Чтение 23–й страницы книги ~Заложник удачи~

— Именно, пан Годимир, именно. К сожалению, Вукаш Подован представляет сейчас более грозную силу, чем я предполагал встретить.

— В чем же его сила? И главное, за что ты его убить хотел? По-моему, всем в хэвре заправляет Сыдор. Вот его бы…

— В тебе говорит самая обычная ревность, пан Годимир, и неумение заглянуть в суть вещей, — бесцеремонно прервал его вампир. — И не надо сверкать глазами! Я старше тебя даже не в десять раз.

— А во сколько?

— Скажу — не поверишь!

— Ну и не надо, — обиделся рыцарь.

— И не буду. У тебя вода закипела.

Пока драконоборец сыпал в котелок остатки крупы, отец Лукаш продолжал:

— В ватаге Сыдора давно уже заправляет Вукаш. Загорец Вукаш. Чародей Вукаш. Как ни назови, а суть не меняется. Чтобы ты осознал исходящую от него опасность, придется немножко уйти в глубь истории. Может, и скучновато, как на взгляд странствующего рыцаря, но ты потерпи.

— Давай, давай… — ободрил собеседника Годимир. Посолил булькающее варево, взялся за деревянную ложку, которую возил за голенищем.

— Спасибо, что разрешил, — ядовито заметил вампир. — Итак… Относительно недавно, по нашим меркам, и весьма давно, по вашим, человеческим, в Загорье возник орден магиков, которому впоследствии дали название Орден Василиска.

— Кого?

— Василиска. Так называется, наверное, одно из самых мерзких и кровожадных существ, которых ваши бестиарии относят к чудовищам.

— Да знаю я. Читал о василиске.

— Если по книгам магистра Родерика и почтенного Гар-Рашана, то не слишком много. Хотя, о способности василиска зачаровывать взглядом неосторожную жертву, ты наверняка читал. Читал?

— Ну… Читал.

— То-то же. Адепты Ордена Василиска поставили себе сходную задачу. Они хотят подчинить всех зверей… Или не зверей, а чудовищ, нечисть… Называй как хочешь. Изучить, определить слабые места и, в конечном итоге, подчинить.

— Да разве такое возможно? — Годимир даже ложку уронил в котелок от удивления. Попытался выхватить, обжегся, ойкнул и сунул пальцы в рот.

— Это тяжелая задача. Не спорю. Но, как оказалось, вполне осуществимая.

— И вомперов, ну, то есть вампиров, они тоже хотят подчинить?

— С нами у них не заладилось. Как говорят кмети, нашла коса на камень. — Лукаш впервые за время беседы усмехнулся довольно. — Да, признаться, и с многими другими тоже. Некоторые оказались просто неспособны к выполнению приказов. Например, волколаки. Они чересчур тупы и кровожадны. Дальше изучения дело не продвинулось. Водяные и кикиморы быстро научились прятаться, да и угодившие в магические ловушки малопригодны к использованию вдали от рек и озер. Ослизгов и выверн они попытались приручить, но использовать для сколь-нибудь более серьезных дел, чем разогнать толпу напуганных кметей, их не удается до сих пор. Вот горные людоеды подчинились сразу, безоговорочно и, по-моему, с удовольствием.

— Так значит, Яким и Якуня, старички-убийцы, которых мы встретили…

— Не знаю, о ком ты, но они вполне могут быть…

— Могли.

— А, вот как? Это радует. Значит, могли быть адептами Ордена Василиска самой низшей ступени посвящения. Вот с нами, — вампир хмыкнул не без самодовольства, — у них дело не заладилось. Больше того, мы сумели сплотиться и оказать достойное сопротивление.

— И какое же?

Лукаш пожал плечами, ожесточено почесал ягодицу. Ответил без прежнего запала:

— Признаться, по большей части интригами. К открытому противостоянию мы, к сожалению, оказались не готовы. И пример того, не буду лукавить, у тебя, пан Годимир, перед глазами.

— А зачем им это нужно? Ну, я имею в виду, подчинение нечисти… Извини, существ.

— Как для чего? Для власти, конечно. Власти над другими людьми.

