Чтение 23–й страницы книги ~След нумизмата~

поиздержался за время проживания в столице и решил продать эти монеты. Они
мне, знаете ли, ни к чему. Почти все я сдал антиквару Генрихту, но эту
монету он взять не решился, посоветовал отнести к вам на консультацию.

Андриенко кивнул головой. Он хорошо знал старого Генрихта, Франц мог
послать к нему только с очень редкостной монетой, в истинности которой сам
старый немец сомневался.

-- Дядя мой также выделял эту монету из всей коллекции, даже поместил ее
в отдельный футляр, -- заметил Дергунов, подавая хозяину дома черную
коробочку.

Пока Александр Фомич искал в ящике стола лупу, молодой человек из
внутреннего кармана сюртука достал средних размеров тетрадь в черном
коленкоровом переплете и положил ее на край стола.

-- А тут изложена вся история этой монеты, -- пояснил он.

Достав из коробочки монету, профессор несколько секунд разглядывал ее,
затем изменился в лице и, подойдя к окну, пошире распахнул бархатные
портьеры. Пока он при свете дня внимательнейшим образом исследовал раритет,
забытый им гость с видимым любопытством наблюдал за поведением старика, при
этом словно решая про себя и еще какую-то сложную математическую задачу.

Наконец Андриенко вернулся за стол, отложил в сторону очки и, огладив
рукой свою седую бородку клинышком -- знак явного волнения, спросил:

-- Откуда это у него?

-- Все записано в тетради, я же вам говорил. Можете не сомневаться,
монета подлинная.

С полчаса Андриенко внимательно читал тетрадь, затем отложил ее в
сторону.

-- Поучительная история. Если это действительно так, как здесь
изложено... Сколько вы хотите получить за монету?

-- Пять тысяч рублей серебром.

Профессор с удивлением посмотрел на уроженца Саратова.

-- Вы не шутите? Это же целое состояние.

-- Вот именно поэтому я к вам и пришел. Вы ведь самый богатый из
коллекционеров.

Андриенко коротко глянул на Дергунова, высоко поднял брови и хмыкнул.

"А он не так прост, как кажется".

Да, жирные полтавские черноземы Андриенко удачно соединились с
капиталами конезаводчиков Финогеновых, и пять тысяч рублей не составили бы
большой суммы для старого ученого.

-- А почему вам нужно именно пять тысяч, а не три или десять? -- не
удержался и полюбопытствовал нумизмат.

-- Признаться, я еще в Саратове пробовал заняться коммерцией, но
прогорел, а тут и в карты проигрался, что сами понимаете, долг чести. Так
что до вторника мне надо срочно достать деньги.

-- Хорошо, я согласен, -- откладывая в сторону и тетрадь, и коробочку с
монетой, сказал Андриенко. -- Но с одним условием. Я все должен хорошенько
изучить. Эта монета для нас пока что "терра инкогнита" -- земля неизвестная.
Мы очень мало знаем о том, как она была создана и почему. Лишь немногие
видели существующие экземпляры. К тому же сейчас в доме просто нет таких
средств, а в воскресенье банк не работает.

-- Да, я знаю. Но вы можете мне дать некий задаток? Хотя бы пятьсот
рублей ассигнациями?

Чуть поразмыслив, старый коллекционер решил, что игра стоит свеч. Даже
если монета и окажется подделкой, то хорошая подделка тоже стоит таких
денег.

-- Хорошо, вы их получите.

Он позвонил в колокольчик и сказал вошедшему Мирону:

-- Принеси, голубчик, пятьсот рублей и отдай вот этому господину.

Пока слуга ходил за деньгами, Александр Фомич с задумчивым видом листал
черную тетрадь. Потом он спросил:

-- А почему же вы, молодой человек, не оставили своей записи? Должны
оставить.

Тут Дергунов, первый раз за беседу, смутился:

-- Понимаете, господин профессор, я постеснялся. Почерк у меня, знаете
ли, не соответствует красоте предыдущих записей. Не дал мне господь такого
дара.

-- Здесь не дар нужен, а усидчивость, -- вздохнул Андриенко и пододвинул
тетрадь к Дергунову.

-- Ну хоть автограф оставьте на память потомкам.

-- Вот это с удовольствием, -- согласился молодой хват и долго,
старательно выводил свою подпись в тетради.

Как раз вернулся Мирон, отдал деньги гостю. Тот их быстро пересчитал,
сразу повеселел и откланялся.

-- До вторника, господин профессор. Расписки о передачи монеты я не
требую. О вашей честности по Петербургу и так легенды ходят.

Андриенко смутился. В отношении чести старик действительно был педант,
в молодости даже дважды дрался по этому поводу на дуэли.

Проводив молодца до двери кабинета, Алесандр Фомич вернулся за стол, по
пути успев поморщиться. В комнате остался стойкий запах цветочного
одеколона. Но через минуту профессор уже забыл о нем. Он вытащил из книжного
шкафа несколько солидных фолиантов, а из бюро пару планшетов с наградными и
памятными медалями, монетами и жетонами Николаевской эпохи. Долго и
тщательно Андриенко сравнивал свое новое приобретение с этими своеобразными
памятниками старины и все более убеждался в подлинности монеты.

