он этого не сделал.
а тихонько, на ушко горячо любимой Екатерине Бенедиктовне. Может быть,
кстати, поэтому она его и простила. Просто поняла, что он ничем не хуже
остальных ее старинных друзей и приятелей. И нашла в себе силы смолчать
и не испортить отношений с ними. А Марта Шульц случайно не писала доно-
сов на мужа ближайшей подружки?
ца к ногтю прижали легко и быстро, и он из страха за семью строчил доно-
сы - любо-дорого читать. Вообще-то ситуация была примитивно простая.
Доктор Швайштейн был, как ты сама понимаешь, врачом, а вокруг Екатерины
Венедиктовны постоянно вращалась литературно-художественная и артисти-
ческая элита, так что при небольшом усилии элементарно доказывалось, что
врач-вредитель умышленно "залечивал" гордость советского искусства, ве-
дущих актеров, режиссеров, писателей и художников. Только и нужно было,
чтобы эта "гордость" пожаловалась на неправильное лечение. К Семену Фе-
доровичу Родченко Настя поехала, внутренне приготовившись увидеть
больного, немощного, брызжущего злобой человека. Но ее ожидания оправда-
лись лишь отчасти. Конечно, восьмидесятилетний Родченко не производил
впечатления молодого энергичного мужчины, но и на развалину он похож не
был. Разумеется, возраст и болезни свое дело сделали, но ум у него был
ясный и память пока тоже не подводила. Жил Родченко в большой семье с
сыном, невесткой, внучкой, ее мужем и двумя правнуками. Первых десяти
минут, проведенных в этой огромной квартире, Насте хватило для того,
чтобы понять, что патриарха семьи здесь обожают. Еще через полчаса она
поняла, почему Семен Федорович не оставил в свое время семью и даже поз-
волил Екатерине Бенедиктовне дважды выйти замуж. Невозможно бросить лю-
дей, которые так искренне и нежно тебя любят. Которые нуждаются в тебе,
и вовсе не потому, что ты много зарабатываешь или занимаешь ответствен-
ный пост, который дает тебе, а значит, и твоей семье, льготы и удобства.
Они нуждаются в тебе, потому что ты их понимаешь, потому что им тепло
рядом с тобой, потому что... Любовь многолика и многогранна, и глупо пы-
таться описывать ее словами. Она царила в семье Родченко, и средоточием
ее был сам Семен Федорович, доносчик, много лет изменявший собственной
жене.
свою комнату с большим окном и просторным балконом.
был виден шезлонг с подушкой и лежащие на подоконнике с наружной стороны
очки поверх раскрытой книги. Видимо, перед ее приходом Родченко читал на
балконе.
вас и не о ней, а о совсем других людях.
ки осведомился Семен Федорович.
придется вас просить и даже уговаривать. Некоторые мои вопросы имеют са-
мое непосредственное отношение к расследованию убийства Екатерины Бене-
диктовны.
отвечать на них, я не буду настаивать. Ну как, договорились?
дух, в комнате душновато, я этого не люблю. Настя с удовольствием приня-
ла приглашение - на балконе можно было смело закурить, не стесняясь и не
спрашивая разрешения. Родченко уселся в свой шезлонг, а ей предложил
устроиться на низеньком складном стульчике с матерчатым сиденьем.
утвердительно заявил Родченко. - Неужели так сложно поймать преступни-
ков? В мое время с этим проблем не было. Когда речь идет о таких ценнос-
тях, которые невозможно сбыть на первом же углу, преступление раскрыва-
лось весьма успешно и в короткие сроки. Что же вам мешает?
значит, не можем и вычислить человека, который по этим мотивам мог убить
Екатерину Бенедиктовну.
Семен Федорович.
что не знаете, почему. Это очень странно. Более чем странно.
и бриллиантов? - уточнила она.
относилась к ценностям столь легкомысленно. Если уж она не хочет их про-
давать, то пусть хотя бы отдаст музеям при жизни, там они будут в сох-
ранности. Все равно по завещанию именно музеи все и получат. Но она уп-
рямилась, говорила, что хочет дожить свой век среди тех вещей, которые
ее всю жизнь окружали. Я не смог ее переубедить.