— Ясно. Ну, и над кем тут Вукаш устанавливает владычество? Над хэврой Сыдора?

— Зря иронизируешь, пан Годимир. Ты уже столкнулся с использованием горных людоедов. Но это еще не все.

— А что же еще? — Рыцарь наконец-то подцепил держак ложки двумя палочкам и выудил ее, обтер о штанину и снова начал размешивать кашу, которая выходила жидковатой. Еще бы! Крупы-то оставалась одна горсть.

— Тебе не хвастались в хэвре, Сыдор там или сам Вукаш, или, может, Аделия проговорилась, что в здешних предгорьях в недрах скрыто особое вещество? Алхимики называют его «кровью земли». Иногда «по том земли».

— Нет, — молодой человек замотал головой. — Но Вукаш обмолвился, дескать, какой он чародей. Рудознатец он, мол.

— А! Рудознатец. Конечно, не без этого… И больше ничего не рассказывал?

— Ничего.

— Тогда мне придется просветить тебя, пан Годимир из Чечевичей. «Кровь земли» — это густая маслянистая жидкость, весьма, между прочим, вонючая. Загорается от малейшей искры, если налить ее в воду — плывет по поверхности, как жир на молоке. Там, где подступает близко к поверхности, она загустевает и становится похожей на обычный пчелиный воск. Люди так и называют эти натеки — горный воск. О нем, я надеюсь, ты слышал?

— Ну слышал… — Рыцарь начал закипать. Этот вомпер с покалеченной задницей его совсем за невежу держит или как?

— Не злись. Откуда же мне знать границы твоего образования, пан Годимир? Насколько я слышал, обычно рыцарство у словинцев не слишком ученое.

— Я — странствующий рыцарь, а это предполагает определенную науку.

— Получаемую по книгам Гар-Рашана, — подпустил очередную шпильку Лукаш. — Ладно-ладно, не обижайся. Если бы упрямый басурманин выслушал меня, он вписал бы в «Естественную историю», что способность драконов полыхать огнем происходит как раз от этой жидкости, что с блеском доказал почтенный пан Лонгин из Ньюберга, чей труд незаслуженно забыт из-за происков завистников и злопыхателей. — Иконоборец с трудом перевел дыхание после длиннющей фразы.

— Он был вампиром, пан Лонгин? — Годимиру уже гораздо больше хотелось узнавать новое, чем обижаться. Век живи, век учись. А дурацкие подковырки можно стерпеть. И сделать вид, что вовсе не заметил.

— Пан Лонгин? Вампиром? Что ты, что ты! Человеком. Но каким! Какой умище! Как он разносил учеников! О! На это стоило посмотреть…

— Ясно, — кивнул словинец, хотя ничего не понял. Особенно про учеников. — Дальше рассказывай.

— Хорошо. Дальше так дальше. «Кровь земли» жизненно необходима драконам, ибо дает им не только силы и опаснейшее оружие, но и стимулирует размножение. Так случилось, что эти воистину великие и ужасные существа так и не научились добывать «кровь земли» из-под глины, известняка, песчаника.

— Потому-то они и исчезли?

— А с чего ты, собственно, взял, что они исчезли?

— А что, нет?

— Нет. Конечно, поголовье их сильно сократилось за последние пятьсот лет, но говорить об исчезновении пока рано.

Рыцарь вскочил, взмахнул на радостях ложкой, словно это был стальной, отточенный меч.

— Значит, я смогу убить дракона!

— Успокойся, пан Годимир. Сядь. Драконов впору спасать, а не убивать. Выслушай меня до конца, прошу тебя.

Драконоборец подчинился, но сидеть спокойно не мог — приплясывал на месте, как застоявшийся жеребчик. Чтобы хоть чем-то себя занять, снял с огня котелок с кашей, зачерпнул, подул на ложку. Вдруг вспомнил о правилах приличия:

— А как ты, отец Лукаш? Кашу будешь?

— Спасибо, сын мой. Я уж как-нибудь обойдусь. Но спасибо, что предложил. Слушай же!

— Слушаю.

