погиб. Пленным порой удаётся бежать из темницы, а мёртвые не встают из могилы.
кошмары, в которых Александр заявлялся ко мне и, гадко ухмыляясь, говорил:
"Вот-вот, гадёныш! Это и есть мой обещанный урок. К тебе вернулась надежда, а
тут пришёл я - и отнял её..."
рисковать ради какого-то урока. Ведь, если верить его словам, то два года -
гарантийный срок действия препарата. Разумеется, он мог и обмануть меня, с него
станется, и, тем не менее, на седьмую годовщину я устроил грандиозный пир,
нализался до чёртиков, а утром проснулся с раскалывающейся головой и тяжёлым,
будто набитым камнями, желудком. И всё равно я был счастлив. Такая мелочь, как
жестокое похмелье, не могла омрачить моей радости.
проявлением был слабый телекинез. Как-то раз, за послеобеденным десертом я
уронил пирожное, но успел подхватить его прежде, чем оно упало мне на колени. И
тогда мне почудилось, что на мгновение оно зависло в воздухе.
воли передвигать на небольшие расстояния лёгкие предметы. Правда, уже через
десять минут у меня зверски разболелась голова, и я вынужден был прекратить
свои опыты. Но я всё равно был на седьмом небе от счастья - мой Дар возвращался
к жизни. В тот день я снова напился в стельку.
очень ослабленной форме. Я мог слегка обострять своё зрение (но лишь на пару
минут), чувствовал близость живых существ (зверей в лесу, когда выходил на
охоту), заставлял загораться легко воспламеняемые материалы... Словом, восьмой
год был для меня полон приятных сюрпризов.
Дальше дело не шло, ничего более серьёзного у меня не получалось. Да и эти
дешёвые штучки давались мне потом и кровью, вызывая головную боль, общую
слабость, сонливость, иногда даже - тошноту и рвоту. А порой, сверх меры
переусердствовав, я терял сознание. И со временем ситуация нисколько не
менялась к лучшему.
года, но был достаточно благоразумен, чтобы не бросаться с головой в омут. Если
от одного лишь взгляда на Формирующие у меня раскалывалась голова, то ни о
каком контакте с ними и речи быть не могло. Пять лет, проведённых во власти
маньяка-садиста, научили меня быть терпеливым.
хватило ровно на год. На исходе девятого года я не выдержал и в отчаянии
ухватился за ближайшую Формирующую...
долбануло, что я до сих пор удивляюсь, как мне удалось выжить. Я провалялся в
полной отключке не менее полусуток, да и потом целую неделю почти не вставал с
постели. А когда немного оклемался и стал здраво соображать, то понял, наконец,
что со мной приключилось. Удивительно, что эта мысль не приходила мне в голову
раньше!
именуемый повреждением Дара. Эта болезнь не была смертельной и не была
неизлечимой, вот только беда в том, что единственным средством лечения анемии
сакри было время. Повреждённый Дар восстанавливался сам по себе в течение пяти
- десяти лет, а в особо тяжёлых случаях требовалось лет пятнадцать, а то и
двадцать. Механизм повреждения Дара оставался загадкой для Властелинов (оно, с
одной стороны, и хорошо - иначе бы многие принялись штамповать соответствующие
заклинания). В большинстве случаев этот недуг был результатом необдуманных и
чересчур интенсивных манипуляций силами, но иногда поражал и без всяких видимых
причин. Впрочем, со мной всё было предельно ясно: мой Дар повредила та гадость,
которую Александр на протяжении пяти лет регулярно вкалывал мне. И я боялся,
что у меня случай из разряда особо тяжёлых. Похоже, моего полного излечения
придётся ждать все двадцать лет. А может, и двадцать пять.
Позже, когда я осмелился думать об этом, то пришёл к успокоительному выводу,
что всё равно он не стал бы так рисковать. Вряд ли у него было достаточное
количество подопытных, чтобы получить статистическое подтверждение
возникновения анемии сакри. Тем более что он, давая мне двухгодичную дозу
своего зелья, для подстраховки делал это ежегодно. Следовательно, не был уверен
в устойчивости действия препарата на протяжении всех двух лет.
родным, моё заточение грозило затянуться надолго. Правда, я подсчитал, что даже
при самом неблагоприятном исходе мой Дар восстановится максимум через год по
времени Основного Потока. Но это мало утешило меня - ведь по моим биологическим
часам мне перевалит за пятьдесят, и я буду выглядеть, как пятидесятилетний
простой смертный. С горя я снова напился.
