Чтение 23–й страницы книги ~Из Америки

- После бани - укради, но выпей!

- В самом деле, пусть господин Заброцкий попробует, - неожиданно поддержала меня Кейт. - А мы пока можем хотя бы перекусить в местном кафетерии.

- Ага, - радостно согласился я. - Только покажите сначала, где вас искать, а то мне все-таки придется у того чинуши бумаги заполнять. На розыск пропавших без вести.

Вашингтон, округ Колумбия,

26 сентября 1979 года, среда.

Кейтлин Тернер

В ожидании Заброцкого мы с Сергеем отправились в местную кафешку - убогое, конечно, заведение, но ничего иного я не ожидала. По крайней мере, у фэбээровцев есть где перекусить, не выходя из конторы и не посылая никого через улицу за пончиками.

В кафетерии стоял ровный гул множества голосов. Знакомая рабочая атмосфера - кто-то жует, кто-то корпит над бумагами, кто-то сплетничает, а большинство говорит о работе, нимало не смущаясь тем, что самые конфиденциальные сведения может подслушать любой, кому до них есть дело.

Протолкавшись к прилавку, я взяла себе кофе, Щербаков ограничился апельсиновым соком, и мы вдвоем отошли к столу, за которым как раз освободилось два места.

Агент охранки взирал на окружающее столпотворение настороженно и презрительно

- Что вам на сей раз не по душе? - язвительно поинтересовалась я и тут же пожалела, что не прикусила язык. Выдать ему отповедь, какой он заслуживает, я все равно не могу - уволят ведь к чертям совсем! - а раз так, нечего зря нервы трепать.

К моему удивлению, Щербаков не стал метать громы и молнии.

- Дело в том, - пробормотал он, отпивая сок, - что у нас как-то не принято работать за едой. Наши уж скорее стали бы есть за работой, то есть, простите, вместо работы

- Как только вы ухитряетесь добиваться каких-то результатов, если все время едите? - Ну вот, опять не сдержалась.

- Возможно, мы просто не путаем работу с отдыхом, предположил русский. - Я смотрю, здесь большинство пьют кофе. А как я успел заметить, отменным вкусом этот напиток тут вряд ли блещет. Значит, пьют, чтобы взбодриться. Если человек регулярно загоняет себя до изнеможения, подхлестывая кофеином, от него нельзя ожидать хорошей работы.

На меня снова накатило тягостное чувство Алисы в Зазеркалье. Логика в словах Щербакова присутствовала, но это была какая-то такая логика, которая шла вразрез со всем моим опытом.

- Ну почему, - воскликнула я, - ну какого черта у вас все не так?!

- Может, это у вас - не так? - предположил Щербаков хладнокровно. Похоже было, что мои нападки на него не действовали вовсе. Словно он считал ниже своего достоинства на них реагировать.

- И что нам прикажете делать, чтобы сравняться с Россией? - полюбопытствовала я.

- Сейчас - ничего, - ответил агент безжалостно и равнодушно. - Ошибка была допущена вами очень давно, в начале века, и не одна. Собственно, на мой взгляд, все ваше государственное устройство - одна большая ошибка. Но чтобы исправить нынешнее положение вещей, вам, на мой взгляд, надо как минимум изменить прошлое. А машины времени господина Уэллса пока никто не придумал. Вы можете только догонять крупнейшие державы, но, боюсь, выйти в первую тройку вам не удастся еще долго.

- Знаете что, - выдавила я из себя, когда последствия попытки вдохнуть кофе отступили, - давайте не будем больше о политике! А то мы просто разругаемся вдрызг!

- Как пожелаете, сударыня, - меланхолически ответил Щербаков, принимаясь разглядывать суетливых, как муравьи, фэбээровцев.

Я представила себе, как мы с ним молча сидим бок о бок минут хотя бы двадцать, и чуть не завыла.

- Расскажите лучше о своей работе, - попросила я по наитию. - Мы ведь в каком-то смысле коллеги...

- Да уж, "в каком-то смысле", - усмехнулся русский. - А если хотите характерную историю - что ж, извольте...

Глава 18

"ВАШИНГТОН ПОСТ",

26 сентября 1979 года

Вчера орегонский губернатор Джером Т. Шедди официально подтвердил, что от имени своего штата обратился к федеральному правительству с просьбой увеличить финансирование лагерей для аляскинских беженцев.

