Чтение 23–й страницы книги ~Унесенные ветром. Скарлетт.~

Но вот они поднялись на перевал и увидели внизу, вдали, дубы усадьбы Тара - высокие темные кущи, возносившиеся к потемневшему небу. Скарлетт напряженно всматривалась - не мелькнет ли где в просвете ветвей огонек. Но всюду было темно.

"Там нет никого, - подсказало ей сердце, и свинцовая тяжесть сдавила грудь. - Никого!"

Она направила лошадь в подъездную аллею, и ветви кедров, сомкнувшись над головой, погрузили все в полночный мрак. Вглядываясь во тьму, напрягая зрение, она увидела впереди... Увидела? Уж не обманывают ли ее глаза? Меж деревьев неясно проглянули светлые стены дома. Ее дома! Ее родного дома! Дорогие ее сердцу белые стены, окна с развевающимися занавесками, просторные веранды - неужели и вправду все это встанет сейчас там, впереди, из темноты? Или милосердная ночь просто не спешит открыть ее глазам такую же страшную картину разорения, как та, какую она видела в поместье Макинтошей?

Казалось, аллее не будет конца, и лошадь, сколько ни тянула Скарлетт ее за уздцы, упрямо замедляла шаг. Скарлетт впивалась глазами во мрак. Ей показалось, что она видит неразрушенную крышу. Неужели... Неужели... Нет, конечно, ей это просто почудилось. Война же не пощадила ничего, не могла она пощадить и их дом, хоть он был построен на века. Война не могла миновать их жилище.

Но туманные очертания начинали вырисовываться яснее. Скарлетт сильнее потянула лошадь вперед. Да, белые стены отчетливо проглянули из темноты. Не обугленные, не опаленные огнем. Тара уцелела! Ее родной очаг! Скарлетт отпустила уздечку и ринулась к дому, раскинув руки, словно стремясь заключить его в объятия. И тут она увидела какую-то тень: выступив из мрака, тень остановилась на ступеньках крыльца. Значит, дом не безлюден. В нем кто-то есть!

Крик радости, готовый сорваться с ее губ, внезапно замер. Дом был странно темен, странно тих, а фигура на ступеньках неподвижна и безмолвна. Что-то было не так. Не так, как прежде. Дом стоял целый, нетронутый, но от него веяло такой же жуткой мертвой тишиной, как от всего лежавшего в руинах края. Но вот темная фигура на ступеньках пошевелилась. И неспешно, тяжело стала спускаться вниз.

- Папа? - хрипло прошептала Скарлетт, все еще не веря своим глазам. - Это я - Кэти-Скарлетт. Я вернулась домой.

Джералд молча, медленно, словно лунатик, направился на ее голос, волоча негнущуюся ногу. Он подошел совсем близко и стал, оцепенело глядя на нее - так, словно ему мнилось, что он видит ее во сне. Он протянул руку и положил ей на плечо. Скарлетт почувствовала, как дрожит его рука: казалось, он медленно пробуждался от какого-то тягостного сна и постепенно начинал осознавать происходящее.

- Дочка, - проговорил он как бы через силу. - Дочка.

И умолк.

"Боже, да он же совсем старик!" - пронеслось у Скарлетт в голове.

Плечи Джералда никли сутуло. В лице, которое Скарлетт лишь смутно различала в полумраке, - ни следа былой, бьющей через край жизненной силы; в глазах, смотревших сейчас на нее в упор, - почти такое же отупело-испуганное выражение, как у маленького Уэйда. Перед ней стоял дряхлый старичок, развалина.

Страх перед чем-то невидимым сжал ее сердце, наползая на нее оттуда, из мрака, и она стояла и смотрела на отца онемев, с тысячей невысказанных вопросов на устах.

Из повозки - в который уже раз - донесся слабый жалобный плач, и Джералд с усилием стряхнул с себя оцепенение.

- Это Мелани со своим младенцем, - торопливо зашептала Скарлетт. - Она совсем больна. Я привезла ее к нам.