— Замысел Ордена Василиска, который здесь воплощает Вукаш Подован, заключается как раз в том, чтобы нарыть шурфов, достигающих запасов «крови земли». Тогда драконы сами слетятся к нему. Известно, что основа основ мастерства укротителя диких зверей — правило кнута и пряника. И что же мы имеем?

— Пряник?

— Совершенно верно. Вукаш считает, что за «кровь земли» ему будут служить драконы всего мира. А это, должен тебе сказать, не стая голодных волколаков. Весь мир в руках!

— Как же так? — Годимир потер лоб. — Я всегда считал дракона воплощенным злом, а тут выходит…

— Что такое воплощенное зло и воплощенное добро? Зло, как и добро, нужно искать в собственных душах, а не в окружающем мире. Что такое жестокость испускающего струю пламени дракона по сравнению с жестокостью человека, вознамерившегося эту струю использовать в корыстных целях? Жадность, властолюбие, подлость — вот те драконы души, с которыми можно и должно бороться! Только их не одолеть обычным мечом и искусством фехтования! Тут нужно гораздо больше труда, гораздо!

Отец Лукаш приподнялся, опираясь одной рукой, а другой даже взмахнул, как во время проповеди. Глаза его горели неистовым огнем. Простые вроде бы слова падали в душу, словно зерна в жирную пашню. Не зря же записано в «Деяниях Господа»: «Проповедник учения моего есть сеятель и жнец. Сеятель мудрого слова и жнец благочестивых поступков».

— Вот я не сумел, — в самый разгар красноречия пылкое воодушевление вдруг оставило иконоборца. Он сник, опустил голову, снова полез свободной рукой под рогожу. Надо думать, чесать задницу. — Попер на Вукаша в открытую и не рассчитал сил. Троих братьев потерял. Сам теперь буду седмицу регенерировать, а значит, вдобавок ко всему и время потеряю.

— Где хэвра Сыдора? — Годимир решительно взялся за меч.

— К Ломышам они пошли, — угрюмо ответил вампир. — На соединение с загорцами. Войско Кременя добьют в труху, а после на Ошмяны ударят.

— Как же так?! Ведь Аделия рассчитывает… Она и письмо Сыдору написала. Вот оно! У меня! — Рыцарь хлопнул по груди, где в кошельке из провощенной кожи хранилось отданное ему королевой письмо.

— Я ж тебе сказал, всем в хэвре Сыдора теперь Вукаш Подован заправляет. Слово вожака теперь мало что значит. Как чародей из Загорья прикажет, так и сделают, — удрученно пояснил Лукаш.

— Он что, околдовал их?

— Можно и так сказать. Кого блеском славы, кого перезвоном монет, кого и на испуг взял. Сыдор еще кое-как, больше для виду, спорит, но делает все равно угодное Вукашу. Остальные так и вовсе в рот загорцу заглядывают.

Годимир отставил котелок с кашей, сразу показавшейся безвкусной, прогорклой и слизкой. Уставился в костер.

Молчали они долго. Тишина прерывалась лишь потрескиванием хвороста под напором огня, криком козодоев, устроивших развеселую охоту за насекомыми вокруг кольев с трупами, да ожесточенным почесыванием регенерирующего иконоборца.

— Я догоню Сыдора, — медленно произнес рыцарь. — Я догоню его, передам письмо Аделии. А там поглядим. Не удастся ли моему клинку то, что не удалось тебе, отец Лукаш.

Вампир поглядел на него долгим, испытующим взглядом. Кивнул, выпростал руку из-под покрывала и благословил Годимира размашистым знамением Господним.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
СЛОВО ВОЖАКА

Сыдорову хэвру Годимир нагнал второго дня, сразу после полудня.

Одинокий всадник, не особенно щадящий коня, может преодолеть за день по бездорожью под сотню верст. Отряд из десятка всадников с вьючными лошадьми до пятидесяти, вряд ли больше. Войско, обремененное обозными телегами, — двадцать-тридцать.

Словинец спешил очень.

Игреневый, не привыкший к подобному обращению, хрипел, косил налитым кровью глазом на седока, но держался.