Это заявление не может вызвать ничего, кроме недоумения, у всех, кто знаком с фактами хотя бы поверхностно. Общеизвестно, что поток беженцев, захлестнувший весной 74-го Тихоокеанское побережье, схлынул в течение нескольких месяцев. В Калифорнии и Вашингтоне от множества стихийно организовавшихся в те дни лагерей остались лишь печальные воспоминания. Лишившиеся домов и работы люди возвращались тем не менее к нормальной жизни. Однако в Орегоне жертвы бесславного конфликта продолжают ютиться в палаточных городках. Губернатор Шедди, очевидно, считает, что за беспомощность местной администрации должна, как всегда, расплачиваться своими налогами вся страна..."

Вашингтон, округ Колумбия,

26 сентября 1979 года, среда.

Анджей Заброцкий

Получив наконец полную свободу действий, я вздохнул и принялся озабоченно озираться по сторонам.

В плане моем имелось одно звено, являвшееся не просто слабым, а прямо-таки провально слабым. А именно - мое знание, точнее, незнание американского английского. С грехом пополам я понимал три четверти услышанного и мог внятно произнести простые фразы - сложные требовалось предварительно продумать.

Вот уж воистину - знал бы, где упасть! Стоило, спрашивается, так налегать в гимназии на французский и немецкий, если никакие Берлины с Гамбургами мне и вдали не светятся, а в Париже если не любая сволочь, то уж каждая вторая точно по-русски поймет - только б лишнюю пару франков сшибить Хотя с французским ладно, все же культурному человеку положено. А ведь говорили умные люди - учи разговорный вражеский, пока возможность есть, учи! Ну и как теперь спросить "Где у вас архив?" так, чтобы меня, как шпиона, в ближайшем коридоре не шлепнули?

Взгляд мой, до этого бесцельно бродивший по стене, вдруг зацепился за огромную доску. Ну да, список отделов, в этом и этом мы уже отметились, а вот и сам кафетерий, 319-я рум, все верно... Стоп!

Я еще раз перечел табличку - справа налево и снова слева направо. И все равно "Computers", как подсказывала мне обнаглевшая память, переводилось на язык родных осин или, в моем случае, кедров именно как "Вычислительный зал".

Вполне логично. Америка Америкой, но уж столичная-то контора вполне могла обзавестись собственной машиной, а то и сетью. Благо удовольствие по нонешним-то временам не такое уж дорогое.

Вот только очередь туда, наверно... Я припомнил наши с Щербаковым стояния и томления в рижской охранке. А тут все-таки столица.

С другой стороны, может, оно и к лучшему? В толпе и затеряться легче. Сунуть заботливо составленные Кейт под руководством Сергея запросы, скорчить умильную рожу - и молиться, чтобы не пришлось раскрывать рта!

К моему удивлению, хвост очереди за поворотом не начинался и даже из двери отдела не выглядывал. Ободренный этим, я огляделся по сторонам и осторожно сунулся в дверь.

За дверью оказался небольшой, как это называют аборигены, холл. Он был пуст, если не считать двух рядов выстроившихся вдоль стен креслиц и туземца, восседавшего в одном из них. Туземец полностью углубился в изучение газеты - судя по скачущей через весь разворот лошади, спортивной, - так что над бумагой торчала только белая шляпа. Ковбойская - это знал даже я.

Человек с Дикого Запада - это хорошо. Может, он не так разбирается в акцентах и я сумею сойти - кто там у них еще более дикий? - ну, скажем, за гавайца.

- Можно?

Газета опустилась, открывая находившееся за ней лицо. Точнее - очаровательное девичье личико с васильковыми глазами и вьющимися кудряшками соломенного цвета.

- Вы что-то хотели, мистер?

Всей моей хваленой егерской выучки хватило только на то, чтобы не свалиться, держась за дверь.

Вот тебе ковбой с Дикого Запада, Андзюсь! Вот тебе, бабушка, Юрьев день по голове!

И, что самое обидное, второй раз уже на одном и том же ловлюсь. Сначала Кейт, потом эта...

- Вы что-то хотели, мистер? - снова осведомилась девушка, так и не дождавшись от меня вразумительной реакции на первый вопрос.

- Кто, я? Ох, йес, сорри! - Я дрожащими руками извлек из папки листы с запросами.

- Так, - девушка начала бегло просматривать листы. - А еще какие-нибудь бумаги у вас есть?

Я старательно закивал и выудил из кармана пачку автографов, мигом начавших казаться мне жалкими, неубедительными и ни на что не годными бумажками. Девушке, впрочем, тоже.

