Чтение 23–й страницы книги ~Закатный ураган~

— Чтой-то я тебя не помню, — наморщил лоб Лабон.

— А я на глаза не лез. Незачем.

— И что ж он тебе задолжал, а, Хвост? — полусотенник искоса поглядывал на все еще кашляющего Берка. Нехорошо кашлял лучник. С такой хворью долго не живут. Точно легкие прихватило. Или зараза какая. Бывает, люди и легкие по кускам выхаркивают вместе с кровью. Нехорошая смерть. Не для воина, каким без сомнения был Берк — ветеран последней войны, один из немногих уцелевших лучников после битвы у Кровавой Лощины. А ведь именно их стойкость и меткие стрелы, а вовсе не лихость кавалерийских атак веселинской гвардии или тяжесть напора баронского ополчения, решили исход сражения. Но и выжили из десятка трое-четверо, не больше.

— Семью он мою свел подчистую, — угрюмо ответил старатель. — Я ж из его холопов. Беглый. Что, не думал беглого холопа встретить?

— Тьфу, — сплюнул Лабон. — Да я их каждый день по две дюжины встречаю. Нашел чем хвастаться. Бегут, бегут холопы баронские. На север в Железные горы. С рудников да с копей, сам знаешь, выдачи нет. Еще дальше бегут, как и ты. На остроушьи прииски, на правобережье Аен Махи. А последние годы Витгольд дозволил в армию беглых записывать. Ежели успел королевские цвета нацепить, никакой барон тебе уже не указ. Пущай хоть изойдет слюною.

— Верно, — кивнул Хвост. — Но я давно удрал. Валлан тебе не хвастал, кто его батюшку, тьфу, кровососа проклятого, в Нижний Мир спровадил?

— Мы с ним сражались вместе, а не бражку пили, — ответил Лабон. — Он, вообще, в душу к себе не пускал сапогами следить грязными. Себе на уме.

— Похоже на баронов Берсанов. Старый барон-то давил холопов как клопов. Помню, раз два хутора на колья вздел за недоимки. Сказал, для острастки остальным. Были у меня на тех хуторах друзья. Были и сродственники. Я тогда помоложе был. Горячий, чуть что в кулаки. Но с бароном-то кулаками не больно помашешь. Я ему стрелу загнал прямо в глотку. На охоте подстерег. И не жалею. А чего жалеть. Я-то думаю, мне за барона Берсана на Поле Истина две дюжины грехов спишется.

А Валлан второй десяток только-только разменял. Совсем сопляк, а уж знал, как над простым людом куражиться. Опосля сказывали — мои долго помирали. За ребро подвешенный еще дня три живет, мучается, от жажды и боли с ума сходит. А вокруг ратники ходили. Все ждали, что из лесу заявлюсь. Не дождались. Я тогда так подумал, — продолжал Хвост. — Объявлюсь — сдохну за зря. И отомстить некому будет. Перетерпел, хоть и хотелось выскочить и зубами их рвать. Вражье семя! Потом по чащобам да буеракам скрывался. Хотел подловить Валлана проклятого. А он, пацан пацаном, а мозгов поболе имел, чем иной старейшина. Без охраны носу из замка не казал. Раз я вроде как подкараулил, да промах дал. Телохранителя подстрелил. Ох и гонялись за мной! Еле ноги унес, двое суток не спал, от погони пятками нарезая. В болоте прятался, через камышинку дышал. Чуть пиявки меня не сожрали заживо. А спасся, боязно стало. Очень уж болвану жить захотелось. Понимаешь, брат Лабон, солнышко светит, птички поют, дождик с неба теплый, ласковый... Как от всего этого уходить? Да еще в темноту Преисподней. И я убежал куда подальше. На север. Аж на Красную Лошадь. Двенадцать лет там прожил. Старая рана почти заросла. Я уж и не вспоминал стариков, да жену, да девочек моих. А тута вы припожаловали...

— Ну, прости, — хмыкнул Лабон. Открыл было рот еще чего добавить, но счел за благо смолчать.

Но Хвост не заметил или сделал вид, что не заметил, реплики полусотенника петельщиков.