Вампир Лукаш указал направление весьма приблизительно. Так, махнул рукой — Ломыши, мол, там. Утром иконоборцу заметно полегчало, а вот рыцарь спал плохо. Как бы ни был добр и приветлив вампир, опаска остается всегда, и меч под рукой держать надежнее, чем доверять чьим-то словам.

Разбойники, в отличие от драконоборца, не спешили никуда. А куда им торопиться? Они шли на соединение с победоносной армией загорцев. Теперь уже не оставалось сомнений, что армия Кременя Беспалого разбита в пух и прах. Если бы зареченским рыцарям противостояли обычные воины со стальным оружием, пусть даже и обученные, слаженные, превосходящие числом, о сопротивлении можно было бы вести речь. Но чародейство…

Иконоборец пояснил, что адепты Ордена Василиска не обладают смертоносными боевыми заклятиями, о которых рассказывается в старинных легендах — валы огня, ледяные стрелы, молнии, отравленный туман и разлетающиеся на острые осколки каменные глыбы. Вампир вообще сомневался: не поэтическое ли преувеличение закралось в творения древних сказителей? За свою долгую жизнь он не сталкивался хоть с одним колдуном, способным в одиночку разогнать вражескую армию. Но, может, оно и к лучшему? Ведь в противном случае разгулявшиеся, разохотившиеся до войны и разрушений чародеи могли бы стереть с лица земли не только все человечество, но и заровнять землю огнем, льдом и ураганами. А потом долбили бы друг друга до победного конца, причем последний умер бы с голодухи, лишившись всех кметей, сельской скотины и съедобных растений.

Вукаш Подован мог зачаровывать взглядом — лишать воли, обездвиживать или подчинять себе. Мог наводить пугающие иллюзии — те же огненные валы, не способные никого сжечь, но заставляющие сердца останавливаться от ужаса. Для поддержки загорского войска он придумал использовать налитую в горшки «кровь земли».

Теперь Годимиру стало ясно, кому принадлежал замысел выдать побег королевны за похищение драконом. Кувшин с вонючей жидкостью, залепленный сверху, просунутый через глиняную нашлепку фитиль, огонек и мгновенное сгорание, разрывающее глиняную емкость на десяток остроконечных черепков.

Изобретение, просто созданное для войны: осколки поражают людей (и кто его знает, защитят ли кольчуги и шлемы?), а вырвавшееся на свободу пламя, которое нельзя затушить водой, уничтожает защитные укрепления, а в Заречье они по обыкновению деревянные. Опять же, воинам, на кожу и одежду которых попадут капли горящего снадобья, не позавидуешь. И главное, никакого чародейства! Сплошная алхимия — наука, которой в университетах молодежь обучают и опасной никто не считает. Но когда Годимир представил себе, что произойдет с войнами, если противоборствующие стороны начнут пользоваться подобными средствами, ему стало по-настоящему страшно. Вначале горящие, самовзрывающиеся горшки, потом присыпанные пылью ямки, набитые горючими смесями, на дорогах, потом ядовитый дым, насылаемый на вражескую армию.

А чем же закончится? Тем же, обрисованным Лукашем, ужасом, что и в случае беспрепятственного использования разрушительного по мощи чародейства.

А для чего тогда честь, отвага? Для чего оттачивать умение рубиться на мечах, если любой горожанин, заплативший десяток скойцев мудрецу-алхимику, может облить тебя горящей «кровью земли»?

Это означает крах всего, на чем воспитывались многие поколения рыцарей. И уже за одно это Вукаша Подована следовало убить. Разрубить от плеча до пояса. Так, чтобы ни один лекарь, ни один чародей не заштопал. А заодно с ним и Сыдора, предающего родимый край в угоду призрачному зову власти, пошедшего на сговор с извечными врагами — загорцами. Вот они — истинные нелюди! Куда там вомперам, кикиморам и драконам!

Годимир скакал и клял себя за юношескую наивность. Ишь ты, навоображал — дракон, воплощение зла! Стожки он кметские спалил, пару коров сожрал, подумаешь! Сена можно нового накосить, телят вырастить. Даже если девку-селянку проглотит… Разве мало девок по селам? Даже королевна, если подумать, в Заречье не одна… Хотя, если такая, как Аделия, то, наверное, одна. Но, выходит, Сыдор и ее обманул? Они же сговаривались честно, без загорских клинков и горящих кувшинов?