образ жизни - не пить, не курить, не обжираться до колик в животе, регулярно
заниматься спортом. С курением, впрочем, я завязал ещё в первый год - без
общения с Формирующими я не испытывал потребности в никотине. Да и вообще,
здоровье у меня было отменное, а вдобавок Александр сделал мне кучу прививок,
чтобы я раньше времени не загнулся от какой-нибудь болячки. На самый крайний
случай в доме имелась полностью укомплектованная аптечка неотложной помощи,
снятая с какого-то космического корабля. Так что у меня были все шансы дожить и
до пятидесяти, и до шестидесяти лет без помощи Формирующих. Правда, если моё
выздоровление затянется на такой длительный срок, съестных припасов мне явно не
хватит - но это не беда. В лесу водится полно дичи, а на деревьях и кустарниках
растут вкусные и сочные плоды. Как-нибудь перебьюсь, лишь бы хватило соли и
специй. А также кофе. Я произвёл ревизию продовольствия и подсчитал, что соли и
специй хватит с лихвой, зато кофе, если я и дальше буду пить его по три чашки в
день, закончится через семнадцать лет. Поэтому я решил сократить дневную норму
до двух чашек.
надеждой на лучшее.
дня, как я понял, что мой Дар повреждён, прошло чуть больше двух с половиной
лет. Время не летело быстрокрылой птицей, как мне хотелось бы, но и не ползло,
подобно хромой улитке, чего я боялся. Оно просто шло - своим чередом.
охоту - пока что для развлечения, а не по необходимости. Иногда, разнообразия
ради, я заменял охоту рыбной ловлей - что тоже было приятно. И, добавлю, вкусно
- в озере водилась изумительная рыба.
живописью. Подобные творческие порывы находили на меня и раньше, ещё до роковой
встречи с Александром, но я стыдливо скрывал от всех своё увлечение и никому не
показывал своих рисунков - боялся критики, а ещё больше боялся льстивых и
неискренних похвал. Наверное, меня подавлял талант Пенелопы. Я с самого детства
тесно общался с ней и с Дианой, и, как мне теперь кажется, они невольно внушили
мне комплекс неполноценности. Я испытывал чуть ли не панический страх перед
точными науками, прекрасно понимая, что мне не дано сравниться с Дианой. Я
боялся взять в руки рисовальный карандаш или кисть, с содроганием представляя,
каким смешным буду выглядеть на фоне Пенелопы.
были далеко не шедеврами, но и не были они бездарной мазнёй. Придя к такому
выводу, а также избавившись от кошмара ежегодных визитов Александра, я
буквально наводнил дом рисунками. Работал я пока что с карандашом и бумагой, но
в теории уже изучал технику живописи красками - благо в библиотеке нашлась
парочка подходящих книг.
разумеется, ибо других посетителей, увы, не предвиделось. Я отобрал полсотни
самых, на мой взгляд, удачных рисунков и развесил их в холле. Затем целый вечер
ходил вдоль стен с бокалом вина в руке и, изображая из себя придирчивого
критика, рассматривал свои собственные творения. На всех без исключения
рисунках были изображены люди. Я рисовал только людей - знакомых, друзей,
родственников, имелась даже парочка Кевинов. Но больше всего было портретов
Софи...
воспоминания о ней по сей день оставались такими яркими, такими сильными,
такими живыми, что, закрыв глаза, я мог представить её лицо вплоть до
мельчайшей чёрточки. Я помнил, какие душистые у неё волосы, какая нежная и
бархатистая кожа, какие сладкие губы... Влюбившись в Софи с первого взгляда, я
не смог забыть и разлюбить её даже за десять лет разлуки. Возможно, именно
мысль о ней была тем спасательным кругом, который не позволил моему рассудку
кануть в пучину безумия. Я должен был уцелеть, вернуться, вырвать её из мерзких
лап Александра и сказать ей три простых слова, которые не успел и не осмелился
произнести в тот вечер: "Я люблю тебя..."
испробовать свои силы в настоящей живописи. Всё необходимое для этого, кроме
чистого холста, в доме имелось - небось, Александр тоже пытался писать картины
(каких он достиг успехов, я так и не узнал). А проблема холста решилась очень
просто: когда я здесь поселился, в библиотеке, на самом видном месте, висел
портрет бравого гроссмейстера рыцарского ордена Святого Духа - если вы не
знаете, то объясню, что Александр когда-то и был этим самым гроссмейстером. В
первую же неделю я снял портрет со стены и спрятал его подальше в чулан. Трудно
сказать, почему я не сжёг его; может быть, уже тогда предвидел, что мне
понадобится холст - а холст был хорош.
над первой в своей жизни настоящей картиной я работал больше года. Трижды мне
приходилось начинать всё сначала, но я не отчаивался. В конце концов, моё
упорство было вознаграждено, и портрет получился на славу. Портрет Софи - я
изобразил её в полный рост, одетую в церемониальный наряд принцессы из Дома
Света. Я уже мечтал о том, как представлю её отцу в качестве своей жены. А про
Мориса я предпочитал не думать, чтобы не портить красивую мечту суровыми
Акунин Борис
Мацумото Сэйте
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Майер Стефани