— Я, когда Валлана увидел, думал кору грызть начну от сердца, — продолжал он. — Хотел сразу прикончить его... И прикончил бы, да с годами не токмо седина бороду бьет, но и ума, видать, прибывает. Побоялся в этот раз не за себя. Подумал — петельщики весь прииск разнесут, ни одного живым не оставят. А там все ж таки... Да что говорить...

Берк наконец-то прокашлялся. Вытер губы. Привычно глянул на ладонь — нет ли крови. Сказал:

— Он за твоим отрядом увязался, Лабон. От самой Красной Лошади следом шел. Вы оконь, а он — пеше. И отстал-то не шибко. Хотел Валлана подстеречь так, что б ни на кого другого вину не переваливать. И ничего разумнее не выдумал, как опосля коронации, когда наши королева с кронпринцем выкатились на лобном месте покрасоваться, начать тетиву на лук натягивать. Хвала Огню Небесному, я поблизости ошивался. Ему, дурню, и стрельнуть никто не дал бы. Петельщиков на площади толклось — тьма. Яблоко кинь — в одного наверняка попадешь. Может и пару зацепишь. А после половину Трегетройма на колья и вздели бы.

— Это точно, — кивнул Лабон. — А то я своего капитана не знаю. А кого казнили-то? На лобном месте.

— А ты не застал праздников наших?

— Не-а. Раньше ушел. Они мне нужны, праздники эти?

— Правильно. Кому праздники, а кому и кол в задницу... А казнили много кого. Десятка два. Да все не простые люди, а бароны, командиры не ниже сотника. Все, кто Селине в глаза сказал правду. Не годишься, мол, ты в королевы. А перво-наперво барона Бетрена, командира стражи, и графа Палена, коннетабля.

— Ух ты, как оно вышло-то, — Лабона передернуло. — Вовремя я сбежал.

— А ты что, думаешь и тебя бы поволокли? — Берк прищурил и второй глаз. — Ты ж вроде полусотенником был?

— Да нет, — совершено серьезно ответил бывший петельщик. — Я радуюсь, что из помощников Валлана к тому времени выскочил. А значится, грязи этой на мне нет. Так, нет?

— Может, и нет, — задумчиво проговорил Берк, а Хвост пожал плечами — мол, не знаю, не знаю.

Полная луна проглянула сквозь клочья толстых, как хороший шмат сала на хлебной горбушке, туч. Осветила заснеженные кусты, составленные углом повозки, догорающий костер и мужчин, продолжавших беседу далеко за полночь.

За соседним холмом завыл волк-вожак, выводя стаю на ночную охоту.

Озеро, исток Ауд Мора, острова,

листопад, день девятнадцатый, утро

Мы бежали от зимы.

На Красной Лошади, наверняка, уже мороз и снег по колено. В Ард'э'Клуэне — схватывается ледок на лужах и выпавшие снежинки больше не тают, покрывая пашни, хотя могучий поток Ауд Мора еще свободен ото льда. А вот в Приозерной империи — слякоть и дождь, холода же, в северном понимании, могут так и не наступить.

Говорят, есть легенда у кочевых народов, населяющих степи, простертые восточнее Озера, о том, как молодой герой скакал за солнцем, поклявшись, что над его головой никогда не будет ночного неба. Долго скакал. Пели в его честь песни, восхищенно цокали языками красавицы, уважительно кивали старейшины. А потом конь удальца не выдержал и пал. И поняли все, что не герой перед ними, а глупец, давший безумную и бессмысленную клятву. Все отвернулись от бывшего героя. Он не долго грустил, а прыгнул в самую глубокую пропасть гор Крыша Мира. Вот такая веселая история.

Одного не пойму, зачем этому удальцу-степняку понадобилось скрываться от ночи? Темноты он с детства боялся, что ли? А может, одержим чем-нибудь был? Я слышал, у диких, варварских народов такое случается. По ночам землю грызут, ногтями роют, как хищники когти точат, могут кинуться на кого-нибудь из соплеменников.

Я стоял у фальшборта и размышлял, глядя на серо-зеленые, холодные волны великого Озера. Вчера, ближе к полудню, капитан Марий торжественно провозгласил:

— Море!

Простой люд в Приозерной империи часто называет так наше Озеро. На самом деле огромный водоем, давший название величайшему из известных государств материка, не море. Во-первых, он заполнен пресной водой. Во-вторых, наше Озеро не связано с океаном, а значит, морем именоваться не может.