врагов?
их, насколько мне известно, не было. Катерина была тем редким человеком,
которого любили абсолютно все. Ее невозможно было не любить.
вительствовала любовным похождениям своих знакомых?
после того, как я перестал быть частью ее окружения. Вероятно, вам из-
вестна эта печальная история, раз уж вы ко мне пришли.
как раз те вопросы, на которые вам отвечать необязательно, если вы не
хотите.
жает с вами встречаться. Что в этом позорного? Ваша роль в аресте и ги-
бели ее мужа касалась только ее, и отношение к этому - ее личное дело.
Она вас простила, и почему она должна была при этом на кого-то огляды-
ваться? Я этого не понимаю.
нятно. Тогда, в сорок девятом году, мне было тридцать два года, моему
сыну - три годика, а дочка толькотолько родилась. И я очень хорошо
представлял себе, что ждет мою семью, если я ослушаюсь. Я сопротивлялся
так долго, как мог. Предлагал воспользоваться услугами других друзей
семьи Швайштейн, называл их имена, надеясь на то, что Катин муж, если уж
ему суждено быть арестованным, пострадает по крайней мере не от моих
рук. Уж не знаю, почему другие показания их не устроили, но я точно
знал, что они были, и знал, кто именно их давал.
рука тоже существовала, она была всегда и никуда не исчезала. У меня бы-
ли в органах приятели, которые меня информировали. Самое печальное, что
все люди, написавшие доносы на Катиного мужа, остались в ее кругу, про-
должали ходить в ее дом и много лет считаться ее друзьями. Видели бы вы,
как они сочувствовали ей, когда Швайштейн умер! Все они были тогда моло-
дыми и к тому времени, когда разразился скандал, были еще живы. Я по не-
осторожности бросил несколько реплик, которые Катя не поняла, но они-то
отлично поняли. Я вслух процитировал несколько пассажей из разных доно-
сов, и авторы этих доносов, присутствовавшие при том, как Катерина отка-
зывала мне от дома, прекрасно поняли, что мне все известно. Я, знаете
ли, не сторонник выяснения отношений по принципу "сам дурак", поэтому не
стал в ответ обличать других. В конце концов, моя вина от этого не
уменьшалась, я ее признал, а вина других пусть останется на их совести.
не только вы?
савших в свое время доносы на доктора Швайштейна, пострадали только вы
один, а остальные продолжали водить шумные хороводы вокруг женщины, ко-
торую вы любили?
странный у нас с вами разговор получается. Ведь я ни с кем не мог об
этом говорить, только с Катериной, но она была моложе меня всего на пять
лет, а после пятидесяти разница в пять лет - уже не разница. Поэтому да-
же с ней я не мог быть абсолютно откровенным. А сейчас с вами я стал по-
нимать, что у старости есть свои преимущества: мне было бы неприятно об-
суждать эту тему со своими ровесниками, а с молодыми - пожалуйста. Перед
вами мне не стыдно. Может быть, оттого, что молодые нынешнего поколения
более безнравственны и потому более терпимы к чужим грехам, более равно-
душны к ним. Вы ведь не станете с пеной у рта обвинять меня, верно?
правы, Семен Федорович, ведь на человека более молодого я должна была бы
обидеться за такие слова. А на вас я даже обидеться не могу.
та. Молодые очаровательные женщины на меня уже не обижаются, какую бы
чушь я ни нес. Теперь вы знаете, почему Катя скрывала свои отношения со
мной. Она ведь не знала, что среди ее друзей есть люди, не менее достой-
ные осуждения. Она, святая душа, даже испытывала неловкость, оттого что
простила меня. И не хотела, чтобы об этом узнали. Ей было стыдно перед
этими людьми. Вы представляете такой парадокс? Ей было стыдно перед ними
за то, что она сумела меня простить, что не смогла отказаться от нашей
любви.
Ильин Андрей
Жюль Верн
Скальци Джон
Орлов Алекс
Ильин Андрей
Афанасьев Роман