Чтение 23–й страницы книги ~Банкир~

-- Барбитурат и варфарин. Механизмы различны, но если вы применяете их в смеси, а потом прекратите давать только барбитурат, вы можете вызвать что-то вроде отсроченного кровотечения, где-то через три недели. -- Она помолчала. -- Мы просмотрели все наши фармакологические справочники, и везде есть совершенно ясные предупреждения, для тех, кому это требуется, что нельзя прописывать людям вместе с варфарином антибиотики, или барбитурат, или еще фенилбутазон, или анаболики и стероиды без тщательной корректировки дозы варфарина. И понимаете ли, -- продолжала она, -- смешивать два средства в одной капсуле -- это блестящий ход, потому что никто не догадается, что дает лошади два лекарства вместо одного... И мы считаем, что Ян Паргеттер мог помещать Кальдеровы капсулы в стандартную бутылочку, и владелец лошади думал, что дает лошади то, что обозначено на этикетке.

Я поморгал.

-- С трудом верится.

-- Легче легкого, -- сказала Пен. -- А дальше будет еще легче.

-- Что, и дальше есть?

-- Более чем. -- Она усмехнулась. -- Как насчет тех несчастных животных, страдающих общей немощью, которые до того ослабевают, что с трудом передвигаются?

Я проглотил комок в горле.

-- Как насчет них?

-- Вы говорили, что в портфеле Яна Паргеттера нашли большую бутыль с горсточкой пилюль? На ней было написано "диуретик", другими словами, эти таблетки вызывают обильное мочеиспускание.

Я кивнул.

-- Ну так вот. Мы идентифицировали одну из тех, что вы забрали. Если вы просто будете достаточно долго давать лошади эти специфические цианидные таблетки мочегонного, то спровоцируете именно тот вид общей прогрессирующей слабости, который находили у этих лошадей.

Я потерял дар речи.

-- А чтобы исцелить слабость, -- продолжала она, -- вам нужно просто прекратить давать диуретик и запастись хорошей пищей и простой водой. Але-оп! -- Она торжествующе заулыбалась. -- С точки зрения химии, это просто изящно. Слабость вызывается постоянным чрезмерным отделением солей калия, которые необходимы организму для поддержания сил, и лечение заключается в скорейшем восстановлении уровня калия в организме... с помощью солей калия, которые можно купить где угодно.

Я благоговейно внимал. Она наслаждалась своими разоблачениями.

-- Перейдем теперь к лошадям с неизлечимыми язвами и нарывами.

И такие были в конюшне, вспомнил я.

-- Язвы и нарывы обычно довольно быстро очищаются повязками, пропитанными мазью с антибиотиком. Что ж... к этому времени мы подозревали уже абсолютно все, так что под конец взяли тот крошечный тюбик с мазью, который вы нашли в портфеле Яна Паргеттера, и проверили. И -- глядь! -- а там никакой не антибиотик.

-- А что?

-- Кортизоновая мазь.

Она насладилась моей непонятливостью.

-- Кортизоновая мазь прекрасно действует на экземы и аллергию, но она не универсальна. Собственно, если вы пораните лошадь, занесете грязь в рану, чтоб она воспалилась, а потом приметесь добросовестно втирать кортизон дважды в день, вы получите чудесную маленькую язвочку, которая никогда не подсохнет. Пока, разумеется, не отошлете лошадь к Кальдеру, который возложит на ваше сокровище руки... вместе с обычным антибиотиком, который и начнет нормальный процесс исцеления.

-- Господи милостивый.

-- Не мажьте кортизоновой мазью порезы, -- сказала Пен. -- Многие так делают. Это глупо.

-- Не буду, -- пылко пообещал я.

Она ухмыльнулась.

-- Знаете, тюбики с зубной пастой заполняют с заднего конца. Так что мы внимательно присмотрелись и обнаружили, что конец тюбика был раскручен, а потом вновь запечатан. Очень ловко.

Теперь она, похоже, закончила, и я спросил:

-- Это все?

-- Это все.

Какое-то время мы размышляли молча.

-- Это ответ на кучу вопросов, -- наконец сказал я.

-- Например?

-- Например, почему Кальдер убил Яна Паргеттера. Паргеттер хотел что-то прекратить... может быть, эти проделки с болезнями. Сказал, что с него хватит. Сказал еще, что остановит и Кальдера, и тем, должно быть, подписал свой приговор.