И вправду, не успели здоровенные песочные часы, высыпающиеся как раз за время, пока пешеход преодолевает лигу, опустошить верхний сосуд до конца, перед нами открылась необозримая гладь Озера.

Во многом быстрому пути вверх по Ауд Мору мы обязаны тем суховеям, которые дули с нынешнего лета. Не думал, что когда-нибудь буду благодарен иссушающему знойному ветру. А вот поди ты! Пришлось признать его полезность. Без помощи наполненного паруса преодолеть сильное течение Отца Рек нелегко. Да и не приспособлен "Волчок" капитана Мария к пути на веслах. Грузен, тяжел. И команда маловата. Всего какой-то десяток матросов. Рабы вперемешку с вольноотпущенниками. Из свободных граждан Империи лишь сам Марий, а также его кормщик и первый помощник Тефон — бородатый детина со щербатой улыбкой и выцветшим зеленым платком не голове.

Итак, теперь мы плыли по Озеру.

Вернее, не плыли, а шли. Еще в первый день. когда мы только обустраивались на палубе "Волчка", Марий объяснил мне, сухопутной крысе, что моряки не плавают, а ходят. Плавает нечто другое. То, что, как известно, в воде не тонет. .

Впереди, у самого края горизонта, наконец-то проявились острова, похожие больше на плавающий по озерной глади мусор или грязную пену. Белесые и кремовые скалы, растительность на уступах осень окрасила желтизной.

Где-то там и наш остров. Цель путешествия.

За кормой вились черноголовые чайки. Крупные птицы, побольше рябчика и даже курицы. Спина у них темно-серая с просинью, брюшко ярко-белое, а голова и концы крыльев черные. Иногда их зовут хохотунами. За крик, немного напоминающий резкий, отрывистый смех.

Давно я не видел чаек. Сердце защемило тоской. Усадьба наша, где я провел детские годы, стояла не так далеко от Озера-моря. Три дня пути. Несколько раз мой отец, вернув свой легион с восточных границ для пополнения личного состава и переформирования, разбивал лагерь неподалеку от побережья. Мы с матерью, приезжая его навестить, всякий раз находили время побродить по пустынному берегу. Мне нравилось дышать прохладным сырым воздухом, ковыряться в кучах выброшенной прибоем водяной травы, находя там рачков, улиток, а то и мелких рыбешек.

Всякий раз, возвращаясь с Озера, я надолго им заболевал. Я мечтал о дальних путешествиях, видел себя в грезах загорелым капитаном. И по месяцу, а то и по два мучил моих бессменных сподвижников по детским забавам — Роко и Дилана — сыновей кухарки. Заставлял строить корабли на суше, поскольку на пруд малышню, а мы считались малышней, не отпускали одних, а что за удовольствие играть под присмотром нянек? И сам первым бежал с доской для борта или жердью для мачты наперевес. Потом игры приедались, но ощущение чуда, дарованное посещением побережья — видом то ласковых и игривых, то суровых и мощных волн, ароматом чуть подгнившей травы, криками чаек — оставалось. И сохранилось, похоже, на всю жизнь.

После побега из Школы, мне не пришлось путешествовать по Озеру, но несколько дней я пробирался вдоль берега. Голодал. Тут и пригодились детские увлечения. В грудах травы отыскалась пусть мелкая, но вкусная рыба. Плотвичка-сеголетка. Так и прокормился...

Подошла и тихонько стала рядом Гелка. С недавних пор я начал узнавать ее даже не по звуку шагов, а... Не знаю, как и сказать. По запаху Силы, что ли? Наверное, еще немного и я смогу пользоваться ее способностями даже без прикосновения. Это тоже ново в науке волшебства. Спросите любого чародея и получите недвусмысленный ответ: прямой контакт мага с амулетом просто необходим для успешного волшебства.

— Я помешала?

— Нет, что ты белочка...

Тут я вспомнил — пришла пора очередного урока.

Дело в том, что на корабле, от нечего делать. я стал учить Гелку грамоте. Ну, надо же чем-то занимать себя? Да и, скажем прямо, знание бесполезным не бывает. Никогда не предугадаешь, что именно в жизни пригодится.