Дневка разбойников возникла перед глазами рыцаря довольно неожиданно. И дело тут, скорее всего, обстояло не в умении прятаться, а в гневе, застилавшем глаза молодого человека.

Заречане, устроившись под защитой темной бучины45, неспешно разводили два больших костра. Несколько человек вели поить коней к заросшему высокой осокой берегу ручья. Сыдор, Вукаш и двое разбойников, в которых Годимир с первого взгляда опознал Будигоста и Будимила, оживленно спорили у одной из телег. Причем телохранители виновато разводили руками, вожак хэвры тряс перед носом одного из них — кого именно, сказать невозможно — кулаком. Чародей оглаживал русую бороденку и улыбался. После всего, услышанного о нем, улыбка загорца показалась рыцарю до ужаса злорадной.

«Ах, вот ты как? Радоваться нашему горю?»

Драконоборец пришпорил коня. В щуплой фигурке чародея теперь он видел воплощение всемирного зла. И сама судьба дала ему попытку. Ну же, пан Годимир из Чечевичей! Всего один удар!

Меч плавно вышел из ножен, взлетая над головой. Тяжелый меч, не предназначенный для конной стычки — если держать его приходилось одной рукой, то уж под самую крестовину.

Звуки на долгие-долгие мгновения исчезли. Остались лишь картинки, какими раскрашивают студиозусы малярского46 факультета из Белян бересту, зарабатывая на летних вакациях продажей своих работ мещанам и кметям на частых ярмарках.

Отвисает челюсть Вукаша Подована. Он порывается кинуться наутек, но пола зипуна некстати цепляется за тележный борт.

Сыдор приседает и всплескивает руками. Что-то кричит. Скорее всего, просто орет от неожиданности.

Будигост (или Будимил) судорожно дергает за рукоять застрявший в ножнах меч. Будимил (или Будигост) взмахивает кистенем.

Рыжий вихрастый разбойник — совсем мальчишка — заячьим прыжком убирается из-под копыт игреневого.

Пожилой дядька в мохнатой кучме сигает прямо через костер, опрокидывая объемистый котел.

Взлетает облако горячего пара.

Распялив рот так, что видны кишки, истошно орет обваренный напарник сбежавшего кашевара.

Годимир поднялся на стременах, взмахнул мечом, проводя его полукругом над головой. Чтоб уж ударить, так ударить…

И тут нечто темное, твердое, тяжелое врезается ему в лоб.

Боль вспышкой обожгла сознание.

Словинец вылетел из седла, перекатился вверх тормашками через круп коня и распластался на траве, силясь вдохнуть.

Сверху донесся громкий, сдобренный повизгиванием хохот. Хохот Сыдора.

Годимир с трудом перевернулся на живот, пошарил по траве в поисках меча. Безрезультатно.

— Сладкая бузина! Что ты нас пугать удумал, пан Годимир?

— Должен заметить, ему это удалось, — хрипло ответил Вукаш. — Признаюсь, едва штаны не обмарал…

Рыцарь перевернулся на четвереньки. Он ощущал такой жгучий стыд, что впору в землю зарыться. Тоже мне, рыцарь кверху тормашками! Мечом махать вздумал, а получил оглоблей по лбу и все. Был рыцарь, а вышел пшик.

— Экий ты слабый, мэтр Вукаш! Я, сладкая бузина, тоже сперва перепугался. Ну, думал, все, какой-то придурок навроде Черного Качура нас нашел. Сейчас напластает мечом, сладкая бузина, как кметь сало!

Несколько голосов с готовностью заржали. Чистые жеребцы…

— Ан вижу, сладкая бузина, ветка! — продолжал Сыдор. — Ветка над тропкой. И только я заметить ее успел, как пан Годимир наш лбом — бабах!

Так вот оно что! Даже не оглобля! Это он головой о ветку…

— Вставай, вставай, пан Годимир. Порадовал ты меня, сладкая бузина! А ну, братцы, подмогните пану рыцарю!