Пен спросила:

-- Кальдер вам так и сказал?

-- Да, так и сказал, но в тот момент я не понимал, о чем он.

-- Интересно, -- задумалась она, -- почему Ян Паргеттер захотел остановиться? Они явно делили между собой постоянный приличный доход. Кальдер, должно быть, завербовал его Бог знает когда.

-- Селен, -- сказал я.

-- Что?

-- Селен -- вот почему. Вызывая у лошадей заболевания, а потом исцеляя их, они не рисковали причинить неисправимый вред. По сути, вреда вообще не было. Но селен -- это навсегда. Жеребята останутся уродцами. Я догадываюсь, что эту идею Кальдера Паргеттер счел отвратительной. И взбунтовался, возможно, потому, что он все-таки был ветеринаром.

-- А Кальдер не захотел расстаться с идеей... и убил.

Я кивнул.

-- Кальдер ведь рассчитывал не только на доход, но и на славу. И если бы Джинни каким-то образом не заполучила этот шампунь, он, вполне возможно, достиг бы своего.

-- Удивляюсь, как она смогла, -- сказала Пен.

-- Гм. --Я неловко поерзал на кровати. -- Я вспомнил, как звали того работника Кальдера, который напомнил мне Рикки Барнета. Джейсон. Я вспомнил той ночью... в конюшне... забавно, какие штуки проделывает память.

-- А что с ним такое? -- сочувственно спросила Пен.

-- Я вспомнил, как Кальдер говорил, что дает пилюли Джейсону, а тот дает их лошадям. Он имел в виду травяные пилюли. Но когда Яна Паргеттера не стало, Кальдер, должно быть, нашел кого-то другого, чтобы давать лошадям эти двойные капсулы... потому что лошади с такими болячками не переводились у него во дворе и после смерти Яна Паргеттера.

-- Наверное, нашел, -- безучастно сказала она. -- Только...

-- Только что?

-- Только когда мы в ту субботу обыскивали двор, перед тем, как услышали ваш крик, мы заглядывали в разные стойла, и там почти не было лошадей. Поместье на этот раз пустовало.

-- Могу догадаться, -- медленно сказал я, -- что Джейсон был слишком занят. Он три месяца или больше проработал в конюшне Оливера, скармливая лошадям яблоки с селеном.

Тут в моем мозгу вспыхнула картинка. Яблоки... Шон, конюх, спешит через двор, размахивая ведром и грызя яблоко. Шон, Джейсон: одно и то же лицо.

-- Что такое? -- спросила Пен.

-- Фотография Рикки Барнета.

-- Ах, да.

-- Тут говорят, что завтра меня смогут выписать, сказал я, -- если уж мне так хочется.

Она вытаращилась на меня с комическим отчаянием.

-- Слушайте, что точно у вас сломано?

-- Говорят, что в верхнем списке лопатка, ключица, плечевая кость и несколько ребер. Внизу, -- пожаловался я, -- они запутались. Я не знаю, где в лодыжке помещается столько костей.

-- Они их закрепили?

-- Бог знает.

-- Как вы собираетесь с этим управляться?

-- Потихоньку.

-- Не дурите, -- сказала она. -- Оставайтесь здесь, пока не срастется.

-- На это могут уйти недели... там еще какие-то дела со связками, или сухожилиями, или я не понял.

-- Что еще за дела?

-- Да я не вслушивался.

-- Тим! -- Она вышла из себя. -- Да... это до того нудно...

Она подняла глаза к небу и наконец рассмеялась.

-- Я принесла вам подарочек из своей аптеки. -- Она порылась в сумочке. -- Возьмите, с любовью от меня.

Я взял протянутую ею маленькую коробочку и посмотрел на этикетку. "Окопник". Пен ухмыльнулась.

-- Спокойно можете принимать. Окопник содержит алантоин, а он способствует сращиванию костей. Вот чего не отнять... Кальдер поистине был величайшим знатоком всех существующих лекарственных средств.

Во вторник, 5 июня, Оливер Нолес забрал меня из больницы, повозил по разным поручениям, а затем отвез к себе домой, не в последнюю очередь из сочувствия, но главным образом чтоб поговорить о деле. Я ожидал, что он примет мою временную нетрудоспособность в обычной прямой и бесстрастной манере. Так он и сделал, только сухо заметил, увидев меня, что, когда я по телефону напрашивался на приглашение, я упомянул о "паре трещин" и не сказал, что на мне пол-акра бинтов и пластыря, а поверх всего такие живописные лохмотья.

