ему казалось, позволял больничным коновалам делать свою работу и не мешал
ему делать свою.
мыли, кормили и приводили в полную боевую готовность всеми доступными
средствами. После этого начинался врачебный обход.
знал, что должна чувствовать замороженная курица на прилавке супермаркета.
Постепенно он привык к тому, что его ощупывали, тыкали и вставляли во все
места всевозможные медицинские приборы, однако довольно часто ему хотелось
украсить себя табличкой: ?Лекарь, помни! Перед тобой не курица, а человек!?
и сознательными людьми были обречены на неудачу. Возможно, врачу просто
необходима была некоторая дистанция, чтобы самому не повредиться рассудком,
постоянно пребывая в окружении изуродованных и страдающих человеческих
существ. Считая себя особым - совершенно иным или даже высшим - существом,
можно было в конце концов таки впасть в спасительный самообман, убедив себя,
что уж с тобой-то не может случиться ничего из того, что ты видишь каждый
день своими собственными глазами.
построенная на догадках, так как сиделки и прочий младший медицинский
персонал нисколько в нее не вписывались, хотя и работали в том же самом
окружении. Все они, почти без исключения, были внимательны, заботливы и
ласковы даже тогда, когда им приходилось выносить подкладные судна и ночные
горшки.
или два часа. После освежающего сна он работал или принимал посетителей
почти до самого ужина. Поужинав, он снова засыпал и просыпался в тихую
предрассветную рань, которая понемногу начинала казаться ему лучшим временем
суток. Все вокруг было спокойно, Фицдуэйна ничто не отвлекало, и он мог
спокойно размышлять и строить планы. И еще: по утрам он встречался с Кэтлин,
которая с каждым днем нравилась ему все больше и больше.
опущены только до половины, и вся комната была освещена серебристым лунным
светом. Палата Фицдуэйна находилась на третьем этаже и с земли не
просматривалась, и все же окно было самым слабым звеном с точки зрения
обеспечения безопасности. Хьюго знал, что с его стороны оставлять окна не
занавешенными было не очень мудро, но он любил лунный свет, а замкнутое
пространство госпиталя подчас вызывало в нем легкие приступы клаустрофобии.
закинув одну руку назад, за голову. Длинные ресницы отбрасывали на румяные
пухлые щечки темные тени. Некоторое время Фицдуэйн прислушивался к его
глубокому и ровному дыханию. По его мнению, в мире не могло быть ничего
прекраснее спящего ребенка, особенно если это твой собственный ребенок.
два или три раза в неделю это случалось. Уна сказала Фицдуэйну, что для
малыша это было что-то вроде военного похода, и это, несомненно, несло в
себе некоторую долю приключенческой романтики. Вот и сейчас на полу рядом с
раскладушкой Бутса лежала пластмассовая сабля. Обстановка больницы и раны
отца не произвели на него особенно сильного впечатления, однако он был
преисполнен решимости не допустить, чтобы плохие люди снова поранили его
папочку.
несколько иначе.
высокотехнологичное оружие было снаряжено сотней патронов калибра 10
миллиметров, которые помещались в спирально-трубчатом магазине, крепившемся
поверх ствольной коробки. Патроны подавались при помощи сложного механизма,
отдаленно напоминавшего винт Архимеда и приводившегося в движение пружиной.
Автомат был снабжен складывающимся прикладом и благодаря необычному
расположению магазина обладал относительно небольшими размерами, сохраняя
при этом довольно значительную огневую мощь. ?Калико? был настолько
компактным и легким, что напоминал скорее игрушку, чем боевое оружие, и
помещался в чехле, который отдаленно напоминал седельную кобуру и скрытно
прикреплялся к койке Фицдуэйна с правой стороны.
по долгу службы. Походка Кэтлин была нешумной, но уверенной и твердой. Ритм,
который отбивали ее ноги, нисколько не напоминал быструю побежку
перегруженного работой ординатора или нарочито размеренную поступь
консультанта. Походка Кэтлин была походкой человека, знающего себе цену.