- Таких клинексов я, мистер, на любом приеме за полчаса насобираю... Кто вас сюда направил?

- Ну... - замялся я. - Вообще-то я сам... пришел. Девушка оторвалась от изучения запросов и с интересом уставилась на меня.

- Вы что, мистер, иностранец? У вас словно язык в гипсе. Германец? Швед?

- Хуже, - со вздохом сознался я и украдкой покосился в сторону двери. - Русский.

Брови девчушки взлетели чуть ли ни под самую челку.

- В самом деле? А вы, мистер, часом, за ногу не тянете? Я не понял последнего оборота, но предположил, что это был аналог родного "заливаешь", и обиделся.

- Могу паспорт показать. - Я извлек из внутреннего кармана книжицу, честь по чести украшенную тисненым византийским орлом, и на чистом русском представился: - Аз есмь подданный его императорскаго величества Александра Георгиевича Романова... Вот... Анджей Заброцкий к вашим услугам.

Девица прямо-таки впилась взглядом в паспорт, с превеликим, похоже, трудом удерживаясь от того, чтобы не выхватить его у меня из рук.

- Роза! - внезапно завопила она, так что я чуть не выронил паспорт и папку с документами из рук. - Ты только посмотри, кто к нам приехал! Настоящий, живой русский!

Настораживающее заявление. Можно подумать, мертвых русских тут уже насмотрелись во всех видах.

- Да вы присаживайтесь, мистер, - затараторила девица. - Меня, кстати, зовут Салли. Саломея Кронкайт. Я из Техаса, слышали про такой?

- Штат Одинокой Звезды, - пробормотал я. - Приходилось. А я из Сибири, Siberia, слышали про такую?

- Ах вы, негодяи!

В принципе после очаровательной ковбойки я был морально подготовлен более-менее ко всему. Поэтому появившаяся на пороге толстая еврейка лет тридцати меня даже не особенно удивила. Разве что ее указательный перст, обвиняюще наставленный мне в грудь.

- Это вы устроили тот погром, из-за которого моя бедная прапрабабушка с четырьмя крохотульками бежала через всю Европу, через океан...

- Помилуйте! - взвизгнул я, шарахнувшись от такого натиска. - То есть, помилосердствуйте. На меня тогда в небесной канцелярии еще прошение не подавали! И вообще, я не русский, а поляк.

- Тоже плохо, - было заявлено мне. - И вы погромы устраивали!

- А не вы, так ваши предки, - уточнила ехидная Салли.

- Да не могли мои предки громить ваших прапрабабушек! - разозлился я. - Мой прапрадед в это время уже версты наматывал по Большому Сибирскому, звеня кандалами,

- Все равно - негодяи, - заявила госпожа Роза напоследок. - И вообще, молодой человек, как вы тут оказались? А ну-ка давайте ваши бумаги!

В течение следующих сорока минут я выпил три чашки чаю - господи, хоть у кого-то в этой стране нашелся нормальный индийский чай! - узнал ряд интригующих подробностей из политической жизни отца Салли - конгрессмена от штата, разумеется, Техас, выяснил, что миссис Роза Нюссбойм действительно высококлассный корреляционист - сомневаюсь, что в этой стране найдется больше десятка такого уровня, да здесь больше и не надо, сам поведал несколько историй из быта сибирских жителей, порассуждал о сравнительных достоинствах наших "Яблочковых" по сравнению с британскими "Ньютонами". Сошлись на том, что "Байрен" - устарелый шкаф, но потрясающе надежен, а будущее за более разветвленными и многофункциональными сетями. Заодно я выяснил, почему большую часть времени мои собеседницы проводили за чтением спортивных газет - это Салли - и душещипательных женских романчиков - соответственно, Роза.

- Как, молодой человек, вы не читали "Приключения Джеральдины"? Обязательно прочитайте. Получите совершенно незабываемые впечатления.

- Не сомневаюсь, миссис.

Оказалось, что большинство агентов среднего уровня трудились вне столицы, и запросы, буде возникала нужда, передавали по элефону - я, грешным делом, и не ожидал, что в Штатах существуют эти полезные штуковины! В главной же конторе трудились мелкие клерки, необходимости в вычислителе не имевшие и доступом к нему не обладавшие, и высокое начальство, в кабинетах которого были установлены личные терминалы. Мне были продемонстрированы две самые востребованные начальством программы - покер, в который очень любил играть сам верховный шеф всея ФБР (это был единственный партнер, у которого шеф мог выиграть честно, и блошиные бега - четыре фигурки, ползущие по экрану, на которые можно было делать ставки. Кое-кто из фэбээровцев уже умудрился наиграть миллиона по три игровых долларов или спустить такую же сумму.