-- Не беспокойтесь, -- заверил я. -- Я могу скакать на одной ножке и сидеть могу, и правая рука у меня в порядке.

-- Да. Я вижу.

Медсестра, которая везла меня к его машине в кресле на колесиках, запротестовала:

-- Скакать он не может, это его растрясет. -- Она протянула Оливеру клочок бумаги. -- Вот здесь у дороги есть место, -- она показала пальцем, -- где можно взять напрокат кресло на колесиках. -- Она повернулась ко мне. -- Выберите поудобнее. Такое, которое позволит держать ногу вытянутой, вот так. Меньше будет болеть. Ладно?

-- Ладно, -- сказал я.

-- Хм. Ну... всего хорошего.

Она с дружеской сноровкой помогла мне залезть в машину и повлекла больничный транспорт прочь, а мы с Оливером разжились по ее совету креслом, поместив изобилующее подушками и хромом удобство на заднее сиденье его автомобиля.

-- Отлично, -- сказал я. -- Следующим пунктом надо купить хороший моментальный фотоаппарат и пачку пленки к нему.

Оливер отыскал лавчонку и купил аппарат, а я по возможности терпеливо дожидался его, сидя на переднем сиденье.

-- Куда дальше? -- спросил он, вернувшись со свертками.

-- Кембридж. Инженерные работы. Вот адрес. -- Я вручил ему клочок бумаги, на котором записал координаты Рикки Барнета. -- Мы поймаем его, когда он пойдет с работы.

-- Кого? -- спросил Оливер. -- Кого мы поймаем?

-- Увидите.

Мы припарковались через дорогу от ворот заведения и подождали, и точнехонько в четыре тридцать начался исход.

Рикки Барнет вышел и посмотрел туда-сюда, разыскивая нас, и позади себя я услышал, как Оливер удивленно охнул и сказал: "Но это же Шон", потом расслабился и добавил с сомнением: "Нет, не он".

-- Нет, не он. --Я высунулся в открытое окно и позвал: -- Рикки!.. Сюда.

Он

перешел дорогу и остановился у машины.

Залезай, -- велел я.

Вы попали в аварию? -- недоверчиво спросил он.

Вроде того.

Он

забрался на заднее сиденье. Когда я ему вкратце объяснил, для ка-

ких целей может понадобиться его фотография, он особой радости не испытал;

но в его положении отказываться было затруднительно, а я к тому же порядочно подсластил свой беззастенчивый шантаж, который считал в своем положении вполне допустимым средством. Он все еще был недоволен, однако это имело свои достоинства, поскольку мне никак не требовалось сорок отпечатков, где он улыбается во весь рот. Оливер отъехал подальше, остановился по моей просьбе около удобного нейтрального фона -- выкрашенной в серое фабричной стены -- и сказал, что сделает фотографии, если я объясню, чего хочу.

-- Рикки похож на Шона, -- сказал я. -- Так что сделайте снимки Рикки в таком ракурсе, в котором он наиболее похож на Шона. Пусть он медленно поворачивает голову, как делал, когда вышел с работы, и скажите ему остановиться, когда будет лучше.

-- Хорошо.

Рикки вышел из машины и встал перед стеной, а Оливер установил фокус на средний план. Он сделал первый снимок, и мы подождали, пока тот проявится.

Оливер взглянул на него, хмыкнул, подрегулировал освещенность и сделал вторую попытку.

-- Вот этот хорош, -- сказал он, наблюдая за проявлением цветов. -- Выглядит совсем как Шон. С ума сойти.

Мрачноватый Рикки сохранял позу до тех пор, пока мы не отсняли четыре коробки пленки. Оливер передавал каждый снимок мне, как только он выползал из фотокамеры, а я раскладывал их рядами на сиденье и ждал, пока они проявлялись.

-- Отлично, -- сказал я, когда пленка закончилась. -- Спасибо, Рикки.

Он заглянул в окно автомобиля, и я спросил его, ничего особо не подчеркивая:

-- Ты помнишь, когда Индийский Шелк совсем стал слабый, какой ветеринар его лечил?

-- Ну да, ясно, помню, тот тип, которого убили. Он и его напарники. Он один из лучших, так папа говорил.

Я уклончиво кивнул.

-- Хочешь, подвезем тебя до Ньюмаркета?

