Чтение 23–й страницы книги ~Автоматная баллада~

— Забавно, что ты меня спрашиваешь об этом.

— А кого еще?

— Себя, разумеется. Ты ведь знаком с ней уже… сколько? Почти две недели?

— И? — Швейцарец вдруг сообразил, что полминуты вертит в пальцах карандашный огрызок. «Вот ведь дурацкая привычка, — расстроенно подумал он, — а казалось, давно уже отучился. Нервничаю. Может, отсутствие кобур сказывается. Черт, затянул я свой последний вояж — без пистолета под рукой чувствую себя хуже, чем голый на площади».

— Свое мнение я знаю. А спросил именно потому, что мне интересно твое впечатление. Взгляд со стороны.

— Боишься, что влюбленность повлияла на остроту твоего собственного взгляда не в лучшую сторону?

Да какая еще влюбленность, едва не выкрикнул Швейцарец. Но промолчал. «Если сомневаешься, лучше промолчи, — внушал ему когда-то стоявший напротив человек. — А если хочешь мне солгать, тогда молчи тем более».

— Ах вот, значит, оно как! — после долгой паузы задумчиво произнес Старик. — Признаюсь, я как раз не был уверен, что дело настолько… глубоко зашло.

— Если не был уверен, зачем сказал?

— Выстрел наудачу, — пожал плечами Старик. — И, как выясняется, удачный.

— Раньше ты не полагался на везение. И мне не советовал.

— Раньше… раньше я не имел права на ошибку.

— А сейчас имеешь?

— Сейчас, — устало вздохнул Старик. — Я имею право… почти на все.

— И все же…

— Упрямый ты…

— Я не меньше вас упряма, — попытки имитировать голос Шурочки Азаровой у Швейцарца всегда получались, мягко говоря, не очень, но Старик его понял.

— Ладно. Так и быть, не буду тебя мучить, отплачу, — Старик слегка усмехнулся, — добром за зло. Первое впечатление — положительное. Девчонка умная, симпатичная, в тебя, дурака, — он улыбнулся шире, — влюблена, словно кролик в морковку. Это ты хотел услышать?

— Примерно.

— Ну а так точно будет дня через три, когда я к ней поближе присмотрюсь. Идем, а то без лука обедать будешь.

— Котлеты без лука? — возмутился Швейцарец. — Это ж татьянство!

САШКА

Засада была примерно там, где я и предполагал, — в трех сотнях метров от бывшего берега, за первыми рядами домов. Улица Гипсовая…

Слева зашуршало, потом раздался дробный стук — я, резко дернувшись, поймал источник стука на прицел. Сообразил, что катящийся по груде битого камня кирпич — ловушка, но крикнуть, предупредить уже не успевал — ни я, ни Сергей. Протяжно хлопнула сталь, и — «бдзинь!» — звук, с которым самострельный болт, скользнув по панцирю Эмминой хозяйки, улетел куда-то в ночь, можно было назвать почти стеклянным.

Расчет был, в общем-то, верный — простенькой ловушкой, камнем на веревочке, заставить нас развернуться боком к стрелку. Подавляющая часть броников толком защищает лишь грудь и спину, да и шанс задеть что-либо жизненно важное при стрельбе в бок много выше — хотя, думаю, для самострельного болта с широким листовидным острием последнее куда менее значимо, чем для пули моего калибра. Хороший был расчет, но создатель титанового панциря оказался предусмотрительней.

Мигом позже стрелок уже с лязгом и грохотом летел вниз. Разряженный самострел он бросил наверху, и сейчас в каждой его лапе — назвать эти здоровенные, в перчатках каждая была почти с голову Шемяки, конечности руками у меня затвор не провернулся бы — сверкало по ножу. Вернее, по большой наточенной железяке — не уверен, что иззубренная стальная полоса почти в полметра длиной еще может причислять себя к ножам, пусть даже и держат ее обратным хватом.