— Жрецу, по-моему, хуже стало, — грустно проговорила она.

Всю дорогу Гелка ухаживала за недужным Терциелом. Кормила с ложечки, поила отварами шалфея и девясила, медуницы и шиповника. Она, вообще, поначалу рвалась заботиться обо всех моряках, требовала приставить ее к котлу, в сердцах заявила, что мужскую стряпню есть — в Верхний Мир дорогу мостить. Но капитан Марий решительно воспротивился ее порывам. Сказал, мол, поверье есть — женщина на корабле к беде. И, если в пассажирах он еще потерпит существо в юбке, то приставлять ее к работе на корабле — верный способ угодить на мель или к пиратам в лапы. — Нынче с утра еле голову поднимал.

— Ну, что ж поделаешь? Доберемся до Империи, его свои, жрецы—чародеи, подлечить должны. Уж они-то найдут способ, поверь мне.

Уверенно я так сказал, твердым голосом, а у самого веры своим словам ни на медную полушку. Не думаю, что раньше целители из Храма сталкивались с таким упадком сил. Как их восстановить? Могут понадобиться многолетние исследования и опыты, а Терциел к тому времени умрет. Эх, была бы у нас возможность, отложив все дела, попробовать спасти его! Своим поступком пожилой жрец, на мой взгляд, полностью искупил вину за прежние прегрешения. В конце концов, людей-то он не убивал. Правда, интриговал вовсю и из-за него много народу погибловключая казненного в день нашего отплытия Брицелла.

У бывшего капитана бело-зеленых остался, кстати, сын. Увечный с детства мальчишка. Родовая травма. Повитуха чересчур рьяная попалась. Перестаралась, вытаскивая на свет неправильно лежащего малыша. Вот и стронула новорожденному что-то в хребте. До четырех лет мальчик рос, ничем не отличаясь от прочих детей, а потом ноги начали слабеть, плохо слушаться, пока не отказали вовсе. Видно, на этот крючок жрец Брицелла и подцепил. Как форель в быстром ручье. Терциел лечил капитанского сына, но не достиг особых успехов.

После оглашения приговора Брицелл попросил исполнить последнее желание — позаботиться о его сыне, Эльвии. У всех нас просто глаза на лоб полезли, когда Сотник, то есть Глан, поднялся и пообещал егерю исполнить его желание. И не просто пообещал, а поклялся на клинке. Такую клятву еще ни один пригорянин, как я слышал, не нарушил. Мог умереть, не исполнив, но нарушить — нет. Поначалу я удивился вместе со всеми, а потом подумал — не все же Глану мечом махать, когда-то же надо осесть, успокоиться, заботиться о ком-нибудь? А раз так, почему бы не взять на воспитание несчастного мальчика, с детства лишенного матери, а в девять лет и отца?

— Как там феанни? — спросил я Гелку больше для того, чтобы сменить тему разговора. Ничего особого от Мак Кехты я не ждал. Да и что можно ждать на ограниченном пространстве палубы?

— Да ничего, — отвечала девка. — Сидит, молчит. Шепчет что-то. На старшей речи, я все равно не понимаю.

— Ну да! — я улыбнулся. — Ты же скоро лучше меня понимать перворожденных будешь.

Гелка смутилась, залилась румянцем. А чего тут смущаться? Она и на порубке рудознатцев за больной Мак Кехтой ухаживала, пыталась с ней разговаривать. И здесь нет-нет, а словечком перемолвятся. Мне показалось, гордой феанни даже интересно обучать ее словам старшей речи. Так в наших краях воспитывают говорящих скворцов.

— Она что-то говорит, навроде "ас'кэн'" и еще "киин'э, тарэнг'эр'эхт баас". Я первый раз слышу.

— "Ас'кэн'" — значит "проклятье", — не задумываясь, перевел я. — А "киин'э, тарэнг'эр'эхт баас" — "плакальщик, предвещающий смерть". Ох, ты ж!.. Прострел мне в бок. Что это она вспомнила?