Джералд снял руку с ее плеча и выпрямился. Когда он медленно зашагал к повозке, в нем словно бы возродилось что-то от прежнего хлебосольного хозяина поместья, встречающего гостей, и он произнес слова, всплывшие из темных закоулков памяти:

- Кузина Мелани!

Голос Мелани что-то неясно прошелестел в ответ.

- Добро пожаловать, кузина Мелани. Двенадцать Дубов сожгли. Мы рады принять вас под наш кров.

Мысль о том, сколько пришлось выстрадать Мелани, заставила Скарлетт очнуться и начать действовать. Жизнь брала свое - надо было уложить Мелани и младенца в хорошую постель и сделать массу всяких мелких необходимых вещей.

- Она не может идти. Ее надо отнести в дом.

Послышался шум шагов, и темная фигура появилась в дверном проеме на пороге холла. Порк сбежал по ступеням крыльца.

- Мисс Скарлетт! Мисс Скарлетт! - восклицал он.

Скарлетт схватила его за плечи. Порк - неотъемлемая частица Тары, свой, как стены этого дома, как его прохладные коридоры! Он неуклюже поглаживал ее руки - она чувствовала на них его слезы - и приговаривал плача:

- Воротилась! Вот радость-то! Вот радость-то!

Присей тоже расплакалась, невнятно бормоча:

- Порк! Порк! Хороший!

А Уэйд, воодушевленный тем, что взрослые вдруг расчувствовались, сразу принялся канючить:

- Пить хочу!

Но Скарлетт быстро поставила все на свое место:

- Там, в повозке, мисс Мелани с младенцем, Порк. Ее надо очень осторожно отнести наверх и устроить в комнате для гостей. Присей, возьми младенца, отнеси в дом и отведи туда Уэйда, дай ему попить. А Мамушка дома, Порк? Сказки ей, что она мне нужна.

Решительный голос Скарлетт, казалось, сразу вдохнул в Порка силы. Он тотчас направился к повозке и пошарил у задней стенки. Мелани застонала, когда он приподнял ее и потащил с перины, на которой она недвижно пролежала столько часов кряду. И вот он уже держал ее на своих сильных руках, и она, как ребенок, опустила голову ему на плечо. Присей следом за ним поднялась по широким ступеням крыльца, неся в одной руке младенца, другой таща за собой Уэйда, и они скрылись в глубине темного холла.

Натруженные пальцы Скарлетт судорожно стиснули руку отца.

- Они поправились, па?

- Девочки поправляются.

Голос его оборвался, и в наступившем молчании мысль, слишком страшная, чтобы дать ей облечься в слова, начала заползать в сознание Скарлетт. Она не могла, не могла заставить себя задать этот вопрос. Она сглотнула слюну, попыталась сглотнуть еще раз, но во рту и в горле внезапно так пересохло, что она едва могла дышать. Значит, вот почему в доме такая мертвая тишина? И, словно угадав ее невысказанный вопрос, Джералд заговорил.

- Твоя мать... - вымолвил он и умолк.

- Мама?..

- Она вчера скончалась.

Крепко сжимая руку отца, Скарлетт вступила в просторный холл, каждый уголок которого знала как свои пять пальцев. Даже в полном мраке она не наткнулась ни на одно из кресел с высокими спинками, не задела ни пустой подставки для ружей, ни разлапистых ножек старого серванта: непреодолимая сила влекла ее к маленькому кабинетику в глубине дома, где изо дня в день сидела Эллин, проверяя бесконечные счета. И ей казалось, что вот сейчас она переступит порог этой комнаты - и Эллин, как всегда, будет сидеть там за секретером: она поднимет на нее глаза, гусиное перо замрет в ее руке, и, шурша кринолином, она встанет, чтобы заключить измученную дочь в свои нежные, душистые объятия. Эллин не могла умереть, сколько бы ни твердил это отец, словно попугай, заучивший одну фразу: "Она скончалась вчера, она скончалась вчера, вчера..."

Как страшно, что она ничего не чувствует сейчас - только усталость, тяжелую, как кандалы, и голод, от которого подкашиваются ноги. Она подумает о маме потом. Она не должна сейчас о ней думать, не то еще начнет бессмысленно причитать, как Джералд, или реветь надрывно на одной ноте, как Уэйд.