Остальные габариты тоже соответствовали — своей массой наш «Комитет по встрече», думаю, был примерно равен Анне и Сергею, вместе взятым, причем с рюкзаками. Метр девяносто ростом, в высоких сапогах и несимметрично обшитой разнокалиберными пластинами куртке. Она-то и гремела в момент прыжка, понял я, затем разглядел на одной из бронепластин старательно процарапанную птицу — знак клана «Грифов», хотя общего с реальным грифом у персонажа данного рисунка было разве что наличие крыльев, — и едва не чихнул вхолостую. Для чиха, к слову, был еще и другой повод — немытым человеческим телом от «грифа» несло так, что я удивился, как мы не почуяли его засаду метров за сто. Настоящие стервятники не опускаются до мытья, что ли?

На носу у клановца был вытатуирован стилизованный птичий клюв — отличная работа, видно руку настоящего мастера. В сочетании с пятном ожога на лбу эффект выходил жутковатый — для людей, разумеется.

Первая мысль была — наглости ему не занимать, и я даже позволил Сергею выбрать большую часть хода крючка, прежде чем сообразил, что наглость вполне могла граничить все с тем же расчетом. В ночи выстрел слышен далеко — и кто знает, кого этот звук может привлечь. По крайней мере, мы этого сказать не могли, а вот наш противник — вполне возможно.

Неожиданно я услышал негодующий скрежет Эммы. И, прежде чем успел спросить, какого еще кривого гвоздя она решила именно сейчас потереться стволом о кирпичи, увидел, что Анна выходит навстречу клановцу.

— Ань, ты чего? — потрясенно выдохнул Сергей. Не удостоив его ответом, девушка вскинула руку.

Я услышал тихий, почти на грани различимости, щелчок, и над головой Анны беззвучно вспыхнул холодный огонь — лунный свет в ужасе шарахнулся от зеркальной полировки катаны.

На клановца эта иллюминация также произвела впечатление — прищурившись, он отступил на шаг, но почти сразу же вернулся на прежнее место и, хищно улыбнувшись, взмахнул одним из своих клинков.

— У-у-у ты, какая цыпа. Ну, иди сюда, познакомься с птенчиком…

— Думаешь, клюв намалевал, так сразу и орлом заделался? — презрительно бросила Анна. — По мне, ты и на ворону-то не тянешь.

— Да я тебя…

Атаковать первым клановец, однако, не спешил. Видимо, двойное преимущество в массе казалось ему не столь уж весомым аргументом по сравнению с лишними сантиметрами клинка и панцирем, в непробиваемости которого ему недавно довелось удостовериться.

— Цыпа-цыпа-цыпа…

Я быстро прикинул, что его собственная броня подобным качеством похвалиться никак не может — левый наплечник был весьма похож на обычную лопату, да и остальные пластины навряд ли лучше. Пулю такие удержат разве что на излете, не защита, а так, наряд самоуспокоения… или без второго «с». Вот ножики сделаны уже серьезнее — инструменталка, широкие и толстые лезвия, с одной стороны заточка ровная, с другой зубчатая… и лучше бы Анне на эти зубцы не ловиться.

— Ладно-ладно…

Сосредоточившись на дуэлянтах, я даже не обратил внимания на то, что меня продолжает удерживать лишь одна из хозяйских рук. И потому, когда что-то темное неожиданно перекрыло мне почти весь обзор, едва не выстрелил. Шемяка, правда, тоже хорош — какого, спрашивается, все еще держал спуск почти выбранным?

Это была фляга, обычнейшая фляга из скорлупы ореха, который до войны и южнее считался кокосовым. В ней даже вода еще имелась, буквально пара капель на донышке. Глушитель из этой фляги, конечно, аховый, да и улетит она после первого же выстрела, но ведь нам-то больше и не требуется.

Анна и «гриф» все еще стояли друг напротив друга — ножи клановца нарезали из ночной темноты неторопливые восьмерки, катана же девушки замерла в неподвижности, словно подвешенная кем-то белая лента. Шемяка начал обходить их слева, но «гриф», то ли моментально разгадав, что сулит ему новое украшение моего компенсатора, то ли просто заподозрив неладное, также шагнул в сторону, вновь оказавшись полускрытым девушкой.

