Чтение 23–й страницы книги ~Чистовик~

Платформа затормозила.

– Спасибо… Анатоль… – пробормотал я, обретая снова опору. – Еще раз спасибо…

Робот молчал, осматриваясь. Я отлепился от теплого гладкого бока и последовал его примеру.

Крыша как крыша.

Кажется, с едва заметным скатом к краям. Легкое ограждение присутствует, хотя подходить ближе и не хочется. Впрочем, высоту маскировали облака – крыша здания чуть-чуть проступала над тучами.

Странное, нереальное ощущение…

Будто на палубе плывущего в небе корабля. Сероватые клубы волн, земля вдали – я видел городок, и даже библиотеку выхватил взгляд в мешанине улочек. Чуть в стороне – горы, превращающиеся в ровное как стол плато… это там я шел, пытаясь понять, в каком же мире оказался и что мне теперь делать. Рядом выныривают из облаков вершины других небоскребов, составляющих веер, – два с лишним десятка соприкасающихся площадок, два с лишним десятка миров. Я подумал, как это на самом-то деле мало по сравнению с бесконечностью. Как мало, и как странно тратить силы и знания на то, чтобы покорить еще один мир, чтобы разобраться с упрямой Твердью или вступить в бой с родным миром Анатоля. Ну зачем, зачем они это делают? Научиться странствовать из мира в мир, покорить пространство и время – и вся для такой дурацкой, первобытной экспансии… Что же ими движет?

– Я неправильно отдал приказ, – сказал я. – Извини. Скомандовать вниз?

– Приказ был правильный, – как-то небрежно отмахнулся робот. – Нас подняли на крышу, потому что так было нужно.

– Кому нужно?

Робот молчал.

– Там, внизу, со мной говорили о каком-то хранителе, – сообщил я. Осторожно отошел от робота на пару шагов. Поверхность крыши была твердая, шероховатая, уклон совсем незаметный. И все равно страшновато… – Кто бы это мог быть? Хранитель музея?

– Ангел, – задумчиво сказал робот.

– Ангел-хранитель? – Я засмеялся. – Хорошо бы такого иметь. Впрочем, у меня он, наверное, есть, и скучать ему не…

– Помолчи, – резко сказал робот. – Ангел приближается.

Я обернулся, проследил его взгляд.

И у меня затряслись коленки.

По рыхлой облачной вате, словно по твердой земле, шел к нам ангел. В два человеческих роста, в сверкающих белых одеяниях, с пылающим огненным мечом в руках. За спиной лениво, ненужно били о воздух два белоснежных крыла. Волосы ангела белокурыми прядями ложились на плечи, из-под ниспадающих одежд виднелись босые ноги. Временами он загребал ими клочья облаков, иногда шел прямо по воздуху. Глаза – огромные, мудрые, но при этом человеческие, – смотрели на нас.

– Уходи, человек, – сказал робот.

Меня не пришлось упрашивать – я сиганул в сторону, разом забыв страхи перед высотой. Губы сами принялись шептать:

– Господи… Господи, отче наш… Верую, ибо не верую… то есть верую, верую… Боже мой, я… верую.

Робот развел руки – и я услышал противный скрежет, будто расползались пластины металла. Потом он заговорил нараспев, я не сразу понял, что это стихи:

В безумье расточенья сил

В часу последней переправы

Господь мне ангела явил,

Его движенья величавы…

Раздался тонкий стрекот, будто несколько швейных машинок принялись дырявить иглами ткань. На груди идущего ангела расцвели кровавые точки. От ровно взмахивающих крыльев полетели длинные белые перья. Сверкающие одежды ангела рвались тонкими полосками, уносились ветром, уже окровавленные. А робот продолжал декламировать:

Как строг очей нездешний взгляд,

Покорный высшему приказу!

