Чтение 23–й страницы книги ~Бой на Мертвом поле~

* * *

В тот же вечер Арефьев созвонился с Фрезером и попросил того приехать.
Однако вместо него в Опалиху прибыл уполномоченный Совета Отар Чутлашвили.
Прежде чем начать разговор по существу, гостю была показана видеопленка, на
которой был зафиксирован допрос и признания Коркина. Это была явка с
повинной и комментарии к ней.

Чутлашвили темпераментный человек и уже через секунду придумал для
Расколова кару. Однако обошелся без развернутых декларативных пассажей.

-- Расколов, конечно, худший отброс рыночных отношений, -- горячился
грузин, -- и было бы глупо ему прощать такие выверты.

-- Что ты, Отари, предлагаешь? Посадить этого мерзавца на пятнадцать
суток?

-- У вас, наверное, найдется еще одна копия этого фильма, который мы
только что просмотрели?

-- Это не проблема, завтра к десяти утра будет хоть дюжина копий...

-- Достаточно одного экземпляра. Через нужного человека передадим
кассету солнцевской группировке, пусть все знают, чем занимается их
казначей...И все! Это будет для него пострашнее киллера...

-- Но ведь только мы с тобой такие вещи не решаем, -- Арефьев отошел к
барчику за "Алазанской долиной". Это вино особенно с удовольствием пьется в
темные осенние вечера.

Грузин, поднявшись с кресла, и, опираясь на трость с узловатой
рукоятью, сказал:

-- Я это согласую с Ионовым и Фрезером. Мы Расколову устроим
Нюрнбергский процесс...или суд Линча.

-- Боюсь миропорядок от этого не изменится, -- у Арефьева занозисто
заныло в правом боку. -- Кому мне отдать деньги, которые мы нашли у Коркина
дома?

-- Положи на свой счет, это тебе за причиненный моральный ущерб в особо
крупных размерах...Он бы твои бабки разбазарил, о чем тут говорить...

-- Подозреваю, что после этого мне придется воевать, как минимум, с
десятью бандами, а для этого я, пожалуй, уже не гожусь.

-- Отличное вино, -- сказал Чутлашвили. -- Словно и впрямь попал в
Алазанскую долину. -- И без перехода: -- Но ты, Герман Олегович, в ближайшее
время будь повнимательнее, раненый кабан иногда бывает чрезвычайно опасен.
Раскол наверняка захочет реваншироваться...

-- Крови все равно не избежать, даже если он каким-то чудом
перевоплотится в кающуюся Магдалину.

-- Извини, это проблема теперь наша общая. Сегодня ночью, в крайнем
случае, завтра утром мы сообщим о нашем решении.

Арефьев держался изо всех сил. Боялся, что не сможет проводить гостя до
машины. Страшился болевого шока. Но когда к нему подошла Ронда и теплым
боком прижалась к его ноге, боль вроде бы немного отступила.

-- Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести...Это
сказал Ницше об укусе змеи, -- Чутлашвили улыбнулся в черные усы и
направился на выход.

Арефьев проводил его до крыльца. От него ни на шаг не отходила собака.

Два телохранителя Чутлашвили стояли у закрытых ворот, третий -- у
дверцы машины. Было свежо, слегка подмораживало и Арефьев, подняв голову к
звездному небу, попросил у него помощи.

С грузином они расстались по теплому, с объятиями. От него исходили
тонкие запахи чистой кожи, какой-то ароматной воды и сигарет.

-- Ждите, Герман Олегович, звонка... -- Сказал Чутлашвили, садясь в
машину. -- Может, для страховки, мне прислать вам пару моих "афганцев"?

-- Пусть пока они побудут в резерве. Вон какой у меня зверь! -- Арефьев
нагнулся и потрепал Ронду по лоснящемуся боку... -- Она у меня стоит
десятерых спецназовцев.

Когда Чутлашвили уехал, Арефьев пошел в комнату охраны и застал там
Чугунова с Борисом.

-- Я не думаю, что сегодня кто-нибудь сюда пожалует, но лучше
перебдеть, чем не добдеть, -- сказал он Чугунову. Кто охраняет заднюю
сторону дома?

-- Буханец с одним новеньким из охранного агентства.

-- Завтра приведи его ко мне, хочу взглянуть, что это за человек.

Он поднялся наверх и сделал подкожную инъекцию морфия. Когда тело
начала окутывать теплота, и боль поубавилась, он подошел к сейфу и достал
оттуда пистолет "грач" и помповое ружье. Затем зашел в спальню и положил
оружие под кровать, с самого края, чтобы можно было в любой момент до него
дотянуться. После этого спустился в ванную комнату, где шумела вода и
работала стиральная машина. Злата развешивала на веревке только что отжатое
белье.