— *** твою перемать! — прошипел Сергей, и в этот миг Анна бросилась вперед.

Мне, как говорят люди, грех жаловаться на скорость восприятия — если я и не увидел все, что хотел бы, то виновна была заслонившая большую часть обзора фляга.

Вначале Анна держала катану высоко над головой — такой удар, как я мгновенно просчитал, мог развалить «грифа» от макушки до паха, но при этом был настолько явным… впрочем, никакой особой роли это не играло. Бой класса чешуйчатый мангуст против слона, когда преимущество одного из противников настолько раздавляюще, становится уже не суть важным, с какой конкретно части он начнет жрать соперника.

«Гриф», чуть пригнувшись, вскинул над собой скрещенные клинки, готовясь принять удар. Только вот катана уже не рушилась на него сверху, на манер дровяного колуна — коротко блеснув слева, тонкое лезвие на миг растянулось в сверкающий веер… и на этом бой закончился.

В первый миг даже я решил, что для удачного выпада Анна стояла слишком далеко. Заблуждение длилось недолго. Упав на колено, громила-клановец выронил клинки, схватился за горло — и между пальцами сразу же весело запузырилось черным.

Шумно выдохнув, Сергей опустил меня — фляга немедленно свалилась, и я, наконец, смог досматривать финал без помехи.

Вших-х-х! Вших-х! Это была уже чистая, как говорят люди, работа на публику — эффектная прокрутка, картинная стойка… публику из одного человека, потому что «гриф» уже ничего толком не видел…

…как замершая на миг позади него девушка резко взмахнула мечом — и обезглавленное тело мешком повалилось на камни, все еще продолжая зажимать укоротившуюся шею обрубками пальцев.

Глава 14

И я мотор врубаю слепо,

И мне луна мигает слева,

Лечу без женщины и хлеба,

Невидим, невесом.

Сегодня смерть приходит с неба —

И мы ее несем!

А. Городницкий

ШЕМЯКА

Похоже, пришли. Особой уверенности в голосе девушки отнюдь не звучало. Впрочем, по собственно айсмановским расчетам их цель, пресловутая красная отметка на карте, и в самом деле находилась где-то здесь. Ну, плюс-минус лапоть.

— А без «похоже»?

— Я, если ты помнишь, — привычно огрызнулась Анна, — была здесь ровно столько раз, сколько и ты сам!

— Ладно, не рычи. Почему ты считаешь, что мы пришли — так лучше звучит?

— Да, лучше.

— Тогда скажи, пожалуйста, почему ты считаешь, что мы пришли?

— Белое… то есть когда-то белое здание прямо перед нами очень похоже на описание Михаила Дмитриевича.

— Так…

Айсман опустил автомат и, привалившись боком к фонарному столбу, принялся сворачивать первую утреннюю самокрутку.

Больше всего ему сейчас хотелось спать. Наверное, Анна была права, когда после стычки с «грифом» настаивала на том, чтобы идти прямо к цели. Тем более что до цели, как выяснилось, и впрямь рукой подать. Наверное. Только вот второй из его любимых следопытских заповедей было «Не беги!», а нарушать заповеди, да еще любимые, — вернейший путь на Последнюю Тропу.

В итоге остаток — ага, остаток из трех четвертей — ночи они провели на Борцах Революции, точнее, на уцелевшей половине чердака одного из когда-то стоявших вдоль нее домов. Причем девчонка, разобидевшись, укатилась под стену и преспокойно задрыхла, предварительно «осчастливив» Шемяку заявлением — я, мол, караулила тебя, пока ты высиживался в сортире, так что теперь понятно, чья очередь…

Караулила она, как же… пять раз, с переворотом.

Под утро, правда, ему посчастливилось урвать примерно час — не сна, так, дремоты одним глазом. Анна все же, что ни говори, девушка умная. И что, прежде чем идти, какое-то время стоит понаблюдать окрестности выспавшимися глазами — эту необходимость осознать она вполне сумела. Только час — хилая компенсация за бессонные сутки, даже когда он с четвертью.