Не испытав ни боль, ни глад,

Не сомневался он ни разу…

Дважды коротко жахнуло – и ангела охватило прозрачное синее пламя. Огонь липкими щупальцами оплел его тело, коротко полыхнули волосы. Ангел продолжал идти, не отрывая взгляда от безумного поэта.

Я человек, чей жалок вид,

Я заключен в ловушке плоти.

Но совершенство не манит,

Коль не достигнуто в работе.

Пылающий ангел перешагнул ограждение и ступил на крышу. От робота теперь исходил низкий тяжелый гул, встряхивающий все вокруг. Я почувствовал, как колотится в груди сердце, как желудок пытается вывернуться наизнанку. Закололо в правом боку, в подреберье. Ангел на миг приостановился, откинул голову, будто шел против сильного ветра.

В работе сердца и ума,

В ошибках, горе и смиреньи!

Так горечь рабского клейма

В душе рождает вдохновенье…

Ангел снова шагнул вперед. Робот будто выстрелил вперед неимоверно удлинившиеся руки – и схватил ангела за запястья. Они стояли покачиваясь, пытаясь превозмочь друг друга.

И мне дороже боль и тлен,

И редкий, горький миг блаженства,

Чем бесконечный рабский плен

Дарованного совершенства!

Разорванные крылья ангела раскинулись – и упали на робота, подтянули. Они слились в объятии. Ангел стоял неподвижно, робот был скрыт горой окровавленных, догорающих перьев.

Я сорвал с груди автомат. Нацелил ствол на ангела. И закричал, срывая голос:

– Оставь его! Отпусти! Слышишь?

Ангел медленно собрал крылья за спиной. Робот выскользнул из них и тяжелой мертвой грудой металла осел на крышу.

– Срок его существования истек, – тихо сказал ангел. Ран на нем уже не было, только одежда все так же трепалась кровавыми лохмотьями, и крылья остались черными.

– У него было еще два месяца и шесть дней!

– До тех пор, пока он не начал стрелять. Линейные ускорители сжигают месяцы за считанные секунды.

– Ты не ангел, – сказал я, опуская автомат.

Ангел кивнул.

– Не ангел. Я хранитель музея. Мне были безразличны попытки киборга войти в здание, и я дождался бы естественного окончания его странной жизни. Но ты вынудил музей впустить и тебя, и его.

– Что это за музей?

Не-ангел медленно двинулся ко мне. Я снова поднял автомат. Не-ангел улыбнулся и остановился.

– Думаешь, это эффективнее гиперзвуковых игл, коллоидного напалма и инфразвука?

– Не думаю, – честно сказал я. – Но что-то же надо делать?

Не-ангел кивнул:

– Да, ты прав. Я хорошо тебя понимаю… Это просто музей, юноша. Здесь собраны самые удивительные экспонаты в мире. Здесь есть звери, которые давно умерли, и звери, которые никогда не появлялись на свет. Здесь можно прочитать стихи престарелого Пушкина и авантюрные романы Шекспира. Здесь летающие машины, что успел построить Леонардо, передатчики энергии, созданные Теслой, генераторы силового поля Эйнштейна. Здесь даже хранятся киборги, подобные тому, что стрелял в меня.

– Очень многое можно собрать, если ограбить целые миры…

– Их никто не грабил. Все это и возникло потому, что миры менялись. Дантес стал функционалом-лекарем и не застрелил Пушкина. Поэт перебесился свое и стал жить спокойно и мирно, сочиняя свои поэмы. Наполеон нашел себя в путешествиях, Гитлер – в вегетарианской кулинарии, Ленин – в философии. Если бы ты мог менять историю своего мира – ты не захотел бы избавиться от исторических ошибок?

– Но этот мир стал бы другим.