Это произошло с нами больше двух месяцев тому назад. Переправившись через Аен Маху, мы разжились лошадьми на фактории покойного траппера Юраса Меткого, а потом несколько дней ехали в сторону Лесогорья. И вот однажды ночью в лесу повстречали бэньши. Да, именно бэньши. Я-то думал — врут древние легенды — что ходит де по чащобам чудище когтистое, зубастое и плачет жалобно по ночам. Кого поймает, заест насмерть. Оказалось, правда. Если бы своими глазами не увидел. ни за что не поверил бы. Тогда мы с Сотником приготовились драться, мало рассчитывая на победу, но Мак Кехта вдруг заговорила с ночным страшилищем. Называла ее по-сидски сперва плакальщиком, предвещающим смерть, а потом — "м'э бохт д'эр'эфююр", что переводится как "несчастная сестра моя".

Во как! Не больше, не меньше.

Вообще-то я всегда подозревал...

Ладно, глупая шутка.

Сида попросила бэньши уйти, оставить нас в покое. Еще сказала "пусть беда падет на одну меня" или что-то в этом роде, дословно не помню, и поклонилась ей. И чудовище подчинилось. Ушло, кануло во мрак. А феанни тяжело заболела. Едва выходили. И теперь я думал, что все позади, поговорили и забыли, а она, выходит, помнит. Помнит и ожидает подвоха и исполнения проклятья. Нет, нужно непременно поговорить с феанни. Все выяснить, по возможности развеять ее страхи.

— Что, худо дело, Молчун? — Гелка вздохнула. Похоже, не один я чувствую ее приближение, но и она научилась читать малейшие изменения моего настроения. Даже просто мимолетно промелькнувшую тревогу.

— Да уж и не знаю, что думать, белочка. Бэньши помнишь?

Она вздрогнула, кивнула.

— Тогда Мак Кехта что сказала?

Договорить я не успел.

Озерная вода, испещренная желтоватыми барашками на гребнях волн, вздыбилась прозрачным пузырем, лопнула и разлетелась крупными, тяжелыми брызгами. Присевшие на поверхность озера отдохнуть чайки в ужасе забили крыльями и попытались взлететь, но сверкающих бугор раскрылся огромной пастью, в которой исчезло сразу пятьптиц. А я успел разглядеть толстые губы, обрамляющие огромную пасть — в размах рук взрослого мужчины, если не больше, четыре длинных уса с мою руку толщиной в уголках рта, выпуклые глаза, черные с золотым ободком... А потом голова сменилась спиной гигантской рыбы в черно-зеленой, круглой чешуе, "маленьким" — не больше, чем рулевое весло "Волчка", — спинным плавником. И, наконец, бледно-зеленый хвост, весь в аспидно-черных иглах-лучах, расходящихся веером от корня.

Спаси и сохрани Сущий Вовне!

Хапун-рыба!

Еще одна ожившая легенда и все на наши несчастные головы!

Рыбу увидели не только мы с Гелкой.

Закричали в панике, забегали по палубе матросы. Кто-то схватил длинный багрор, кто-то спрыгнул в трюм и появился обратно с самострелом в руках. Понятное дело, смелости им не занимать, но такой рыбище что бельты, что багры, словно мертвому припарка из крапивы с мать-и-мачехой. Живым, говорят, помогает от облысения, а покойному...

Топая сапогами, пробежал на корму сам капитан Марий. Не иначе с кормщиком советоваться.

Сперва я никак не мог взять в толк, чего они так всполошились. Ну, здоровая рыба. Подлиннее корабля будет. Пожалуй, все сто стоп в длину. И весит, надо полагать, тысячи полторы стонов. — Бочки кидайте, бочки! — надрывался криком вольноотпущенник с серьгой в ухе.

— Эта... Вот! Дудеть в дудку надо! Дудка есть? — орал другой.

Что за чушь он морозит? Какая дудка?

— Идиот! — властный голос Мария заставил его работников притихнуть и замереть кто где стоял. — Откуда у рыбы уши? В задницу дудку засунь! А лучше башку свою тупую!

— Что ж делать? — промямлил насмерть перепуганным голосом один из матросов.

— Хочешь, за борт сигай! — отрубил Тефон, горой возвышавшийся по правую руку от капитана. — Леоло!

— Слушаю!

— В "воронье гнездо", живо! Смотри за водой. Может она вдругорядь не вынырнет.

Поименованный моряк куницей взлетел на самую верхушку мачты и забрался в укрепленную там бочку — постоянное место впередсмотрящего на судне.