Наконец, беспорядочное мигание лампочек на панели пульта сменило рисунок, и печатный агрегат выдал длиннейшую очередь, плюнув в нас рулоном бумаги.

- Вот и ответ на ваш запрос! - радостно поведала Салли.

- И чем же, - я с сожалением отставил в сторону четвертую, недопитую, чашку чаю, - может порадовать нас ФБР?

- По пистолету - "беретты" этой серии были завезены на территорию США партией в пятьсот штук фирмой "Норт-ист Армз" и... - Роза Нюссбойм нахмурилась, - и все.

- То есть как это "все"? - не понял я.

- Больше никакими данными ФБР по ним не располагает, - пояснила Салли. - То есть они все числятся преспокойно лежащими на складах фирмы.

- А зачем надо было покупать партию пистолетов и гноить их на складе? - удивился я.

- Это вопрос к вам, мистер сыщик.

- Но... - Я осекся, внезапно сообразив, что один пистолет из этой партии лежит не на складе, а в хранилище вещдоков рижской криминальной полиции. И нет никакой гарантии, что остальные 499 тоже находятся там, где прописаны по документам. А потом сообразил еще кое-что. - Погодите! - возмутился я. - Какие "Норт-ист Армз"? В "Беретте" нас уверяли, что пистолет продан вообще в Канаде, причем какому-то жителю Белиза!

- "Норт-ист Армз", - меланхолически оттарабанила Салли, - это международные торговцы стрелковым оружием. Фирма зарегистрирована как раз в Белизе.

- Очень интересно! - выдавил я.

Это что выходит - никому верить нельзя? Несчастных итальянцев надули, те ввели в заблуждение нас. А пистолет так и гулял по свету.

- По мистеру Гильермо Мартину - выехал из США семнадцатого сентября и въехал в США двадцатого сентября. - Миссис Роза нахмурилась еще больше. - И все.

- То есть он возник на территории США из ниоткуда и здесь же удалился обратно в небытие? - уточнил я. - А поиск по фотографии?

- В картотеке ФБР не числится, - сообщила Салли. - То есть в преступлениях федерального уровня замешан не был. Что же касается остальных граждан, то мы свободная страна.

Мне страшно понравились "преступления федерального уровня"

- И что?

- И то, что фотографиями всех жителей располагает только АНБ. - Салли многозначительно ткнула пальчиком в потолок.

- Обратимся и туда, - пообещал я, упихивая в папку сложенную вчетверо распечатку. - Они у нас как раз следующие на очереди.

Прощаясь, миссис Нюссбойм прослезилась у меня на груди. Салли помахала мне вслед ковбойской шляпой и многозначительно подмигнула.

Уже спускаясь по лестнице, я едва не стал жертвой какого-то фэбээровца, стремительно - насколько это возможно, будучи отягощенным здоровенной покореженной железякой, - несшегося вверх. Металл, как я успел мимоходом заметить, походил то ли на кусок обшивки самолета после попадания зенитной ракеты, то ли на кусок ракеты после столкновения с самолетом. Следом за фэбээровцем прыгала по ступенькам, правда, чуть помедленнее, встрепанная рыжеволосая дамочка.

- Малдер! - прокричала она, проскакивая мимо. - Стой! Я должна тебе сказать...

Что именно она должна была сказать, я не расслышал из-за страшного грохота наверху - похоже, кто-то в кого-то все-таки врезался. Кто и в кого, я выяснять не стал. Мне еще предстояло найти в конторском хаосе кафетерий, а в нем - своих коллег.

Екатеринбург,

11 сентября 1978 года, понедельник.

Сергей Щербаков

- Господин Малышев?

Тьфу, черт, Чуть не забыл. Это же я Малышев. Это меня так зовут по фальшивому паспорту.

- Да?

- Господин Рыжин просят подняться в сто двадцатый нумер.

- Благодарю, любезный. - Я отработанным движением вложил в руку мальчика полтинник - достаточно крупные чаевые, чтобы отвлечь внимание даже самого преданного своему делу работника. Ежели нашей пташке посчастливится сегодня уйти, то обо мне вспомнят не то, что шел я в сто двадцатый номер, а то, что расщедрился несообразно потертой шинельке.