-- Без сомнения, рука художника Рейхеля, -- бормотал он себе под нос,
разглядывая в лупу полученное богатство, -- совсем как на портрете императора
Александра на памятном жетоне с сельхозвыставки в Хельсинки. Или хотя бы вот
эта памятная медаль ко дню рождения императора. Хотя... это может быть даже
работа Лялина.

И чем больше профессор утверждался в этой мысли, тем большее его
охватывало волнение.

-- Монета Шуберта с гладким гуртом, а эта с надписью. Что это значит?
Это значит, что монета Шуберта недоделана или даже подделка!

Андриенко больше не мог удержаться. Торопливо написав несколько
записок, он звоном колокольчика вызвал к себе заспанного дворецкого.

-- Мирон, возьми извозчика и развези записки по этим адресам.

-- Хорошо, барин, -- согласился слуга, но, уходя, проворчал себе под нос:
-- И в воскресенье покоя нет.

Дожидаясь гостей, профессор некоторое время взволнованно ходил по
диагонали расстеленного на полу бухарского ковра. Затем ему пришла в голову
мысль оставить свою запись в тетради. То, что монета уже его, Андриенко не
сомневался. Надо будет, он и десять тысяч отдаст, пятнадцать, за ценой не
постоит.

Усевшись за стол, Александр Фомич обмакнул в чернильницу перо и вслед
за вихляющей, как походка ее хозяина, росписью Дергунова сделал свою запись,
коротко поведав об истории покупки монеты. Окончив писать, он сдвинул в
сторону тетрадь, давая чернилам высохнуть, снова открыл шкатулочку с монетой
и долго любовался ею. Из этого состояния его вырвал звук хлопнувшей входной
двери.

-- Мирон! -- крикнул было профессор, но, вспомнив, что сам недавно
отослал его, осекся. К его удивлению, в дверях кабинета действительно
показалась круглая фигура Мирона. Лицо дворецкого просто сияло от довольства
самим собой.

-- Ты что это так быстро? -- нахмурился профессор.

-- Я сначала на Мойку заехал, а там у профессора Николаева в гостях были
и господин Бураев, и барон Корф. Все трое обещали вскорости быть. Затем я на
Невский поспешил, князь также обещали прибыть.

-- Ну, молодец! -- успокоился профессор и, потирая левую сторону груди,
сказал: -- Вели принести сюда графин с водой.

Спустя минут пятнадцать после этих событий к подъезду дома Андриенко
подъехал наемный экипаж. Из него не торопясь вышли три господина. Все трое
были хорошо и дорого одеты, состояние усов, бакенбардов и причесок указывало
не только на их высокий общественный статус, но и на некоторую щеголеватость
и фатовство. Еще бы, все трое, барон Корф, действительный статский советник
Министерства финансов, профессор анатомии Николаев и крупный коммерсант
Бураев, являлись закоренелыми холостяками. Впрочем, один из них, самый
молодой, тридцатилетний Бураев, как раз на днях собирался жениться. С этим
сообщением он и заехал к друзьям по холостяцкой жизни и Нумизматическому
обществу. Там-то их всех и обнаружил проворный посланник Андриенко.

-- Все-таки вы, Викентий Николаевич, поторопились. В тридцать лет
надевать на себя такой хомут... это преждевременно. Мне сорок, а я еще не
чувствую себя ломовой лошадью. Лет пять я готов еще по-холостяцки побить
копытом у юбок чужих жен, -- весело прогудел своим низким внушительным
баритоном барон Корф, самый старший из троих друзей, среднего роста брюнет с
роскошными бакенбардами, уже тронутыми сединой. Его товарищ, высокорослый
шатен Николаев, в свою очередь также поддел изменившего общему холостяцкому
делу Бураева:

-- Ничего, Антон Николаевич. Просто наш дорогой Викентий Николаевич
забывает, что вдобавок к золотым цепям Гименея иногда выдаются и роскошные
головные костные отростки, именуемые в народе просто рогами.

Бураев внимал шуткам друзей с легкой улыбкой. Иного он и не ожидал.
Рослый, осанистый, он и внешне казался моложе своих товарищей. Темно-русые
волосы не серебрил еще ни один клочок седины. Карие глаза, правильной формы
нос делали его весьма привлекательным в женских глазах. При этом, в отличие
от своих аристократических друзей, и имя, и состояние себе Бураев сделал
сам. Отец его служил врачом в уездной больнице под Самарой, мать вообще была
из крестьян. Многотысячное свое состояние он нажил торговлей хлебом, но
последние три года жил в столице, подвизаясь на подрядах по строительству
железных дорог. С Корфом и Николаевым его свело общее увлечение
нумизматикой, вспыхнувшее подобно болезни, после того как на глазах Бураева
при прокладке дороги срыли небольшой скифский курган и обнаружили глиняный
горшок, доверху набитый золотыми и серебряными монетами эпохи Александра