Потом она подошла к Бутсу и подняла его по малой нужде. Мальчик спал в
длинной трикотажной майке, разрисованной маленькими медведями. Сделав свое
дело, он удовлетворенно покряхтел. Бутс так и не проснулся до конца и был
податливо-мягким, румяным, теплым со сна. Кэтлин поднесла его к Фицдуэйну
для поцелуя и быстрых объятий, после чего Бутс снова вернулся к себе под
одеяло.
Фицдуэйна, и опустилась на койку рядом с ним.
раз. Так случалось с ними уже не впервые. Ни один из них не спрашивал себя
ни о причинах, ни о том, куда ведет этот разговор. Обоим были дороги простое
человеческое тепло и ощущение близости.
классический случай сексуальной несовместимости. Теперь настала очередь
Кэтлин задавать вопросы.
безопасной Ирландии, занимаясь врачебной работой. Он же был человеком,
который объехал весь мир и близко познакомился с опасностью. Кэтлин видела
перед собой ласкового и доброго человека, которому случалось убивать.
Фицдуэйна было волевое, но чувственное лицо, странным образом сохранившее
свою свежесть, несмотря на возраст. Глаза его были необычного
зеленовато-серого оттенка, а в самой их глубине плясал и подмигивал веселый
огонек. Волосы серебристо-стального цвета были подстрижены ?ежиком?.
его было крупным, мускулистым и поджарым. Волосы на груди тоже были седыми.
Иными словами перед ней был человек, повидавший в жизни все: и хорошее, и
дурное.
на возникшую между ними доверительность, она чувствовала, что вопрос о
матери Бутса может оказаться запретной темой. Кэтлин решила дождаться, пока
Фицдуэйн сам захочет поговорить об этом, и уж тогда она воспользуется
благоприятным моментом.
Кэтлин хотелось задать вовсе не этот вопрос.
шестидесятых. С самого начала он показался мне больше похожим на
сражающегося солдата, чем на политика, одетого в форму, однако бывают такие
времена, когда солдаты тоже нужны.
что ты сражался в Конго, они решают, что ты был наемником. Мало кто знает,
что там были и войска ООН и что ирландские солдаты входили в контингент
миротворческих сил.
ничего не знаю об этом.
моя жена.
Фицдуэйн продолжил; похоже, сегодня он был расположен к разговору.
кое-какого жизненного опыта и сделать немного добра людям. То была эпоха
идеализма. Я встретил ее в полевом госпитале в районе Камины - она была
высока ростом, стройна, рыжеволоса и очень красива. Через несколько недель
мы поженились. Пару месяцев спустя после нашей свадьбы группа
повстанцев-симба захватила несколько заложников и собрала их в Камине,
угрожая убить неповинных людей, если кто-нибудь попытается на них напасть.
Их никто не трогал, но нескольких заложников все равно пытали и убили в
первые же дни...
Камину небольшое разведывательное подразделение. Нас было всего двенадцать
человек среди тысяч и тысяч повстанцев, и поэтому строгий приказ, который мы
получили, гласил: не открывать огня до подхода основных сил. Отряд
разместился на верхнем этаже здания, выходившего на площадь, на которой были
собраны заложники. На протяжении восьми часов мы вынуждены были смотреть,
как их мучают и убивают одного за другим, и... ничего не могли сделать. В
конце концов, какой-то подросток-симба - вряд ли ему было больше тринадцати
лет - выволок Анну-Марию на свободное пространство и отрубил ей голову одним
ударом. Это случилось милосердно и быстро.
Нас разделяло всего каких-нибудь пятьдесят метров, а в бинокль я видел все
так близко, что казалось, протяни руку - и дотронешься до нее. Помню, меня
стошнило, а потом навалилось какое-то отупение. Довольно скоро началась
атака главных сил, я убивал и не мог остановиться. Пулемет, автоматическая
винтовка, гранаты, удавка, штык - всем этим я без устали работал день
напролет, но от этого мне было нисколько не легче.
Доставалов Александр
Перумов Ник
Посняков Андрей
Браун Дэн
Андреев Николай
Смит Кордвейнер