Значит, господин Рыжин. Он же Коренев, он же Барсов - это псевдонимы. Он же Якушев - это настоящая фамилия. Персона, мягко скажем, из неблагонадежных - фактически единолично поднял из небытия подметный листок, называемый "Россия освобожденная". Лет пять назад об этом печатном органе никто даже в управлении не слыхивал А теперь господин - или товарищ? - Якушев возглавляет целую подпольную организацию, да не где-нибудь, а в одном из крупнейших городов России - Екатеринбурге.

Политические взгляды Рыжина-Якушева меня занимали мало, хотя какой-нибудь профессор социальной экономии, пожалуй, взвился бы от восторга, разбираясь в дебрях его риторики. Агитатору удалось перенести на родную почву весь набор лозунгов и штампов, которыми потчуют народ европейские социалисты самого радикального толка - от "засилья еврейского капитала" до "неизбежности нового общественного строя". Сам я в политических науках не силен, но, на мой взгляд, мы и старым строем неплохо обходимся, да и вспоминать идейки печальной памяти господина Пуришкевича в наше просвещенное время приличным людям как-то неловко.

Да ладно. Моя задача сейчас - не размышлять, пока ноги сами несут меня к лифту, а готовиться. Надо задержать Якушева в сто двадцатом нумере до той поры, пока не появятся мои коллеги и не возьмут его с поличным, которое опять же надо обеспечить мне.

В роль г-на Малышева, столичного студента-бомбиста, я вжился полностью. Даже трескучие фразы, столь любимые самозваными спасителями нации, отлетали у меня от зубов. Один раз мне пришлось произнести зажигательную речь перед двумя десятками чернорабочих, и клянусь, меня провожали аплодисментами, несмотря на то что мне не удалось до конца изгнать из речи ученые словечки, народу не слишком понятные. В этом и беда нынешних социалистов - они опираются на класс, которого нет. Нельзя даже сравнивать тех нищих, озлобленных рабочих, которые собирались на митинги в позорном девятьсот пятом, и нынешних, которые сплошь и рядом зарабатывают больше моего. Революции устраивают те, кому и вправду нечего терять, кроме своих цепей. А если у тебя дом, семья, ежегодный отпуск на курорте и изрядная сумма на пенсию, какими калачами тебя заманишь на баррикады? Остаются те, кто по лености, безалаберности или - что греха таить, бывает - несчастью не вышел в люди, да студенты, молодые, горячие, с холодной правдой жизни не соприкасавшиеся и при каждом соприкосновении громко шипящие.

Я остановился у двери с табличкой "120" и постучал, как условлено - раз и три раза. Мой визави питал слабость к мелодраматическим эффектам - шпионские стуки, тайные знаки, подпольные организации. Роман плаща и кинжала в уральском исполнении.

Спустя минуту дверь приотворилась.

- Заходите, Сергей Александрович, - небрежно проговорил Якушев.

Ох, знал бы ты, каких трудов мне стоило с тобой увидеться! Якушев знал толк в конспирации. Отыскать его было непросто даже узкому кругу преданных соратников. Екатеринбургская жандармерия грешила даже на иностранных шпионов - конечно, легче списать все на чужое умение, нежели на свою дурость. А ведь проморгал здешний жандармский начальник подпольную организацию. Полетят головы. Никому не хочется повторения ни пятого года, ни пятьдесят восьмого. Чем кончился девятьсот пятый, все помнят, а что полвека спустя пришлось войска вводить в города, стараются не вспоминать. Стыдно.

Но в пятьдесят восьмом бунтовали окраины да глухомань: Минск и Тамбов, Бийск и Верный, Тобольск и Чимкент. А если уличные беспорядки начнутся в одном из крупнейших городов Урала? Конечно, Екатеринбург не столица, но мало недостает. Почитай, четыре миллиона душ, и почти все - рабочий люд с фабрик и заводов. Туполевских, руссо-балтовских, морозовских - да мало ли каких! Если хоть сотая часть выйдет на демонстрации, сметет всю и всяческую полицию в два счета. И это если дело не дойдет до баррикад. А там войска. Не приведи бог.

- Добрый день, товарищ Рыжин, - ответил я, бочком протискиваясь в номер.

- Тш! - Якушев болезненно скривился. - Хотите, чтобы нас с вами охранка чаем поила? Никаких, - он демонстративно притворил дверь, - "товарищей" в коридоре! Только когда нас не могут подслушать!

Вблизи великий подпольщик не производил внушительного впечатления. Невысокий, болезненно-одутловатый человечек с лицом приказчика и глазами юродивого.