Чьи-то лапищи вцепились словницу в подмышки. Рванули вверх, подержали чуть-чуть на весу (словно бы для смеху), а потом поставили на ноги.

Рыцарь завертел головой.

Вокруг кружком собралась едва ли не половина хэвры. Вон мелькнула рябая рожа Озима. А вот и Дорофей, плюгавый и затюканный. Он, выходит, тоже теперь в разбойниках ходит?

Будимил и Будигост придерживали Годимира под локти. Не поймешь — чтобы не упал или чтобы не сбежал? Сыдор сиял, как начищенный скойц, упираясь кулаками в бока. Вукаш, напротив, глядел с осуждением.

— Так что ж ты нас пугать вздумал? — повторил вожак разбойников.

— Ну… — Рыцарь пожал плечами. — Так вышло…

Глазами он искал свой меч. Нашел. Клинок блестел в траве под ногами Сыдора. Эх, рвануться бы, подхватить верный меч, а там…

— А мне кажется, он не шутил, — медленно проговорил чародей.

— И что с того! — беспечно отозвался Сыдор. — Зато повеселил как! Не часто мне так порадоваться доводится.

— Как ты нас нашел? — бросив на вожака косой взгляд, спросил Вукаш. Его серые, с желтыми прожилками глаза манили, притягивали, увлекали…

— По следу, — твердо ответил драконоборец.

— Следопыт! — хрюкнул Будимил (или Будигост).

— А на лагерь кто навел? — продолжал допрос колдун.

— Да что ты к нему прицепился, сладкая бузина! — возмутился Сыдор. — Раз пришел, значит, звездочка моя рассказала! Эх, как я соскучился за моей королевной!

Лесные молодцы захихикали, пихая друг друга локтями, но одного быстрого взгляда вожака хватило чтобы они состроили самые серьезные мины.

— Ты от Аделии, пан Годимир? — Сыдор шагнул вперед.

— Да… Вот… — промямлил рыцарь, засовывая руку в ворот кольчуги. — Письмо.

На свет появился кожаный мешочек, который словинец тут же протянул разбойнику, удерживая за веревочку — почему-то коснуться руки Сыдора Годимиру казалось противным. Противнее, чем к слизняку или жабе.

— А! Ну-ка, ну-ка, сладкая бузина… — Главарь распустил завязки, выудил пергаментный листок, сломал печать. Углубился в чтение, забавно шевеля губами, как делает человек, не особо часто практикующийся в грамоте.

Рыцарь рассматривал верхушки буков, чтобы не смотреть на окружающие его бородатые, скабрезно ухмыляющиеся лица. Не видеть стальных глаз Вукаша Подована, жучиных усов Сыдора.

— Оп-па! — воскликнул вожак, завершив складывать букву к букве. — Помер Доброжир-то! Откинул копыта. Теперь Аделия, звездочка моя, в Ошмянах королева.

— Это интересно, — почесал бровь загорец. — Значит, Ошмяны нам теперь сами в руки упадут, словно яблоко перезрелое?

— Еще бы, сладкая бузина! Ждет меня звездочка! А, пан Годимир, скучает по мне звездочка моя?

Рыцарь смерил его как можно более холодным взглядом, ответил, чеканя каждое слово:

— Как я понял, у ее величества сейчас хватает дел поважнее, чем скучать по лесному молодцу. Похороны его величества Доброжира, подготовка к войне…

— Э-э-э, постой, сладкая бузина! — прервал его Сыдор. — Что ты несешь, паныч? У меня тут совсем другое написано! Зовет меня Аделия. Со всей хэврой зовет. Слышали, молодцы мои?!

Разбойники довольно заорали. Кто-то даже взмахнул оружием.

— Не может быть! — сжал кулаки Годимир.

— Как это — не может быть? Я грамоте обучен, сладкая бузина! Вот и весточку батюшке моему передала!

— Какому батюшке? — опешил словинец.

— А Божидару, каштеляну ошмянскому. Что глаза выпучил, пан Годимир? Я, сладкая бузина, тоже панских кровей! А ты как думал?