– Не сразу. Далеко не сразу. Ты не представляешь, какая это неповоротливая махина – время. Исчезла из истории страшная кровавая война, а люди, которые должны были умереть, – все равно умерли, те, кто должен был родиться, – родились. Надо очень постараться, чтобы история съехала на другие рельсы. Рано или поздно это случается, и открывается новый мир. Он уже совсем другой, но даже в нем плывут осколки прежнего – терзающиеся, желающие странного люди, осознающие, что живут чужой жизнью, вспоминающие то, что случилось не с ними…

Голос не-ангела завораживал как музыка. В глазах его сияли чужие солнца.

– Но зачем? – спросил я. – Если все так, то зачем? Сделать чужой мир лучше? Исправить свой?

Не-ангел улыбнулся.

– Да низачем, мальчик. Неужели ты еще не понял? Нет никакой цели изменений, кроме самих изменений. Если ты с детства мечтал прочитать третью поэму Гомера…

– Какую третью? – пробормотал я.

– «Телемакиада». Тебе это не важно. Но, допустим, ты хотел знать, как закончил бы Эдгар По «Ледового сфинкса». Почему бы не сделать так, чтобы это случилось? Или тебя огорчает исход битвы при Грюнвальде. Переиграй. Помоги Валленроду, спаси Великого Магистра. Посмотри, что стало с миром.

– Зачем? – снова воскликнул я. – Ну зачем? Зачем заставлять мертвецов вновь идти в бой? Зачем кроить прошлое, когда можно делать будущее?

– Ни-за-чем, – раздельно сказал не-ангел. – Москва стоит не на море, и это обидно. Что ж, надо попасть туда, где земная кора еще жива и пластична. Ты не представляешь, какой эффект на рельеф будущего может оказать всего одна маленькая бомба в нужном месте… и, главное, в нужное время. И вот ты выходишь из своей маленькой квартиры и пешком идешь на пляж, помахивая полотенцем…

– Не понимаю, – сказал я. – Нет, понимаю, это здорово, и телемакия эта, и Пушкин живой, и море у дверей. Но зачем мы, функционалы? Дантесу можно было и пургена в утренний кофе подсыпать…

Не-ангел засмеялся.

– Как для чего? А для чего вообще мы, функционалы? Исполнять свою функцию. Ты регулировал использование порталов, тянул потихоньку энергию из пустоты и держал их открытыми. Люди путешествовали из мира в мир. А я приглядываю за музеем, сохраняю экспонаты, провожу экскурсии… Хочешь тебе устрою просмотр? Это интересно.

– Первые годы, наверное, да, – сказал я.

Не-ангел кивнул:

– Все-таки что-то понимаешь… Может быть, ты просто неправильно определился со своей функцией? Ты молодой, с молодыми часто проблемы. Может быть, тебе стать куратором своего мира? Засиделся твой друг Котя, сотни лет на одной работе…

– К-какие сотни? Он сказал…

Не-ангела затрясло от смеха. Он оперся на свой сверкающий меч, по которому пробегали блики белого пламени.

– Он много чего тебе говорил… Не суди строго, он напуган. Он понимает, что такие ситуации разрешаются только одним путем. А убить тебя он не может. В твоем мире тебя вообще ни один функционал тронуть не рискнет. Вся реальность мира пойдет под откос.

– Почему? – спросил я. – Не ответишь, да?

– Отвечу. Почему бы и нет? Ты имел какой-то вектор развития, опасный для пути, которым шел твой мир. И автоматически стал кандидатом в функционалы… ну или просто на уничтожение. Иногда поступают и так, увы… Но твой друг, блистательный куратор и умелый манипулятор, все-таки оказался сентиментален. Лично взял над тобой шефство, подобрал такую функцию, чтобы она оказалась максимально интересной. Но просчитался. Ты пошел вразнос. А когда он в панике готов был тебя уничтожить, – ангел развел руками, – стало поздно. Ты уже функционировал. Ты был частью всех Кириллов всех миров. И в этих мирах ты все-таки играл какую-то важную роль, любая попытка тебя уничтожить возвращала тебе способности, да еще и сторицей… А если все-таки тебя убить – ты можешь утянуть за собой весь мир. В небытие. Или… – Не-ангел помолчал. – Или так, как у нас. Частично утянуть. Тоже ничего хорошего.