Порк спустился по темной лестнице, спеша навстречу Скарлетт, - так замерзшее животное тянется к огню.

- Почему нет света, Порк? - спросила Скарлетт. - Почему в доме темно? Принеси свечей.

- Да они ж забрали все свечи, мисс Скарлетт, только одну оставили, - если надо поискать что в темноте. Да и это уже не свеча - почитай, огарок. Когда нужно поухаживать за мисс Кэррин и мисс Сьюлин, Мамушка делает фитиль из тряпки, опускает в плошку с жиром, и он горит.

- Принеси мне огарок, - распорядилась Скарлетт. - Поставь его в мамином... в маленьком кабинете.

Порк торопливо направился в столовую, а Скарлетт под руку с отцом ощупью прошла в маленькую, бездонно темную комнатку и опустилась на софу. Рука Джералда - безвольная, беспомощная - все еще лежала на сгибе ее руки, лежала доверчиво, как рука ребенка или дряхлого старика.

"Он совсем старый стал. Усталый и старый", - снова подумала Скарлетт и мимолетно удивилась про себя - почему это ее не трогает?

Замерцал огонек - Порк вошел, высоко держа в руке огарок свечи, укрепленный на блюдце. Темное тесное пространство ожило: продавленная софа, на которую она присела с отцом, высокий, почти под потолок секретер с множеством отделений, заполненных всевозможными бумагами, исписанными красивым тонким почерком Эллин, ее изящное резное кресло перед секретером, потертый ковер - все, все было, как прежде, не было только самой Эллин, и легкого аромата сухих духов лимонной вербены, и мягкого взгляда темных, с узким разрезом глаз. Скарлетт почувствовала, как к сердцу ее подкрадывается боль, - словно нанесенная ей глубокая рана, оглушившая ее, притупившая сначала все чувства, теперь давала о себе знать. Она не должна позволить этой боли разрастись сейчас. Впереди у нее еще целая жизнь, через которую она пронесет эту боль. Да, только не сейчас. "Господи, помоги мне! Только не сейчас!"

Она поглядела на Джералда и заметила, что впервые в жизни видит его небритым. Еще недавно такое румяное, цветущее лицо приобрело землистый оттенок и было покрыто седой щетиной. Порк поставил свечу на подставку и подошел к Скарлетт. Ей вдруг почудилось, что сейчас он положит голову ей на колени, ожидая, что она погладит его, как старого верного пса.

- Порк, сколько у нас осталось негров?

- Мисс Скарлетт, эти негодные негры разбежались, а одни так даже подались вместе с янки...

- Так сколько же осталось?

- Вот я, мисс Скарлетт, да Мамушка. Она целыми днями выхаживает молодых барышень. А Дилси сидит с ними сейчас, ночью. Так что трое нас, мисс Скарлетт.

"Трое нас" - это вместо ста рабов. Скарлетт с трудом подняла голову - шея нестерпимо ныла. Она знала, что голос у нее должен быть твердым. И сама изумилась, как естественно и спокойно прозвучали ее слова - словно не было никакой войны и она мановением руки могла собрать вокруг себя десяток слуг.

- Порк, я умираю с голоду. Есть что-нибудь в доме?

- Нет, мэм. Они забрали все.

- Ну, а в огороде?

- Они пасли там своих лошадей.

- Даже на холмах, где растет сладкий картофель?

Некое подобие довольной улыбки шевельнуло толстые губы.

- Я-то, мисс Скарлетт, совсем было и позабыл про яме. Думается, там все цело. Янки же никогда не сажают яме. По-ихнему, это так - дикое чевой-то, и...

- Скоро взойдет луна. Ступай, накопай картофеля и поджарь. А кукурузной муки совсем не осталось? Или сушеных бобов? А кур?

- Нет, мэм, нет. Каких кур они не поели, тех привязали к седлам и увезли.

Они... Они... Они... Видно, нет и не будет конца тому, что "они" тут сотворили! Неужели убивать и жечь - этого им мало? Надо было еще оставить женщин, детей и беспомощных негров умирать с голоду на этой разоренной земле.

