Чтение 23–й страницы книги ~Любимец~

соседней койке Батыю: - Покажешь ему, где взять нож.

Громко топая и разговаривая, в комнату вошли человек пять ветеранов,
которые куда-то ходили, пока мы тренировались.

- Не так громко, - сказал Прупис. - И не надо песен.

Ветераны покорно замолкли и стали громко шептаться. Один из них упал,
остальные шикали друг на друга.

- Напились, как скоты, - сказал Прупис. - Но я их не осуждаю - такая
уж у нас сволочная жизнь. Никогда не знаешь, сколько тебе осталось.

Батый закрыл глаза и сделал вид, что спит. Но я чувствовал, что он не
спит, ему интересно, о чем мы будем разговаривать. А я тоже понимал, что
мы будем разговаривать, иначе бы Прупис не присаживался на кровать - дал
бы мне кожу, и дело с концом.

- Мне Лысый намекнул, - сказал Прупис негромко, - что ты - любимец.

От этого слова Батый открыл глаза.

- Что в этом страшного? - спросил я. - То меня обвиняют, что я
искусственный, и грозятся разобрать на винтики, то вы говорите, что я
любимец. Я ничего не понимаю.

- Я тебе задал простой вопрос, и мне нужен на него простой ответ. Ты
любимец?

- Да, - сказал я не без колебаний. - А чего в этом плохого? Разве я
виноват?

- Никто не виноват в том, что с нами делают жабы, - сказал тихо
Прупис. - Но все-таки лучше, когда люди не знают, что ты любимец. Любимцев
мало кто видел, про любимцев думают, что все они - жабьи собаки. Им нельзя
верить, они... ну, как животные. Не люди, а животные, только домашние.
Собак жабы потравили, и вместо них любимцы.

- Это все вранье! - сказал я громче, чем надо было - кто-то еще
обернулся в нашу сторону. - Любимцы тоже разные бывают.

- А кто знает? - сказал Прупис. - Мы все живем по своим углам и не
знаем. Теперь я гляжу на тебя и вижу, что ты - как человек. А почему ты
сбежал?

- Надоело, - соврал я. - Надоело быть любимцем. Хочу, чтобы меня не
любили.

- Шутишь, - сказал Прупис. - Ну шути, шути. Ты мне нравишься, но все
же будь осторожен.

Он поднялся и ушел. Вова Батый повернулся ко мне и сказал:

- А мне говорили, что любимцев выводят в специальных лабораториях и
мозги у них вынимают.

- Я сейчас у тебя мозги выну, - мрачно сказал я. Мне спорить не
хотелось.

- Я думал, что любимцы хорошо живут, - продолжал Батый, не обратив
внимания на мое предупреждение, - что у них жрать - от пуза! И чистые они.

- Жрать от пуза, - сказал я. - Сколько хозяйка даст, столько и съешь.

- И дом, и чисто, - сказал Батый, с непонятной мне завистью.

- А ты что, хотел бы?

- Кто не захочет? - спросил Батый. - Каждый человек хочет жрать и
спать.

- А я бы ни за что туда не вернулся.

- Почему?

- Потому что жратва - не главное. Тебя любят - ты сытый, тебя
разлюбили - то побьют плеткой, а то и отправят на живодерню.

- И ты с ними в одном доме жил? - спросил Батый, глядя в потолок.

- Конечно. В одной комнате.

- А правда, что у них когти ядовитые?

- Ну и глупый ты, Батый! Хозяйка же меня гладила! И мы с ней гуляли.

- А на каком вы языке разговаривали? - спросил Батый, и я понял: он
не поверил ни единому моему слову. Видно то, что было для меня
обыкновенно, в его небогатое воображение просто не вписывалось.

- На нашем, на русском.

- И она тебя не придавила? - спросил Батый наконец.

- Ну зачем же меня давить, если она меня любила?

- Лю-би-ла! - Он повторил иначе: - Лю-би-ла... Нет, я рехнусь от
него! Лучший друг жабы!

Я отошел к столу и стал резать кожу на тонкие полоски. Я работал
допоздна. Некоторые подходили ко мне, смотрели, но не мешали. Я думал, что
Батый никогда не видел спонсоров вблизи - это странно, но, наверное,
возможно - не могут же господа спонсоры находиться везде и наблюдать за
всеми людьми. И для человека, близко не видавшего спонсора, он кажется
холодным чудовищем. Какое горькое заблуждение!

