время от времени названивать Палтусу или дождаться завтрашнего дня, когда
появится майор Сомов, но я его не слушала. Я в очередной раз махнула рукой
на элементарное благоразумие и навострила лыжи в обратный путь, все туда же,
на тридцать седьмой километр.
задерживали они Парамонова или нет. Вежливо так спрошу, не повышая голоса. И
посмотрю на их реакцию. А уже потом сориентируюсь, как действовать дальше.
Ну да, да, я не стану утверждать, что Парамонов у них был, прикинусь
дурочкой, скажу, что разыскиваю его везде..."
сомнений у ?шакалов? с тридцать седьмого километра.
***
километра, уже начинало смеркаться, и приземистое здание станции и маленькая
безлюдная в этот час площадь перед ней выглядели особенно бесприютно. Я
подняла воротник пальто и ступила на мост, ведущий через железнодорожные
пути, спустилась по обледеневшим ступенькам, остановилась, чтобы перевести
дух, хватила морозного воздуха и закашлялась. В этот момент дверь станции
распахнулась, и на площадь вышел человек в камуфляже. Я вздрогнула:
возможно, это был один из тех, что приезжали на свалку отлавливать
бомжей-мусорокопателей.
сторону ларька, увешанного разноцветными фонариками, какими украшают
новогодние елки, а я пересекла площадь и толкнула дверь неказистого здания
станции, состоящего из двух небольших зальчиков. В первом были билетные
кассы и скамьи, на которых сидели человек пять-шесть, обшарпанная дверь с
табличкой ?Дежурный по станции? и ничего похожего на ?обезьянник?, о котором
мне так красочно рассказывал Чуня.
собственно, и обнаружила искомое: замызганную дверь с надписью ?Милиция?,
банально соседствующую со смердящим станционным туалетом, который за три
версты найдешь по специфическому запаху.
знаменитого ?обезьянника?. За нею обнаружилось нечто похожее на конторку, за
которой, подперев голову кулаком, восседал белобрысый жлоб в сером
милицейском кителе. Он курил вонючую папиросу, стряхивая пепел прямо на
затоптанный пол. Дверь я предусмотрительно оставила приоткрытой (надеюсь,
после того, что я увидела и услышала на свалке, такая моя осторожность
никому не кажется странной), а потому в комнату потянуло сквозняком и
стойким амбре из сортира.
Взгляд у него был тяжелый и пристальный. Ну просто рентген.
дверь, справа, а за нею - железную решетку. Как в тюрьме. Что за ней, можно
только предполагать, но именно там, как я предполагала, держали Парамонова
чуть больше недели назад. Бросили на нары, или как там у них называется...
Бр-р, пожалуй, это слишком даже для него.
мужа.
конторкой.
притворяться не надо было.
гроссбуха, роняя на них пепел со своей цигарки. - Нет, не было такого, ни
девятого, ни десятого, ни одиннадцатого, ни двенадцатого...
должен был... Ну проверьте, проверьте... Такой худой, высокий, нервный,
он.., он совершенно неприспособленный... Вы посмотрите еще раз.
дежурный. - Ну не было, не было у нас никакого Парамонова, в журнале такой
не значится.
записываем, по закону так положено, и протоколы составляем. - В слове
протоколы он делал ударение на первом слоге.
ног. Я была уверена, что там, на свалке, был именно Парамонов, а этот
милицейский дежурный не может найти его в своем поминальнике.
браво:
дежурный Быков рапортовал ?есть? и ?так точно?, его долго и нудно
инструктировало вышестоящее начальство.
кончатся инструкции, чтобы задать дежурному Быкову еще один вопрос, а заодно
от нечего делать рассматривала все, что попадало в поле моего зрения. Когда
комнатушка дежурного была изучена мною до распоследней трещинки на потолке,
я переключилась на видный мне в приоткрытую дверь кусок станционного
зальчика. Там тоже не происходило ничего особенного, только уборщица гремела
ведрами в сортире. Я даже разглядела ее черный халат, швабру и унитаз -
уборка была в самом разгаре.
удивлением: мол, ты еще здесь?
сослаться на какую-нибудь служебную тайну.
вновь пододвинул к себе свой гроссбух:
Сафронов будет завтра, а Азраткин послезавтра.
совсем темно. Только ларек, украшенный елочными гирляндами, подмигивал
фонариками редким прохожим. Все, что мне оставалось, - вернуться в Москву, а
я почему-то медлила, словно ждала чего-то.
женщины было простое широкое лицо.
добавила:
расписания электричек и побрела на призывное мерцание елочных фонариков,
украшающих продуктовый ларек. Вспомнив, что ничего не ела с утра, я купила в
нем пачку чипсов и стала их лихорадочно запихивать в себя. Меня бил озноб.
Когда я наконец увидела уборщицу, которая торопливо шла через площадь, мои
нервы гудели, как высоковольтные провода.
привезли с бомжами. Кто его бил, не знаю, не видела, но он был весь синий.
Потом вызвали ?Скорую?, но он помер еще до нее. Тогда приехала труповозка.
Уж не знаю, кто такой, твой, не твой. Иди в морг и там посмотри.
рассыпались на рыхлый снег.
быстро пошла прочь.
***
выбилась из сил, пока ее разыскала. А все потому, что аборигены с тридцать
седьмого километра по непонятной мне причине каждый раз посылали меня в
совершенно разные концы. В результате у больничных ворот, к счастью для
меня, открытых, я оказалась в начале девятого вечера, огляделась и поспешила
к ярко освещенному трехэтажному корпусу, возле которого стояли три машины
?Скорой помощи?. Эти яркие огни после непроглядной темени сыграли со мной
коварную шутку: ослепленная ими, я потеряла протоптанную в сугробе дорожку
и, оступившись, скатилась в какой-то ров. Мне еще повезло, что он был не
очень глубокий и наполовину засыпанный снегом. Но ногу я все-таки ушибла,
хорошо хоть не сломала.
несколько метров смогла прочитать надпись на входе: ?Приемное отделение?. А
мне нужен морг. От одной мысли об этом меня мороз по коже пробирал. Я
никогда прежде не бывала в морге, а уж что говорить о самом поводе: опознать
Парамонова, человека, которого я безумно любила десять лет назад и который
ускользнул от моей любви теперь уже навсегда.