- Мисс Скарлетт, у меня есть немного яблок - Мамушка спрятала в подпол. А сегодня мы их ели.

- Сначала принеси яблок, а потом пойди нарой картофеля. И, Порк, постой... я... я что-то очень ослабела. В погребе не осталось вина? Может, хоть ежевичного?

- Ох, мисс Скарлетт, они перво-наперво в погреб-то и полезли. Скарлетт вдруг почувствовала, что ее мутит: голод, бессонная ночь,

усталость и страшные известия-все сказалось разом, и она ухватилась за резной подлокотник софы, стараясь преодолеть головокружение.

- Значит, нет вина, - произнесла она тупо, и перед взором ее воскресли бесчисленные ряды бутылок в отцовском погребе. Что-то еще шевельнулось в памяти.

- Порк, а кукурузное виски в дубовом бочонке, которое папа закопал под беседкой?

И снова по темному лицу проползло нечто похожее на улыбку - радостную и исполненную уважения.

- Мисс Скарлетт, до чего ж у вас шустрые глазки! Я ведь напрочь забыл про тот бочонок. Только, мисс Скарлетт, это виски пить негоже. Оно ведь почитай что еще и года не лежит, и опять же виски - это ж не для леди.

Порк - как все негры! Нет чтобы пошевелить мозгами - что им скажут, то и твердят. А янки еще надумай их освобождать!

- Сейчас оно будет в самый раз и для леди и для ее папы. Живее, Порк, откопай бочонок и принеси два стакана, немного мяты и сахара, и я приготовлю джулеп.

Порк поглядел на нее с укоризной.

- Мисс Скарлетт, будто вы не знаете, какой же у нас сахар, мы о нем и думать позабыли. И мяту всю лошади поели, а они перебили все стаканы.

"Если он еще раз скажет "они", я завизжу. Я просто не выдержу", - подумала Скарлетт, а вслух приказала:

- Ладно, ступай, принеси виски. Мы выпьем неразбавленного. - И когда он уже собрался идти, добавила: - Постой, Порк, надо еще сделать так много, что я как-то не могу собраться с мыслями... Да, вот что: я привела лошадь и корову. Корова мучается, давно не доена, а лошадь надо распрячь и напоить. Ступай, скажи Мамушке, чтобы она занялась коровой, чтоб уж как-нибудь с ней управилась. Ребенок мисс Мелани умрет, если его не покормить, а...

- Мисс Мелли... того... она не может?.. - Порк тактично умолк.

- Да, у мисс Мелани нет молока. - Господи, мама упала бы в обморок от этих слов!

- Так, мисс Скарлетт, моя Дилси может покормить ребеночка мисс Мелли. Моя Дилси только-только родила, и молока у нее хватит на двоих.

- Так у тебя тоже новорожденный, Порк?

Младенцы, младенцы, младенцы... Зачем господу богу столько младенцев? Впрочем, это же не бог их творит. Их творят глупые люди.

- Да, мэм, большой толстый черный мальчик. Он...

- Ступай, скажи Дилси, что я сама поухаживаю за сестрами, а она пусть покормит ребенка мисс Мелани и сделает для нее все, что нужно. А Мамушке вели заняться коровой и отведи эту несчастную лошадь на конюшню.

- Конюшни нет, мисс Скарлетт. Они растащили ее на костры.

- Перестань перечислять мне, что "они" сделали. Скажи Дилси, чтобы позаботилась о мисс Мелани и ребенке. А сам ступай, принеси виски и ямса.

- Мисс Скарлетт, как же его копать в темноте-то?

- Возьми полено, отколи лучину, ты что, не понимаешь?

- Откуда ж полено? Они все дрова...

- Придумай что-нибудь. Не желаю ничего слушать... Накопай, и все, и поживее. Поворачивайся!

В голосе Скарлетт послышались резкие ноты, и Порк поспешно скрылся за дверью, а она осталась вдвоем с Джералдом. Скарлетт ласково погладила его по колену. Как он отощал! А ведь какие у него были крепкие шенкеля! Надо как-то вывести его из этой апатии. Только спрашивать его об Эллин - это выше ее сил. Это потом, когда она соберется с духом.