— Так… — повторил Шемяка. — С этого места давай подробнее. Что за хрен с бугра этот Михаил Дмитриевич? Если он имеет касательство к делу, то почему я о нем услышал только сейчас?

— Михаил Дмитриевич Гришин, — глядя на усталую улыбку Анны, следопыт с невольной завистью подумал: силен был мужик — при одном его имени «специалистка по рубке голов» на глазах добреет.

— Мой бывший учитель математики. И не только математики.

— Неужто саблей махать учил?

— Нет, — Анна, как-то разом потускнев, отрицательно качнула головой. — По кэндо у меня был совсем иной наставник. Михаил Дмитриевич фехтовать не умел… но когда одна… мразь… ногтя его не стоившая… оскорбила его…

Все случилось будто бы само собой — Айсман даже и не понял толком, как. Просто миг назад он стоял и неторопливо, растягивая паузы между затяжками, добивал свою первую утреннюю, а в следующее мгновение недокуренная самокрутка улетела куда-то вбок, в лианы, а он растерянно пытался обнять уткнувшуюся в его плечо всхлипывающую девчонку.

— Он мог, мог… и наставник Хинато предлагал ему… взять замену… а он пошел… дурак… ну почему вы, мужчины, все такие дураки-и-и!

— Анна… Ань… ты чего?

— Прости, — Анна отодвинулась от него. Глаза у нее были мокрые, а вот голос, наоборот, сделался ломок и сух, словно засохшая ветка. — Расклеилась… ты не подумай только…

— Ничего я и не думаю, — резко произнес Айсман. — На болоте ты держалась нормально, «грифа» вчера разделала — я бы так не смог, а что нервы не стальные… так они у всех остальных тоже не шибко бетонные. Я видал, как здоровые лоси, косая сажень в плечах, на землю падали да в три ручья сопли распускали.

— Серьезно?

— Честное пионерское, — торжественно произнес Сергей. — Было дело. Мужик, по виду танк на двух ногах, валялся на траве и выл так, что волки от зависти притихли…

«…а про то, что выл парень над телами отца и брата, — мысленно закончил следопыт, — тебе, девочка, знать сейчас вовсе необязательно».

— Ладно уж, поверю.

— Это Михаил Дмитриевич карту нарисовал? Он что, здешний?

— Да. Он работал здесь, на этой метеостанции… еще до войны. То есть до войны метеостанция была в другом здании, это уже после они сюда… переехали. Сначала четверо… потом он один… жил… пока три года назад его не нашли клановцы.

— И не убили? — хмыкнул Сергей.

— Нет. Но сказали, что если увидят еще раз — сожгут вместе с домом.

Силен мужик, определенно — по крайней мере, об ультиматуме от клановцев Шемяка слышал впервые. Обычно клановцы себя никакими предупреждениями не утруждали. Да и вообще — в одиночку выжить в скелете… причем так, чтобы никто про тебя не прознал, ведь ни одна из чистивших бывший город групп на него, похоже, не натыкалась. Разве что — Шемяка озадаченно поскреб затылок — ноги у байки о Сером Горожанине могут расти из этого… Михаила Дмитриевича.

— Слушай… — задумчиво сказал он, — дурацкий такой вопрос… а во что этот Михаил Дмитриевич одеваться любил?

— В одежду, — с недоумением ответила Анна. — Как и все люди. Штаны, рубашка, пиджак, галстук… на уроки он чаще всего синюю «тройку» надевал.

Ну да, сообразил Шемяка, навряд ли человек будет напяливать одну и ту же одежку на «домашний» урок и прогулку по вымершему городу. Если в первом случае вполне играет костюмчик-тройка, то для скелета, особенно для гуляний по всяким разноцветно помеченным участкам будущей карты, куда более подходит ОЗК17. Или какой-нибудь Л-1 — отличная вещь, если верить слухам, только на побережье мало кому ее хоть разок пощупать довелось.