— Что это было? — Мак Кехта, как всегда, была готова к бою. Вороненая кольчуга, койф, из-под которого теперь выглядывают пряди отросших за последние два месяца золотистых волос, за спиной мечи Этлена, в руках — изящный самострел. Когда успела добыть? Наверное, у ярла Мак Тетбы выпросила. Или, скорее, не выпросила — гордая феанни просить не будет даже феанна. Должно быть, сам подарил. А может, всполошенная шумом и суетой на палубе, она и взаправду решила, что дело к сражению? Ведь о пиратах, разбойничающих в узких проливах между островами, тоже забывать нельзя.

— Хапун-рыба! — ответил Марий.

— Что-что? — сида высокомерно вскинула бровь.

— Ну, рыба такая, феанни. Ииск. Рыба, — я поспешил на помощь капитану. — Рот вот такой, — не уверен, что размаха моих рук хватило показать всю ширину ее пасти. — А здоровенная — ужас...

Перворожденная кивнула:

— Поняла. Б'еел-ииск.

Значит, на старшей речи хапун-рыба называется рот-рыба. Верно. Простенько и со вкусом.

— Очень большая? — феанни приблизилась к ограждению.

— Да уж не маленькая, — недовольно скривился, словно от обиды, капитан. — Раза в полтора длиннее "Волчка" будет.

— В Закатном океане, — сказала Мак Кехта, вглядываясь в темную, подернутую рябью воду, — есть рыбы вдвое длиннее. Их бьют гарпунами. Это такое зазубренное копье с длинным наконечником. Есть у тебя гарпун?

— Если б у нас и был гарпун, — хмуро откликнулся Тефон, — где взять человека, умеющего гарпунить такую добычу? Я слышал, поморяне добывают морского единорога, но он мельче и...

— Береги-и-ись!!! — истошно заорал Леоло с верхушки мачты.

Глянув за борт, я увидел стремительно поднимающееся к поверхности из озерной толщи светлое пятно. В памяти сразу всплыл давний сон...

Поверхность озера вскипела белой пеной.

Челюсти с глухим стуком сомкнулись поперек нашей лодки. Эйте Лох Дуг отчаянно закричала, забилась в мгновенно окрасившейся кровью воде.

Руган замахнулся веслом и, потеряв равновесие, шлепнулся навзничь, больно ударившись о неожиданно твердую гладь.

Холод.

Промокшая одежда прилипает к телу, сапоги тянут вниз, как железные кандалы.

Тьма сгущается...

Воздуха!

Тьма...

Сущий миловал.

Рыбина не врезалась в днище корабля — вряд ли "Волчок" выдержал бы с честью подобное испытание на прочность, все-таки не военный дромон, чтоб таранный удар держать брюхом. Она словно играла с нами, как сытая кошка с перепуганной насмерть мышью.

Черно-зеленая, дышащая холодом туша выскочила из воды едва ли не в притирку с бортом. Захотел бы кто потрогать, удалось бы легко. Только чуть-чуть перегнуться через релинг — брусок поверх ограждения борта. Туча мельчайших брызг мгновенно пропитала одежду, осела на волосах, бороде.

Кто-то из команды с перепугу разрядил арбалет. Хапун-рыба его стараний даже не заметила. Подобно гигантской свече, она постояла на хвосте несколько томительно долгих ударов сердца, а затем плюхнулась обратно.

Вот тут-то я понял, что брызги при выныривании всего лишь цветочки. а ягодки — вот они...

Волна перекатилась по палубе от борта к борту. В ужасе заорали матросы. Мак Кехту не смыло только благодаря свисающим с мачты веревкам — в них феанни запуталась, как кролик в силке.

Я одной рукой вцепился в борт, а второй сгреб в охапку Гелку.

— Колдуй, Молчун! — всхлипнула девка, захлебываясь холодной водой.

Да где там колдовать, когда оглох, ослеп, едва не задохнулся? Тут даже не выходит сосредоточиться и к Силе потянуться.

Из всей команды остался стоять лишь здоровяк Тефон.

Хлюпая водой в сапогах, он бросился к рулевом веслу. На ходу прикрикнул на растерявшегося капитана:

— Поворот командуй!