- Почему все-таки они не сожгли дом?

Джералд молча смотрел на нее, словно не расслышав вопроса, и она задала его снова.

- Почему? - Он пробормотал что-то бессвязное. Потом - более внятно: - Они тут расположили свой штаб.

- Штаб янки? В нашем доме?

Она почувствовала, что дорогие ей стены опоганены. Этот священный для нее дом, в котором жила Эллин, и здесь... эти...

- Да, дочка, янки. Сначала мы увидели дым за рекой, над Двенадцатью Дубами, а потом пришли они. Но мисс Индия и мисс Милочка уже уехали в Мейкон и взяли с собой кое-кого из негров, так что мы за них не тревожились. Ну, а мы в Мейкон уехать не могли. Девочки были очень больны... и твоя мама... и мы не могли уехать. Негры все разбежались - кто куда. Забрали фургоны и мулов. А Мамушка и Дилси и Порк - эти остались. Мы не могли тронуться с места... из-за девочек... из-за твоей мамы...

- Да, да... - Только бы он не говорил о маме. О чем угодно, лишь бы не о ней! Лишь бы не о ней... Даже если сам генерал Шерман сделал эту комнату своей штаб-квартирой...

- Янки шли на Джонсборо, старались перерезать железную дорогу. Они шли от реки - их были тысячи... И тысячи лошадей и орудий. Я встал на пороге.

"О, храбрый маленький Джералд!" - подумала Скарлетт, и сердце ее исполнилось гордости. Джералд, встречающий неприятеля, стоя на пороге с таким видом, словно за спиной у него не пустой дом, а целое войско.

- Они сказали, что сожгут дом и чтобы я убирался, пока цел. А я сказал, что они могут сжечь его только вместе со мной. Мы не могли уйти - девочки... и твоя мама...

- Ну, а потом? - Перестанет он когда-нибудь возвращаться все к тому же...

- Я сказал им, что в доме тиф... Что больных... нельзя трогать, они умрут. Что пусть жгут дом вместе с нами. Да не будь здесь никого, я все равно бы не ушел... Не покинул бы Тару...

Голос его замер, невидящим взглядом он обвел стены, но Скарлетт поняла. За спиной Джералда стояли сонмы его ирландских предков, умиравших за клочок скудной земли, которую они возделывали своим трудом, боровшихся до конца за свой кров, под которым они жили, любили, рожали сыновей,

- Я сказал: пусть жгут дом вместе с тремя умирающими женщинами. Но мы отсюда не уйдем. Молодой офицер... он оказался джентльменом...

- Янки? Джентльменом? Что с тобой, папа!

- Да, джентльменом. Он ускакал и вскоре вернулся с капитаном - военным врачом, и тот осмотрел девочек и... твою маму.

- И ты позволил проклятому янки переступить порог их спальни?

- У него был опиум. А у нас его не было. Он спас жизнь твоим сестрам. Сыолин погибала от потери крови. Этот врач был необыкновенно добр. И когда он доложил, что здесь... больные, янки не стали жечь дом. Какой-то генерал со своим штабом разместился тут, они заняли весь дом. Все комнаты, кроме той... с больными. А солдаты...

Его голос снова замер, казалось, силы покинули его. Небритый, обвислый подбородок тяжелыми складками лег на грудь. Но сделав над собой усилие, он заговорил снова:

- Солдаты раскинули свой лагерь вокруг дома. Они были повсюду - на хлопковом поле, на кукурузном. Выгон стал синим от их мундиров. В ту же ночь зажглись тысячи бивачных огней. Они разобрали изгороди, потом амбары, и конюшни, и коптильню - жгли костры и готовили себе еду. Зарезали коров, свиней, кур... даже моих индюков.

Его любимых индюков! Так, значит, их тоже нет.

- Они все забрали, даже портреты... почти всю мебель, посуду...

- А серебро?

- Порк и Мамушка припрятали его куда-то... Кажется, в колодец... не помню точно. - В голосе Джералда вдруг прорвалось раздражение. - Янки вели сражение отсюда, из Тары... Шум, гам, вестовые скакали взад-вперед. А потом заговорили пушки Джонсборо-это было как гром. И девочкам в их комнате, конечно, было слышно, и они, бедняжки, все просили: "Папа, сделай что-нибудь, мы не можем выдержать этого грохота!"