– И что теперь?

– Теперь… – Не-ангел вздохнул. – Ты можешь убить Константина. Ну, если постараешься, то просто сместишь его, оторвешь от функции куратора. Пусть живет хорошей простой жизнью, ему будет полезно. Ты можешь все-таки погибнуть сам. Но боюсь, твоему миру придется очень нелегко…

– Всегда есть третий выбор.

– Конечно. Ты можешь уйти из своего мира.

– Я уже уходил. За мной пришел спецназ с Аркана…

– О, тогда ты уходил, чтобы вернуться. Да еще и спелся со своим перетрусившим куратором. Если ты уйдешь насовсем – в Твердь, сюда, в Вероз, – тебя оставят в покое. Аркан – это специализированный мир, это госбезопасность функционалов. Простые суровые ребята. Но я с ними поговорю, обоснованно напишу о твоем решении. Ручаюсь – тебя не тронут. Это в любом случае всем дороже обойдется.

Он замолчал.

А я стоял, опустив оружие, и думал о Верозе. О тихом уютном городке с гнусавым названием Кимгим. О странном Орысултане. О тысячах довольных жизнью городков, вполне приспособленных для жизни.

Или Твердь. Не по душе мне эти религиозные диктатуры, но подкупало их упрямое желание идти своим путем. Да и функционалам они не подчиняются.

Да и этот выморочный мир, если разобраться, интересен. Тут есть музей, который можно осматривать десятилетиями. Тут есть земли, где не живут, но сохранились останки цивилизации, породившей функционалов – и погибшей из-за этого.

– Что выбираешь? – спросил не-ангел. – Учти, тебя никто не приковывает к одному миру. Только свою Землю оставь в покое. И услугами других функционалов можешь пользоваться, а это – великое благо.

– Ты здесь главный, да?

– Да нет у нас главного! – с раздражением ответил не-ангел. – Я хранитель музея. Я отличаюсь от людей, потому что человек, даже функционал, не выживет на материке. Но главного у нас нет, просто нет!

– Соблазнительное предложение, – сказал я задумчиво. – Но уж больно сложный выбор…

– И что ты выбираешь?

– Что-нибудь четвертое. Не знаю пока. Но если дали линованную бумагу, то пиши поперек.

– Я боюсь, что меня многие осудят, – грустно сказал не-ангел. – Особенно если твой мир исчезнет полностью. Но в сложившейся ситуации… четвертым выбором будет твоя смерть.

Он неторопливо сдвинулся с места. Я вскинул свой дурацкий автомат – и не-ангел остановился.

Неужели он боится такого несерьезного оружия? После всего, чему я стал свидетелем?

– Знаешь… я вот подумал… если Аркан – ваша служба безопасности… они на всякий случай и тебя должны были опасаться, – тихо сказал я. – Может быть, их оружие для тебя опасно. А, пернатый?

Глаза не-ангела полыхнули яростью.

– Ты ничтожная тварь, ошибка сентиментального идиота… Я разорву тебя на клочки, мальчишка! Стреляй сколько тебе угодно, надейся на чудо, чудес не бывает!

Он шел на меня, не отрывая огромных, с вертикальной прорезью зрачков глаз. Они оставались мудрыми, но уже не казались человеческими. Черные крылья раскинулись за спиной. Мой палец приморозило к спусковому крючку.

Я вдруг вспомнил девочку Марту. Интересно, что должна была – и уже никогда не сумеет – совершить эта полячка?

– Скажи, – прошептал я, – так это ты летаешь над выжженной землей и с криками падаешь вниз с небес? Тебе так страшно и одиноко здесь, не-ангел?

На одно лишь мгновение взгляд его расфокусировался, глаза забегали, нога вздрогнула, сбиваясь с шага. Как будто солидного взрослого человека, какого-нибудь депутата или министра, ехидный взгляд телекамеры застал ковыряющим в носу и разглядывающим козявки посреди заседания Госдумы.