-- Солнышко, не жалеешь себя, пожалей нашего малыша, -- Арефьев подошел
к жене и обнял ее. Возможно, они думали одну и ту же думу: как избежать
того, что мраком и неизвестностью маячит впереди? -- Я сейчас с превеликим
удовольствием съел бы кусок ветчины с горчицей и синим луком. И, пожалуйста,
не говори мне о том, что мне можно есть, а чего нельзя.

Но Злата заговорила о том, к чему в последнее время она часто
обращалась: дескать, давай все бросим и уедем в Израиль. По крайней мере,
там много солнца, первоклассная медицина и где не живут Расколовы.

В Израиль уехала двоюродная сестра Златы Дора, ей там одной очень
скучно и она в каждом письме живописует все плюсы земли обетованной. Арефьев
не спорил, ему было не до этого, ибо он знает -- на Земле нет такого места,
где он мог бы избавиться от змеиной удавки, обвившей его поперек тела.

Утром, около восьми, ему позвонил Чутлашвили и сказал, что договор
насчет копии видеопленки остается в силе. Арефьев понял: в игру вступает
весьма могущественные силы, на фоне которых фигура Расколова утрачивала
ореол неукротимого злодея...

Глава двенадцатая

Целлофановый мешок с трупом Коркина обнаружил водитель Расколова,
ходивший в магазин за грецкими орехами. Мешок притащили в особняк и в
присутствии Кривозуба, как-то нерасчетливо, вытряхнули из него мертвеца. На
лощенный паркет вылилось литра три бурой жидкости и стоявший рядом охранник
едва успел отскочить, чтобы не замочить свои модные, на широком ранту,
итальянские ботинки.

Когда Расколову доложили, какую свинью ему подложил Арефьев, он чуть
было не получил апоплексический удар -- лицо его налилось тугой, одутловатой
краснотой, глаза тоже залил жар и неистовство.

-- Где это уебище! Почему он до сих пор не наглотался свинца? -- вопил
Расколов, имея в виду Арефьева.

А когда из кармана Коркина извлекли мятый, выпачканный кровью рубль,
Расколов замолчал, этот символ показался ему слишком зловещим, чтобы
продолжать изрыгать площадные ругательства в адрес недосягаемого человека.

Через несколько минут ему позвонило первое лицо солнцевской группировки
и попросило о встрече. По тону говорившего Расколов понял, что затевается
что-то из ряда вон выходящее.

Не прошло и часа, как к воротам подкатила новенькая "BMW Alpina", из
которой вышел еще довольно молодой, элегантно одетый мужчина, в
сопровождении трех очень серьезных попутчиков. Они подошли к воротам и
настойчиво стали нажимать на кнопку звонка. И хотя охрана уже была
предупреждена о приезде гостей, за воротами долго не реагировали. Наконец,
когда они открылись, приехавшие на BMW сразу на территорию не попали. Их еще
минут пятнадцать мурыжили прежде чем провести в резиденцию, из окна которой
за происходящим наблюдал Расколов. Он держал в руках большой бокал на треть
заполненный коньяком и курил сигару. Вид шедшего впереди человека ему не
понравился, что-то в его походке он усмотрел хищное, непреклонное.

К Расколову провели только одного, который судя по всему был главным
среди гостей. Когда он вошел в кабинет Расколова, тот уже направлялся к нему
навстречу с вытянутой вперед рукой. В кабинет также явился Кривозуб, но он
дальше порога не пошел, остался у дверей.

-- Шубарин, -- по-военному представился гость и крепко пожал руку
хозяина дома. -- Разговор на пять минут, поэтому садиться не будем...

-- Нет, стоя у нас разговора не получится, -- Расколов сделал широкий
жест рукой, указывая на удобные красивые кресла.

Шубарин подошел к столу и, достав из внутреннего кармана пальто
видеокассету, положил ее на стол.

-- Я думаю, чтобы вам лучше понять цель моего визита, начнем с видика,
-- нечто похожее на улыбку тронуло черты еще моложавого, со здоровым цветом
лица гостя.

Расколов кивнул Кривозубу и тот, подхватив со стола кассету, направился
к стоящей в углу видео-паре. На экране "самсунга" крупным планом, но в
плачевном состоянии появилось лицо Коркина...При этом лицо самого Расколова
напряглось, с него слетела излишняя багровость и, кажется, на скулах даже
выступила так непривычная для него бледность.

-- Значит, признание комиссара полиции, -- Расколов тяжело плюхнулся в
одно из кресел. -- Михайло, подай что-нибудь выпить, я вижу тут наворочено
такое...

Несколько минут голоса Коркина и его допрашивающих, повелевали в
нарядной, со вкусом обставленной гостиной. Теперь уже большая часть лица
Расколова лежала в бледных развалинах морщин. Его дыхание участилось, со
лба, по вертикальным складкам, струился пот, рука непроизвольно легла на
левую сторону груди. А когда на экране показалась согбенная спина Коркина,
входившего с пистолетом в гараж, Расколов не выдержал и крикнул:

-- Хватит травить, говори, парень, за чем приехал? -- ноздри Расколова