- А... мама? Она знала, что янки у нас в доме?

- Она все время была без сознания...

- Слава богу! - сказала Скарлетт. Мама этого не видела. Мама так и не узнала, что в доме внизу - враги, не слышала пушек Джонсборо, не подозревала о том, что сапог янки топчет дорогую ее сердцу землю.

- Я и сам мало кого из них видел, все время был наверху с девочками и с твоей матерью. Видел больше молодого врача. Он был добр, очень добр, Скарлетт. Провозится целый день с ранеными, а потом приходит сюда и сидит возле девочек. Он даже оставил нам лекарств. Когда янки уходили, он сказал мне, что девочки поправятся, но твоя мама... Слишком хрупкий организм, сказал он... Слишком хрупкий, чтобы все это выдержать. Слишком подорваны, сказал он...

В наступившем молчании Скарлетт отчетливо увидела перед собой мать, увидела такой, какой она, наверно, была в эти последние дни до болезни,

- единственный несокрушимый, хоть и хрупкий, оплот дома: день и ночь в трудах, в уходе за больными, без сна, без отдыха, без пищи, чтобы остальные могли есть и спать.

- А потом они ушли. Потом они ушли.

Джералд долго молчал, затем неуклюже поискал ее руку.

- Я рад, что ты вернулась домой, - сказал он.

У заднего крыльца раздались шаркающие звуки. Бедняга Порк, приученный за сорок лет никогда не входить в дом не вытерев башмаков, соблюдал порядок даже теперь. Он вошел, бережно неся две тыквенные бутыли, и сильный запах пролитого спирта проник в комнату раньше него.

- Расплескалось малость, мисс Скарлетт. Больно уж не с руки наливать в них из бочонка.

- Ничего, Порк, спасибо. - Она взяла у него мокрую бутыль и невольно поморщилась от отвращения, когда запах виски ударил ей в нос.

- Выпей, папа, - сказала она, передавая Джералду этот необычный винный сосуд и беря вторую бутыль - с водой - из рук Порка. Джералд послушно, как дитя, поднес горлышко ко рту и громко отхлебнул. Скарлетт протянула ему бутыль с водой, но он отрицательно покачал головою.

Беря у него бутыль с виски и прикладывая горлышко к губам, Скарлетт заметила, что он следит за ней глазами и в них промелькнуло нечто близкое к неодобрению.

- Я знаю, что леди не пьют крепких напитков, - сухо сказала она. - Но на сегодня забудь, что я леди, папа, сегодня мне надо заняться делами.

Она сделала глубокий вдох, запрокинула бутыль и быстро глотнула. Жгучий напиток обжег ей горло и пищевод, она почувствовала, что задыхается, и на глазах у нее выступили слезы. Она снова глубоко втянула в себя воздух и снова поднесла бутыль к губам.

- Кэти-Скарлетт, - произнес Джералд, и впервые с момента своего возвращения она уловила в его голосе властные отцовские нотки, - довольно. Ты не привыкла к спиртному и можешь захмелеть.

- Захмелеть? - Она рассмеялась, и смех прозвучал грубо. - Захмелеть? Я хотела бы напиться вдрызг - так, чтобы забыть про все на свете.

Она сделала еще глоток, и тепло пробежало у нее по жилам, разлилось по всему телу - она почувствовала его даже в кончиках пальцев. Какое блаженное ощущение дает этот благословенный огненный напиток! Казалось, он проник даже в ее оледеневшее сердце, и тело начало возрождаться к жизни.

Перехватив ошеломленный, страдальческий взгляд Джералда, она потрепала его по колену и постаралась изобразить на лице капризно-дерзкую улыбку, против которой он всегда был безоружен.

- Как могу я захмелеть, па? Разве я не твоя дочка? Разве не я получила в наследство самую крепкую голову во всем графстве Клейтон?

Он вгляделся в ее усталое лицо, и она уловила на его губах даже некое подобие улыбки. Виски взбодрило и его... Она снова протянула ему бутыль.