К пальцам будто вернулось тепло.

Я нажал на спуск.

Четырнадцать патронов.

Одна длинная очередь.

Автомат забился в руках, ствол повело. Поразительно – с расстояния в три метра я ухитрился послать в молоко почти все пули.

Только одна вошла в грудь не-ангела. Туда, где у людей – сердце.

Кажется, ему было очень больно.

Не-ангел опустил голову, приложил ладонь к груди. Потом отнял руку и задумчиво посмотрел на кровь. Медленно, будто над ним не властна была гравитация, опустился на колени.

Я шагнул к нему, бросив автомат с расстрелянной обоймой.

– Может быть, ты хочешь стать… хранителем музея? – тихо спросил не-ангел.

Крыша под ногами дрогнула. По зданию прошла судорога.

– Ты умираешь? – спросил я. Мой голос непроизвольно дрогнул.

– Не знаю. Может быть, получится… – Не-ангел шумно втянул воздух. Сейчас, когда он стоял на коленях, он был немногим меня выше. – Хочешь стать на мое место? Тогда добей меня.

Я покачал головой. В его голосе была уверенность в том, что я сумею «добить».

Но я не хотел.

Теперь, когда эта нелепая пародия на ангела стояла передо мной на коленях… все так же сжимая пылающий меч…

Я вдруг понял, что он просто не может выпустить оружие.

Меч – продолжение его руки!

И я замотал головой еще энергичнее.

Здание вздрагивало под ногами. Что же там было такого в этих пулях, если и функционал, и его функция бьются в конвульсиях, прокачивая немыслимые энергии, пытаясь сохранить не-ангелу жизнь?

– У тебя нет выбора, – сказал не-ангел. – Либо ты убиваешь меня и становишься… мной. Либо я убиваю тебя.

– Это уже выбор, – ответил я.

Поднял руку – и повел по воздуху, будто выписывая в пустоте слова незнакомого языка. Голубое пламя с шелестом опадало с кончиков пальцев.

– Я найду того, кто у вас главный, – сказал я. – Найду…

– У нас нет главного… – Не-ангел вздрогнул и завалился на бок.

Я последний раз оглянулся вокруг. Маленький остров, смертное ложе человечества… Во мне не было ни злости, ни страха. Только усталость.

Огненные письмена портала полыхали передо мной, и я шагнул вперед.

Не-ангел хранитель музея мог умереть, а мог и выкарабкаться. Мне не за что было ему мстить и не было оснований ему помогать.

Я ушел из этого мира, даже не зная, куда ухожу.

У всего должен быть финал. Нет ничего ужаснее, чем обнаружить – конец еще вовсе не конец. Бегун, разорвавший грудью финишную ленточку и увидевший, как впереди натягивают новую; боец, подбивший танк и обнаруживший за ним еще парочку; долгая тяжелая беседа, закончившаяся словами «а теперь давай поговорим серьезно»…

Финал должен быть хотя бы для того, чтобы за ним последовало новое начало.

Когда я увидел на горе циклопическую башню функционалов, я поверил в то, что нашел их сердце. Я не знал, сумею ли победить. Но я хотя бы поверил в конец пути.

А он, похоже, только начинался.

Я поковырял носком каменную мостовую. Огляделся.

Здравствуй, маленький польский город Эльблонг…

И не думал, что снова судьба занесет…

– Кирилл?

Из портала я вышел на площади, рядом со столиками кафе. Было, конечно, уже холодно, но рядом с разноцветными зонтиками стояли включенные газовые грелки – эдакие высокие металлические грибки с маленькими шляпками. Европа, что говорить. Я усмехнулся, вглядываясь в привставшую из-за столика девушку. Вечер, темно, из освещения – только свечи на столиках и красный отсвет раскаленной каталитической решетки.