Чтение 23–й страницы книги ~Испытай себя~

зная, что ответить.

Если вас интересует, нравится ли мне Мэкки, -- начал я, -- то
я отвечу: да, она восхитительная женщина, но "вход воспрещен", согласен. Мы
не флиртовали, просто болтали, или назовите это как вам больше нравится.,
Здесь вы ошибаетесь.

-- Минуту он молчал с недовольным видом, затем изрек:

-- Тогда все в порядке.

Я подумал, что в отношении Мэкки он не меньший собственник, чем Перкин.

Некоторое время спустя, когда он расправлялся с тостом, который я для
него приготовил, мне показалось, что наш разговор забыт.

-- Вы можете совершать проездки каждое утро. Если

вам нравится.

Он не мог не заметить удовольствия на моем лице.

-- Мне это очень нравится.

-- Тогда решено.

День прошел в обычной, я бы даже сказал рутинной, манере: вырезки,
бутерброды с мясом, диктофон, вечерняя выпивка, приход из школы Гарета,
стряпанье ужина. Замечу: недоверие ко мне со стороны Ди-Ди исчезло, со
стороны Перкина -- нет. Тремьен, казалось, принял мои утренние уверения, а
Мэкки, улыбаясь в свой стакан с чистым тоником, старательно отводила от меня
глаза, боясь выдать ту тайну, которая легла между нами.

В субботу утром я вновь проезжал Обидчивого, однако Мэкки так и не
появилась, известив по телефону Тремьена, что нездорова. Она вместе с
Перкином появилась на кухне только к завтраку, причем рука Перкина в высшей
". степени вальяжно покоилась на ее плече.

-- Мы хотим тебе что-то сказать, -- обратился он к Тремьену.

-- А, да? -- Тремьен копался в каких-то бумагах.

-- Да. Слушай внимательно. У нас будет ребенок.

-- Мы так думаем, -- добавила Мэкки. Тремьен сразу же стал весь
внимание и как-то заметно просветлел от удовольствия. Будучи человеком
сдержанным, он не бросился их обнимать, а как-то по-кошачьи заурчал и
стукнул кулаком по столу. Его сын и невестка, довольные собой, уселись пить
кофе и начали вычислять месяц, когда должен родиться ребенок, -- получался
сентябрь, но они не были абсолютно уверены.

Мэкки одарила меня застенчивой улыбкой, которую Перкин простил. Сейчас
они выглядели более влюбленными, более расслабленными, как будто прежнее
напряжение, вызванное долгими неудачами в зачатии ребенка, наконец спало.

После завтрака я все утро трудился над вырезками, жалея о том, что
некому поддержать мои силы несколькими чашечками кофе, -- Ди-Ди по субботам
не работала. Гарет ушел на субботние утренние занятия, приколов рядом с уже
известным сообщением новое: "Футбольный матч, дневной".

Затем я записывал Тремьена, который, ругаясь, что даже по телевидению
перестали показывать скачки, продолжил излагать сагу о своих юношеских годах
и остановился на том моменте, когда вместе с отцом отправился в бордель.

-- Мой папаша не признавал никого, кроме самой мадам, а та поначалу
отбрехивалась, говорила, что уже давно сама не практикует, но под конец
все-таки сдалась, приняла его, психованного старого обольстителя.

Вечером я накормил нас троих бараньими отбивными, картошкой в мундире и
грушами.

В воскресенье утром зашли Фиона с Гарри проведать своих лошадей, а
затем обмыть это дело с Тремьеном в семейной комнате. Вместе с ними заявился
Нолан. Льюиса не было. За Гарри по пятам тихонько следовала его тетка, еще
одна миссис Гудхэвен. Мэкки, Перкин и Гарет не выказали и тени удивления --
видимо, эти визиты являли собой давно заведенный ритуал.

Мэкки не удержалась и поделилась со всеми приятной новостью, Фиона и
Гарри начали ее обнимать, в то время как Перкин напустил на себя
многозначительность; что до Нолана, то он просто ее поздравил. Тремьен
открыл шампанское.

Примерно в это же время, но в десяти милях отсюда в глухом лесном
массиве лесник наткнулся на то, что когда-то было Анжелой Брикел.

ГЛАВА 7

В то воскресенье эта находка никак не отразилась на размеренной жизни
Шеллертона, поскольку вначале никто не знал, чьи это кости покоятся среди
сухих кустов ежевики и бурых стволов спящих дубов.

Лесник отправился домой насладиться воскресным обедом и только после
трапезы позвонил в местную полицию, полагая, что поскольку кости явно лежат
давно, то безразлично, когда об этом узнают власти -- часом раньше или часом
позже.

В усадьбе Тремьена, после того как были произнесены все тосты за
будущего Викерса, центр внимания переместился на мои труды: Гарет показал
Фионе пару моих путеводителей, та пришла в изумление и показала их Гарри.
Нолан как бы невзначай взял "Сафари" и заявил, что только полнейший кретин
может поехать в Африку охотиться на тигров.