- Подслушать, - вполголоса откликнулся я, - могут везде.

- Верно! Исключительно верно! - Якушев едва не подпрыгивал. - Поэтому конспирация была и остается первейшим принципом деятельности российских социалистов! А вы, Сергей Александрович, ее бездарнейшим образом нарушаете!

- Виноват, - буркнул я.

- Виноваты, - легко согласился социалист - подпольщик. - Хотя в целом расхлябанность вам несвойственна, как я могу судить. И это правильно! Грядущая революция, Сергей Александрович, требует предельной собранности от каждого из нас. Нам предстоит - вести Россию по ее историческому пути. А для этого нужна твердая рука! Практический опыт мирового революционного движения наглядно, Сергей Александрович, демонстрирует, что только применением силы может быть низвергнут эксплуататорский режим.

Большую часть демагогии, на которую Якушев был большой мастер, я пропускал мимо ушей, не забывая, впрочем, время от времени согласно хмыкать. Мне предстояло "вести" своего подопечного, чтобы к моменту прибытия основных сил - шесть человек через дверь, остальные перекрывают пути к отступлению - он сам предоставил мне улики для своего немедленного ареста. А главное - чтобы он ни в коем случае не начал стрелять, резать ножичком или совершать что-либо не менее уголовное. Потому что самое страшное для меня, если товарищ Якушев попадет в лапы суда присяжных по уголовному делу. Не перевелись еще у нас Кони и Плевако, готовые защищать любого убийцу, притворившегося борцом за свободу. Конечно, плюгавоватый г-н Якушев - не гордая Вера Засулич, так ведь и в генерал-губернаторов он не стрелял. И не станет, полагаю. Найдет для грязных дел фанатичных исполнителей, а сам останется чист.

- А революция, - проговорил я, когда словесный поток прервался на мгновение, - уже не за горами.

- Золотые слова! - восхитился Якушев. - Абсолютно золотые! Ведь каждый день промедления, каждый час...

Дальше опять хлынул поток трескучих фраз, содержание которых находилось в вопиющем противоречии с формой. Трудно серьезно воспринимать увещевания беречь каждую минуту, если они длятся четверть часа.

Не прекращая болтать, Якушев суетливо метался по комнате. Я наблюдал за его передвижениями от дверей. Хотя сегодня я встретил этого человека впервые, чем дольше я глядел на него, тем больше мне виделось в его воркотне нечто донельзя фальшивое.

- Товарищ Рыжин! - рискнул я перебить социалиста. Тот сбился, примолк и молча ощерился на меня.

- Товарищ Рыжин, я, уж простите, пришел за газетой, напомнил я. - Время, как вы правильно заметили, не ждет, агитацию нельзя прерывать. А вот наглядного материала не хватает катастрофически.

Произнося эти слова, я поглядывал на свои дешевенькие, как раз под стать поиздержавшемуся студенту, гоминьдановские часы, как бы демонстративно, а на самом деле по причине вполне серьезной. Гостиничным ходикам я не доверял - мало ли когда их в последний раз подводили, а между тем до оговоренного срока операции оставались считанные минуты.

- Да, да, конечно, - пробормотал Якушев, резко отвернулся и начал копаться в комоде. Я не стал заглядывать ему через плечо - это значило бы выйти из образа. Хотя интересно, где он там прячет свои подметные листки?

Когда подпольщик вновь повернулся ко мне, в руках он держал пакет.

- Вот, - он бросил пакет на кровать, как бы не желая давать мне в руки свое сокровище. - Сто двадцать экземпляров. И помните: только надежным товарищам!

- Само собой разумеется. - Я не сделал попытки взять пакет. - Только... разрешите вопрос?

- Конечно! - Якушев мгновенно просиял. Я все более убеждался, что имею дело с человеком психически неуравновешенным. - Конечно! Учиться, учиться и еще раз учиться подпольной работе - вот первейший долг каждого из нас!

Социалиста несло, а я не собирался его останавливать. Всей силы моей воли едва хватало, чтобы не поглядывать на часы каждую секунду.

И тут в коридоре раздались шаги. Четкие, уверенные шаги человека, знающего цель своего пути. Якушев сбился было, насторожился и тут же успокоился, решив, что это кто-то из постояльцев возвращается в номер. Наверное, он продолжал так думать до той секунды, когда дверь рухнула под Ударом сапога.

- Глеб Якушев, - проговорил я, - вы арестованы по обвинению в подрывной деятельности.