепую подпрыгивающего на месте. Зная повадки
ежа Мишки, Тимошка выждал, пока еж, развернувшись, двинется в сторону
яблока, и, подскочив, успел схватить яблоко зубами и отпрянуть с ним в
сторону. Высокомерно оглянувшись на ежа Мишку, он в несколько прыжков
достиг дома, взлетел па крыльцо и положил там яблоко, а сам вернулся в сад.
к его родным зарослям на противоположном берегу озера, заскучал и, как
всегда в таких случаях, отправился к озеру, внимательно обнюхал любимую
скамейку и, ничего нового не обнаружив, лег на мостках. Озеро жило уже
осенней жизнью, вода стала гуще и темнее, часто дул северный ветер и
засыпал озеро желтыми, яркими листьями. В озере было по-прежнему много
всякой живности, только движения в нем заметно поубавилось, ставшие еще
больше рыбы, подплывая под мостки, подолгу стояли там, едва шевеля
плавниками, и ждали, пока Семеновна принесет им хлебных крошек или
разваренных рисовых зерен, тогда они оживали и жадно на них набрасывались.
слетавших на воду, ни постепенного замирания жизни в саду и в озере. Вася,
с его единственным голосом и запахом, окончательно переселился в
телефонную трубку, всегда холодную и неживую. Олег рано уходил в школу, и
Тимошка обязательно провожал его до калитки (дальше идти запрещалось), и
один день был похож на другой. Семеновна, упорно борясь с обилием фруктов
в этом году, целыми днями варила разнообразные варенья, делала компоты и
соки, а Даша, объедаясь без присмотра сладким, ходила сонная и не хотела
ни играть, ни бегать. Темнеть начинало рапо, на сад и на озеро надвигались
тихие, тяжелые сумерки, выбирались из своих убежищ Чапа и еж Мишка, и в
саду везде, в кустах, и в озере начиналась скрытая ночная жизнь. Семеновна
тщательно запирала теперь двери дома и калитку. Стоило большого труда
уговорить ее открыть дверь в темную вечернюю пору еще раз. Для этого
Тимошке приходилось подолгу сидеть перед дверью и лаять, а когда и это не
помогало, он шел к Олегу, сидевшему над уроками, и начинал тихонько
повизгивать и тереться мордой о его колени, такое поведение издавна
означало, что ему совершенно необходимо немедленно выйти из дома. Олег
вставал и выпускал Тимошку в желанный мир тьмы и волнений. Скоро Семеновна
начинала беспокоиться, выходила из дому и звала Тимошку, но он делал вид,
что не слышит, Семеновна иногда так и ложилась спать, не дождавшись его, и
утром, покормив детей, подолгу его совестила. Тимошка и сам понимал, что
всякий порядочный пес обязан ночевать дома и что осенью, когда дети уже
ходят в школу, все в доме должны поддерживать рабочий режим, но каждую
ночь его тянуло куда-то бежать. Темнее и дольше становились ночи,
пронзительнее ветер, и во всем его существе разгоралось желание движения.
Ветер, плотный, густой, несущий множество неизвестных запахов, мгновенно
очищал небо от туч, и среди осенних тяжелых низких звезд проносились стаи
неведомых птиц, изредка ронявших на землю зовущий глухой крик. В такие
ночи Тимошка не мог оставаться в саду, через потаенную лазейку в заборе (о
ней не знали даже Вася с Олегом, потому что в такие ночи у Тимошки даже в
отношениях с ними устанавливалась некоторая отчужденность) он убегал в
открытое поле, окруженное со всех сторон лесами и проселками, здесь небо
становилось еще огромнее, и приходила острая, опьяняющая боль полнейшего
освобождения. Ничего не оставалось, кроме ветра, заставлявшего далекие
крупные звезды дрожать и позванивать, да тоскливых, зовущих криков
пролетающих птиц.
и спать можно было лечь попозже. В саду держалась сырость, на пышно
разросшихся кустах черноплодной рябины тяжело свисали черные, влажные
кисти ягод, Тимошка любил сочные, сладковато-приторные ягоды рябины, хотя
сейчас есть их не мог, в нем уже с утра зазвучала тревога, весь день он к
чему-то прислушивался, а к вечеру его неудержимо потянуло на волю, в
просторное опустевшее поле. Его состояние заметили и Семеновна, и Даша, и
конечно же Олег, выстукивающий наверху свои бесконечные скучные гаммы
перед раскрытой на самом интересном месте книгой о знаменитом сыщике
Шерлоке Холмсе. Без книги было бы играть уж совсем невыносимо скучно, а
так Семеновна, прислушиваясь к пассажам, спокойно занималась своими
делами. Каждый старался по-своему развлечь Тимошку, дети долго сидели
возле Тимошки на корточках и вполголоса совещались.
прохладный и влажный. - Нос очень горячий, - добавила Даша убежденно.
оскорбление.
к выходной двери, царапнул ее лапой и требовательно оглянулся на Олега.
номер журнала, та в воспитательных целях сделала вид, что ничего не
заметила, Олег, по ее мнению, как будущий мужчина, уже мог и должен был
вырабатывать настоящий характер и сам принимать решения. - Ну хорошо, иди,
- обиженно хмурясь, сказал Олег и распахнул перед Тимошкой дверь.
переменился, и небо, непривычно чистое, сияло густой россыпью звезд. Всего
на мгновение задержался на крыльце Тимошка и в один стремительный прыжок
исчез, растерявшийся Олег даже не успел его окликнуть, постоял-постоял и
вернулся в дом, необычайно молчаливый.
запах, и пес, обо всем на свете забывая, бросился к своему старому, не
известному никому лазу, обдирая бока, пролез в узкую дыру в заборе и
понесся в поле.
окончательно, Тимошка неслышно несся наискосок ветру и, выбежав на самое
возвышенное место, на середину поля, внезапно замер, припав на задние
ноги. Луна поднималась выше, и ветер усиливался. Тимошка стал яростно
кататься по земле, и звезды с луной тоже перекатывались с одного края в
другой, Тимошка терся о землю мордой, ушами, загривком, спиной, полз на
брюхе, тесно прижимаясь к земле, - теперь наступал и его час благодарения
жизни, пришел праздник наивысшей свободы, от всего окружающего, от
дружественного и враждебного, от пищи и голода, от любви и ненависти, от
самой жизни и от самой смерти. Это был час благодарения самому началу ж и
з и и, непрерывно сеющим ее семена неведомым звездам, и если у Чапы была
своя звезда, появляющаяся в определенный день и час, у ежа Мишки своя, у
Васи или у березки над озером, у каждого своя, то теперь наступила очередь
Тимошки. Момент появления своей звезды он ощутил как толчок: первородный,
сладкий, разрывающий внутренности страх заставил его еще сильнее вжаться в
землю, он пополз, затем словно посторонняя сила оторвала его от земли. Он
был не один в этот полуночный час, стремительные, бесшумные тени исчертили
Акунин Борис
Николаев Андрей
Аникина Наталья
Орлов Алекс
Акунин Борис
Шилова Юлия