Могли первые следопыты принять такого «бродуна» за коллективный призрак ядерно-усопших? Вполне… особенно когда, выпустив трясущимися от страха ручонками пару очередей, «убедились» в его бестелесности. С другой стороны, про Серого Горожанина рассказывал Наум-Картошка, а его харей в противогазе на испуг взять было сложновато — и все равно бывалый старший рейд-групп, повидавший такое, что на иных десятерых бы с лихвой хватило, при воспоминании о той встрече бледнел и заикался.

В любом случае: прожить столько лет на окраине скелета и при этом не оказаться сожранным здешней или болотной живностью, не подцепить заразы, не хватануть летальной дозы, не попасться на прицел мародерам… ну и следопытам, чего уж греха таить… Да-а, восхищенно подумал Айсман, даже будь этот мужик наполовину стальным — такое вот количество «не» без особого пригляда тетки Фортуны явно не обошлось. И закономерно, что, выбравшись отсюда, погиб этот Михаил Дмитриевич, если верить Анне, тупо и глупо — именно так оно и бывает. Взять, к примеру, того же Наума — один из первых легендарных следопытов, два раза возвращался единственным из рейд-группы! А уж сколько было случаев, когда смерть его на волосок обходила — считать замаешься. И что в итоге? Этой зимой, на отдыхе, в пьяной кабацкой драке… даже не зарезали — на гвоздь в стене с маху напоролся, и все.

— Может, я про него кое-что слышал, — ответил Сергей на невысказанный вопрос девушки. — Или не про него.

— Хорошее или плохое?

— Странное.

Анна явно хотела спросить еще что-то, но Шемяка коротко махнул ладонью — вперед. Пересказывать следопытские байки он, во-первых, был совершенно не в настроении, а во-вторых, — вне зависимости, был ли Серый Горожанин тем самым… Михаилом Дмитриевичем или нет, поминать его в скелете Айсман не стал бы и за целый нетронутый склад. В приметы вовсе необязательно истово верить — достаточно просто знать, что пренебрежение к ним приводит к очень печальным результатам.

ТАЙНА

— Ведь это же так просто — если по дороге туда выяснить координаты нескольких уцелевших полос, которые смогут принять на промежуточную тяжелую машину…

— Положим, транспортник или просто какой-нибудь полудохлый гражданский «Боинг» у них может отыскаться. А топливо?

— Но для своих нужд они должны были как-то решить топливную проблему.

— А если нет?

— А если да? Ты ведь понимаешь, что это будет значить! Куда там Колумбу с его Америкой…

— Ты просто зациклен на этой идее, — устало произнес Старик.

— Опять, — Швейцарец прищурился. — А кто, кто, по-твоему, это может быть?

— К примеру, немцы…

— Не смешно. Мы уже сто раз говорили об этом — в Германиях, где тактическим ядерным лупили обе стороны, где на пути советских танковых колонн рвали эти твои… атомные мины… там просто не могло остаться ничего живого! Даже в том невероятном случае, если над ней сейчас не гуляют волны Атлантики! Это они! Один из их немецкоязычных кантонов, больше просто некому!

— Ты просто зациклен на этой идее, — повторил Старик.

— «Зациклен» — это не аргумент, — резко возразил Вик. — По крайней мере, не аргумент в нормальной дискуссии. Мы ведь не вопросы теологии обсуждаем, верю не верю здесь не котируется — ты не Станиславский, да и я далеко не Шаляпин.

— Другие аргументы я тебе уже высказал, и не один раз. Да, горы. Да, прямо по ним, скорее всего, никто не бил. Только не спасают горы от радиоактивных облаков, нет ни в Швейцарии, ни вообще на Земле гор такой высоты. А после того, как первый же вознесшийся по соседству грибочек осядет на ледники слоем активного пепла…

— Там не было ничего значимого по соседству, — возразил Швейцарец. — Я же смотрел карту… весь этот Баден-Вюртемберг уже предгорья, а то и сами горы. Танкам в них не развернуться, основной удар должен был наноситься много севернее.