-- У меня велосипед с мотором, спасибо.

Мы доставили его обратно к его инженерным работам, где я наконец утешил его, оплатив ему время и труды, и посмотрел, как он с грохотом умчался прочь, выставляя напоказ всему миру свою застенчивую браваду.

-- Что теперь? -- спросил Оливер. -- Вы сказали, Ньюмаркет?

Я кивнул.

-- Я договорился о встрече с Урсулой Янг.

Он окинул меня озадаченным взглядом, но поехал без возражений и аккуратно привел машину на автостоянку в центре города, куда пообещала подъехать Урсула.

Мы прибыли первыми, фотографии пока что оставались невостребованными, и Оливер наконец задал вслух тот вопрос, который давно сдерживал.

-- Вот что, -- сказал он. -- Для чего эти фотографии?

-- Чтобы найти Шона. -- Но зачем?

-- Только не взорвитесь.

-- Нет.

-- Потому что я считаю, что это он давал селен вашим кобылам.

Оливер сидел очень тихо.

-- Вы спрашивали о нем раньше, -- сказал он. -- Я думал... может, вы считаете... это он убил Джинни.

Теперь настала моя очередь молчать.

-- Не знаю, он ли это сделал, -- сказал я наконец. -- Не знаю.

Урсула стремительно примчалась на своей машине, посмотрела на часы и по привычке извинилась, хотя приехала вовремя. Она, подобно Оливеру и Рикки, слегка попятилась при виде моего неортодоксального одеяния, но по деловой привычке быстро овладела собой и втиснулась на заднее сиденье машины Оливера, наклонившись вперед, чтобы ее лицо было вровень с нашими.

Я передал ей тридцать из сорока снимков Рикки Барнета, которого, конечно, она немедленно узнала.

-- Не в нем дело, -- объяснил я. -- Рикки похож на парня, который работал у Оливера, и именно этого парня мы хотим найти.

-- Что ж, ладно. Насколько это важно?

Прежде чем я раскрыл рот, ответил Оливер:

-- Урсула, если вы найдете его, мы, вероятно, сможем доказать, что с Сэнд-Кастлом все в полном порядке. И не спрашивайте меня почему, просто поверьте на слово.

Она застыла с открытым ртом.

-- И еще, Урсула, -- добавил Оливер. -- Если вы найдете его -- этого парня, Шона, -- я остаток жизни все мои дела буду вести через вас.

Я видел, что на нее -- средней руки агента по родословным -- это обещание не произвело впечатления.

-- Ладно, -- коротко сказала она. -- Поехали. Я сегодня же вечером примусь распространять фотографии и позвоню, как только что-нибудь выяснится.

-- Урсула, -- предупредил я, -- если вы узнаете, где он сейчас, сделайте так, чтобы только не спугнуть его. Мы не хотим его потерять.

Она проницательно взглянула на меня.

-- Черновая работа для полиции?

Я кивнул.

-- А еще, если найдете, кто нанимал его в прошлом на работу, обязательно спросите при случае, не болела ли лошадь, за которой он ухаживал. Или вообще какая-нибудь лошадь в конюшне, в таком духе. И не называйте имени... он не всегда зовется Шон.

-- Он опасен? -- напрямую спросила она.

-- Мы не собираемся сражаться с ним в открытую, -- сказал я. -- Просто выследить.

-- Ладно. Вам обоим я верю, сделаю, что смогу. И, надеюсь, когда-нибудь вы объясните, что все это значит.

-- Если он делал то, о чем мы подозреваем, -- заверил я, -- мы постараемся, чтобы весь мир об этом узнал. Будьте уверены.

Она коротко усмехнулась и хлопнула меня по незабинтованному плечу.

-- Вид у вас так себе. -- Она обратилась к Оливеру: -- Тим говорил мне, что его лягнула лошадь и сломала ему руку. Это правда?

-- Он и мне то же самое говорил.

-- А что еще? -- строго спросила она меня. -- Как вы оказались в таком состоянии?

-- Лошадь не рассчитала силы. -- Я улыбнулся Урсуле. -- Неуклюжее животное.

Она знала, что я хочу увильнуть от ответа, но в ее мире всегда присутствовала опасность получить пинка от лошади, и этого всегда старались избежать, так что возражений не последовало. Сложив фотографии в свою вместительную сумку, она выскользнула из машины и уверенно уехала на своей.

-- Что дальше? -- спросил Оливер.