- А сейчас можешь глотнуть еще разок, после чего я помогу тебе подняться наверх и уложу бай-бай.

Она прикусила язык. Нельзя разговаривать с отцом, как с ребенком, как с Уэйдом. Так не годится. Это неуважительно. Однако Джералд обрадовался ее словам.

- Ну да, уложу тебя бай-бай, - бодро повторила Скарлетт, - и дам выпить еще глоточек, может быть, даже целый ковшик, и убаюкаю, и ты уснешь. Тебе нужно выспаться. Кэти-Скарлетт вернулась домой, и значит, не о чем больше тревожиться. Пей.

Джералд послушно сделал еще глоток, и Скарлетт, взяв его под руку, помогла ему встать.

- Порк...

Порк взял тыквенную бутылку в одну руку, другой подхватил Джералда. Скарлетт подняла повыше горящую свечу, и они втроем медленно направились через темный холл к полукруглой лестнице, ведущей в комнату хозяина.

В спальне, где Сьюлин и Кэррин лежали в одной постели, разметавшись и что-то бормоча во сне, стоял удушливый смрад от единственного источника света - тряпичного фитиля в блюдце со свиным салом. Когда Скарлетт отворила дверь в эту комнату с наглухо закрытыми окнами, в лицо ей пахнуло таким тяжелым, спертым воздухом больничной палаты - запахом лекарств и зловонного сала, - что она едва не лишилась чувств. Доктора могут, конечно, утверждать, что свежий воздух опасен для больных, но если уж ей предстоит пробыть какое-то время здесь, то она должна дышать, чтобы не умереть. Скарлетт распахнула все три окна, и в комнату ворвался запах дубовой листвы и земли. И все же свежему воздуху было не под силу сразу взять верх над тошнотворным запахом, неделями застаивавшимся в непроветриваемой комнате.

Кэррин и Сьюлин, бледные, исхудалые, лежали на большой кровати с пологом на четырех столбиках, в которой они так весело шептались когда-то, в более счастливые времена; сон их был беспокоен, они то и дело просыпались и что-то бессвязно бормотали, уставясь в пространство широко открытыми, невидящими глазами. В углу стояла пустая кровать - узкая кровать в стиле французского ампира с резным изголовьем и изножьем, которую Эллин привезла с собой из Саванны. Здесь, на этой кровати, лежала она во время болезни.

Скарлетт села возле постели сестер, тупо на них глядя. Выпитое на голодный желудок виски вытворяло с ней скверные шутки. Сестры то уплывали куда-то далеко-далеко и становились совсем крошечными, а их бессвязное бормотание - едва слышным, не громче комариного писка, то вдруг начинали расти и со страшной скоростью надвигаться на нее. Она устала, смертельно устала. Лечь бы и проспать несколько дней кряду.

Если бы можно было уснуть и, проснувшись, почувствовать мягкое прикосновение руки Эллин к своему плечу, услышать ее голос: "Уже поздно, Скарлетт. Нельзя быть такой лентяйкой". Но так уже не будет никогда. О, если бы Эллин была рядом! Если бы рядом был кто-то и старше, и умнее, и не такой смертельно усталый, как он, кто-то, кто мог бы ей помочь! Кто-то, кому можно уткнуться головой в колени и переложить тяжкую ношу со своих плеч на его плечи!

Бесшумно отворилась дверь, и вошла Дилси, держа ребенка Мелани у груди и бутылку виски в руке. В тусклом, колеблющемся свете ночника она показалась Скарлетт похудевшей, а примесь индейской крови стала словно бы более заметной. Широкие скулы обозначились резче, ястребиный нос заострился, а бронзовый оттенок кожи проступил отчетливее. Ее линялое ситцевое платье было расстегнуто до самого пояса, и большие смуглые груди обнажены. Ребенок Мелани жадно насыщался, припав крошечным бледно-розовым ротиком к темному соску. Младенческие кулачки упирались в мягкую плоть, словно лапы котенка - в теплую шерсть материнского живота.

Скарлетт, пошатываясь, поднялась на ноги и положила руку на плечо Дилси.