— Карту он смотрел, — ворчливо повторил Старик. — Линейку к ней ты приложить не догадался? Она же крохотная была, эта Западная Европа, плюнь — на территорию сопредельной державы улетит!

Тайна уже минут пять назад перестала понимать, о чем идет спор. Это было странно и обидно, ведь говорили на русском, но при этом отдельные фразы упорно не желали складываться во что-нибудь осмысленное.

— Согласен, далеко не Сибирь. Но — и это, опять же, твои собственные слова — в Германиях работало в основном тактическое ЯО, а мощности там были далеко не мегатонные.

— Если сравнивать суммарный эффект, еще неизвестно, что хуже…

— Качественный эффект, качественный. Применительно к вопросу нас интересует высота гриба, скорость выпадения из облака наиболее горячих частиц…

— Шесть километров для боеприпаса мощностью десять килотонн. И двадцать пять километров для десяти же, но мегатонн. Это, чтоб ты не строил иллюзий, высота поднятия облака, а не его след, и высоты этой Монблану хватит, с его-то неполными пятью. Облака, в котором, напоминаю для забывших азбучные истины, сосредоточена основная часть долгоживущих изотопов. И выпадать они оттуда будут до-олго.

— Много десятимегатоннок было среди тактической мелочи?

— Любое качество, — раздраженно заявил Старик, — можно перешибить количеством. А количество использованных спецбоеприпасов там было…

— Ты их лично считал? — перебил его Швейцарец.

— Да. Я, представь себе, превосходно знал, что именно являла собой оборона натовцев. И знал, сколькими «грибками» нужно ее прихлопнуть, чтобы выдержать те темпы наступления, которые «дали» наши фронты. Это, представь себе, моя работа была… до тех пор, пока… мною не законопатили здешнюю дыру. Без сотен, вдумайся, мальчик, сотен тактических ударов мы и до Рейна бы ни-ко-гда не дошли!

— Ты пессимист.

— Я реалист. Я, — с нажимом произнес Старик, — знаю, что говорю. В отличие от…

— Нет, — мотнул головой Швейцарец. — Ты не знаешь. Потому что есть лишь один действительно значимый способ что-то знать — и для него надо пойти и узнать. Ты же сейчас манипулируешь вопросами веры, пытаясь при этом опереться на обрывки информации неизвестной степени актуальности. К чему далеко ходить — пару минут назад ты сказал, что радиограмму могли дать немцы! Те самые, которых раздолбали в радиоактивный прах!

— Или экипаж какого-нибудь сухогруза, обосновавшийся на свежевсплывшем острове.

— Хочешь сказать, — прищурился Вик, — острова у нас всплывали со дна морского с уже сформировавшейся экосистемой? С травой, деревьями, птичками-хрюшками на лужайках? Или все это добро вулкан выбрасывал?

— Не передергивай, — строго произнес Старик. — И положи вилку, полстола уже исковырял.

— Извини.

— Вообще мне надоел этот спор, — неожиданно сказал Старик. — Бестолковый он, да и бессмысленный к тому же. Девушка вон уже засыпать скоро начнет, под наше переругивание.

— Нет-нет, что вы, — поспешно возразила Тайна. — Я очень внимательно слушаю.

— Очень внимательно, — улыбнулся Старик, — лучше всего слушать пение птиц во втором ангаре. Там наверху, под крышей, какие-то птахи гнездо свили. Не знаю, как зовутся, но трели выдают настолько красивые — часами слушать можно.

— Мне и в самом деле интересно, — пробормотала девушка. — Я…

— Старик, оставь ее, — сказал Швейцарец, заработав при этом полный благодарности взгляд. — В конце концов, этот разговор ее касается в той же степени, что и нас.

— Та-ак… — нахмурившись, Старик откинулся на спинку кресла. — А об этом ты не сказал.

— А что? — в тон ему отозвался Швейцарец. — Есть какие-то иные варианты?

— Она может остаться здесь, у меня.

— Старик, — тихо фыркнул Вик. — Если у тебя вдруг прорезалась сентиментальность, заведи себе щенка.