И тут меня осенило!

Как в том сне, когда сиды, вырезавшие жрецов фир-болг, возвращались с острова на берег и были атакованы такой же хапун-рыбой. Значит, рыба — древнее существо, наделенное от природы неизвестно какими способностями, чувствует присутствие Пяты Силы? И нападает либо стремясь уничтожить сам артефакт, либо его похитителей, которым считает нас. Если, конечно, способна что-то считать. А чем стрыгай не шутит? В таком случае, Марию, чтобы сохранить судно в целости и сберечь жизни матросов, нужно избавиться от нас как можно скорее!

— По местам! — командовал тем временем Марий. — Левый грота-брас выбрать, на правом — трави лопарь! Хелон — блинда-рей обрасопить влево!

— Каитан! — я в несколько шагов поравнялся с ним, тронул за рукав куртки. — Капитан! Скоро наш остров?

— Отстань!.. То есть, не мешай, мастер Молчун. Будет тебе остров, к вечеру будет, только не мешай, пожалуйста.

— Погоди, капитан! Высади нас скорее — это из-за нас хапун-рыба нападает.

— Это она еще не нападала! — процедила сквозь зубы Мак Кехта. Ага, тоже сон давнишний припомнила! А ведь тогда не призналась нам, что именно видела.

Марий уставился на нас, как баран на новые ворота:

— Чего-чего?

— Долго объяснять, — не хватало еще посвящать первого встречного моряка в тайну Пяты Силы.. — Но эта рыба — знак. Времени уже нет. Высади нас скорее!

— Легко сказать! — капитан растерянно дернул головой. Разговаривая со мной, он все же не забывал следить, как матросы разворачивают рей с промокшим, а потому тяжелым, парусом. Слева двое тянули за переброшенный через блок конец каната, а справа, третий стравливал такую же точно веревку. "Волчок" начал забирать влево. — Она же нас десять раз успеет потопить, пока доберемся. Хоть он и рукой подать, казалось бы...

— Если дать ей нас потопить.

— А ты хочешь сказать, мастер Молчун, — Марий глянул подозрительно почти враждебно, — хочешь сказать, что способен с ней справиться? Гарпуном, что ли?

— Гарпуна все равно у вас нет... — начал я, но Гелка перебила:

— Магией!

— Так жрец-то едва живой лежит, — разочарованно протянул Марий. — Какая там магия...

— Ты не понял, капитан. Я могу.

Вот теперь он вцепился в меня взглядом по-настоящему зло. Необученных в Школе магов в Приозерной империи не любит никто. Ни жрецы, ни народ. Я подумал, что в душе капитана сейчас борются желание спасти корабль, груз, команду и себя, прежде всего, и желание отправить меня за борт тут же, не сходя с этого места.

Давай-давай. Решай-решай.

Оборониться я всяко сумею. А сумеешь ли ты с хапун-рыбой без помощи чародея-дикаря справиться?

Я потянулся за Силой, хлынувшей уже привычно через Гелкину ладошку. На всякий случай подготовил плетения Щита Воздуха, а заодно и Бича.

— Ладно, — кивнул Марий. — Пробуй. Но гляди, если хуже выйдет...

— Не беспокойся, — я напустил на себя ученый и уверенный вид, хотя сам никакой уверенности не ощущал. А ну, как и вправду не получится?

Вместе с Гелкой я подошел к борту.

Вряд ли я смогу быстро и надежно убить огромную рыбу. Под водой не достану — для успешного чародейства цель видеть надо. А вынырнувшую ударить? Даже не представляю. чем ее можно ощутимо зацепить. Молнией? Несмотря на почти безграничные возможности Гелки в концентрации Силы, я не верил, что смогу развить такую мощь Молнии. Огненный Шар или Стрела Огня? Так она же мокрая — половина удара бесцельно разойдется на испарение воды. Палец Льда? Не силен я в нем, да и тут нужно знать жизненно важные центры, а поди пойми, где они у нее?

И я замыслил простое заклинание. Обман, иллюзию.

Очень легко создать, да и Силы много не потребуется — еще две-три тени наподобие тени наше "Волчка", которую видит поднимающаяся из глубины рыба. А лучше — десяток. Пусть поищет, где настоящий корабль, а где обманка!