-- В Африке нет никаких тигров, -- сказал Гарет.

-- Правильно. Поэтому поехавший и есть полнейший

кретин.

-- Э... это шутка, -- промямлил Гарет, явно почувствовав, что может сам
оказаться в дураках. -- Очень смешно.

Нолан, хоть и был ниже всех ростом, явно господствовал в гостиной,
затмевая даже Тремьена. Его звериная энергия в сочетании с сильными и
мрачными чертами лица, казалось, заряжает сам воздух статическим
электричеством, способным в любой момент генерировать разряд. Можно было
представить, как этот разряд пронзил молниеносно сердце Мэкки. Можно было
представить, как этот разряд ударил по шее Олимпии. Реагировать на Нолана с
позиции хоть сотой доли здравого смысла было бесполезно, он подчинялся
только инстинктам.

Тетка Гарри изучала содержание "Арктики" с таким приторным видом
собственного превосходства, с каким обычно отчитывают прислугу.

-- Просто пугающе грубо, -- Ее голос был такой же томный, как и у
Гарри, однако в нем не было той Богом данной прелести.

-- Э-э... -- промычал Гарри, -- я вас как следует не представил. Прошу
любить и жаловать -- моя тетушка Эрика Тудхэвен. Она писательница.

В его глазах струились целые скрываемые потоки озорства. Фиона
взглянула па меня с намеком на улыбку, и я подумал, что оба они смотрят на
меня так, будто вот-вот бросят на съедение львам. Предвкушение удовольствия
-- коротко и ясно.

-- Эрика, -- начал Гарри, -- эти книги написал Джон.

-- И еще он написал роман, -- пришел на помощь Тремьен, хотя я не был
уверен, что нуждался в ней. -- Его собираются публиковать. Сейчас Джон пишет
мою биографию.

-- Роман, -- в той же манере повторила тетка Гарри. -- Собираются
публиковать. Как интересно. Я тоже пишу роман. Под моей девичьей фамилией,
Эрика Антон.

Бросили-таки, осознал я, на съедение литературному льву. Даже не льву,
а львице, причем настоящей. Репутация Эрики Антон была хорошо известна в
литературных кругах -- она была обладательницей приза "Пяти звезд": за
эрудицию, элегантность синтаксиса, запутанную подоплеку, глубокое
проникновение в характеры героев и всестороннее знание проблем инцеста.

-- Ваша тетушка? -- переспросил я Гарри.

-- По мужу.

Тремьен вновь наполнил шампанским мой бокал, как будто чувствовал, что
мне не повредит добрый глоток.

-- Она вас съест, -- на выдохе шепнул он.

В тот момент, взглянув на нее из противоположного угла комнаты, я
усмотрел в ней что-то несомненно хищное. Вблизи же она оказалась стройной
седоволосой женщиной с проницательными глазами, на ней был серый шерстяной
костюм, туфли на низком каблуке и никаких драгоценностей. Стереотипная
тетушка, подумал я; за малым исключением -- тетушки других племянников не
были Эрикой Антон.

-- О чем же ваш роман? -- поинтересовалась она. В голосе звучали
покровительственные нотки, но я не придал этому значения: она имела на это
право.

Все остальные также ожидали моего ответа. Невероятно, думал я, девять
человек в одной комнате и не разбились на группы, и не ведут между собой
шумных разговоров.

-- О проблемах выживания, -- вежливо ответил я. Все слушали. Все всегда
слушали Эрику Антон.

-- Каких проблемах? -- спросили она.; -- В какой области? Медицинской?
Экономической? Созидательной?

-- Роман о том, как группа путешественников в результате землетрясения
оказалась отрезанной от внешнего мира. И о том, как они вышли из этого
положения. Он называется "Долгая дорога домой".

-- Как оригинально, -- заключила она.

Она не собирается переходить в открытое нападение, подумал я. Видимо,
она прекрасно понимала, что ее произведения -- это предел, которого я
никогда не достигну, и в этом она была совершенно права. Тем не менее я
вновь почувствовал прилив какого-то слепого безрассудства, сродни тому, что
испытал, когда ко мне подвели Обидчивого: ведь в тот момент я тоже не был
уверен в себе, однако вскочил в седло и поскакал.

-- Мой редактор говорит, -- , сухо продолжил я, -- что "Долгая дорога
домой" повествует на самом деле о духовных последствиях унижения и страха.

Она сразу же почувствовала вызов. Я заметил, как напряглось ее тело,
видимо, то же произошло и в сознании.

-- Вы слишком молоды, чтобы со знанием дела писать о духовных
последствиях. Слишком молоды, чтобы иметь закаленную душу. Слишком молоды
для той глубины понимания, которое приходит только через страдания.

Неужели в этом заключается правда, подумал я. Когда же человек
перестает быть слишком молодым?

-- А благополучие не ведет к проницательности? --