Прошло два дня в непрестанных тренировках, я уставал, как будто из
меня к концу дня выпускали воздух. Но кое-чему я научился. Это легко
объяснить: ведь я был выше ростом многих из воинов нашей школы и быстрее
других двигался и думал. Меня хорошо кормили в детстве.

Господин ахмет два раза при всех меня похвалил. А Прупис хоть и не
хвалил, сказал мне спасибо, когда я отдал ему аккуратно и крепко
сплетенный хлыст. Ко мне стали обращаться другие воины, я не отказывал - я
люблю мастерить: шить, вырезать, плести...

Если бы не постоянная усталость, я был бы счастлив. Мне жилось не
хуже, чем у Яйблочков. Нас хорошо кормили, и я спал на настоящей мягкой
койке. Правда, я побаивался Добрыню, который помнил о нашей встрече и не
давал забыть о грядущей мести.

Я больше не пытался выяснить, к чему нас так тщательно готовят.
Потерплю - узнаю.

Я выбрал себе хозяином Пруписа. Я же был вчерашним любимцем. А
любимец с детства приучен жить при хозяине. Может, другие обитатели нашей
школы и не нуждались в хозяине, а мне было тяжко без существа, которому я
мог бы подчиняться. Понимая это, я думал тогда, что являюсь исключением
среди людей, но потом-то я догадался, что подчинение - обязательное
свойство человеческой натуры. Все люди ищут себе спонсора, и если нет
настоящего, то находят ему заменитель. Я тогда еще не бывал в других
странах и на других континентах, но что касается России, то она,
оказалось, всегда была послушной - то начальнику, то революционеру,
который этого начальника убил, то следующему начальнику.

Мое терпение было вознаграждено довольно скоро. Дней через пять,
когда мы отдыхали после отвратительного упражнения - долгого бега вокруг
нашей школы с мешком песка за плечами, - мрачный Гурген сказал:

- Кому это нужно? Судьба и без этого разберется.

- Ей помогать надо, - сказал Батый.

Мы смотрели, как Добрыня направлял оселком свой меч.

- Как девушку гладит, - сказал Гурген.

- Сколько раз он ему жизнь спасал, - заметил Батый.

Я навострил уши.

- Все это показуха, - сказал Гурген. - Ты же знаешь, откуда кровь
берется.

- Молчи, - сказал Батый. - Ты здесь только третий месяц, а я уже
скоро год. Если все будет нормально, через два месяца перейду в ветераны.
А сколько со мной начинали и гикнулись?

- Ничего, завтра встреча товарищеская, - сказал Гурген.

Собеседники замолчали, и тогда я понял, что могу кое-что узнать.

- А что такое товарищеская встреча? - спросил я у Гургена.

- Когда договариваемся, - ответил за него Батый. - Встречи бывают
товарищеские, от которых ничего не зависит. На них придумывают всякие
трюки - как в цирке. Там по-настоящему обычно не убивают. У нас завтра
товарищеская встреча с "Черными Тиграми". Попросись, Прупис тебя возьмет -
тебе же надо присматриваться.

Раз уж разговор начался и никто на меня не кричит, можно было
спрашивать и дальше:

- А когда нетоварищеская?

- Когда календарная? Или на кубок? Тогда судьи строго смотрят - там
труднее. Там погибают. Только кто? Зеленые салаги, вроде тебя. Ветераны
решат, кому помереть - обязательно помрешь.

- Как помрешь?

- Ланселот не совсем понимает, зачем он здесь живет, - сказал Гурген.
- Он думает, что мы - спортивная команда. А мы гладиаторы.

- Гладиаторы? А Батый говорил - рыцари!

Я вспомнил старый фильм, который показывали по телеку, и спонсоры
разрешили мне смотреть его, потому что было не очень поздно. Дело
происходило в древней империи, которую, кажется, называли Римской. Там на
стадионе сражались люди. Один из них был тяжело вооружен и снабжен сетью,
которую он все норовил накинуть на голого юношу с коротким мечом. Тот
крутился, прыгал вокруг и в конце концов победил неповоротливого тяжелого
воина - госпожа Яйблочко расстроилась, что мне показали такое жестокое
зрелище, а сам Яйблочко стал смеяться и говорил, что это такое же
ископаемое, как животное мамонт. Помню, он сказал, что такие кровавые
зрелища ушли в позорное прошлое.

- Это же запрещено! - сказал я. - Это же ушло в позорное прошлое, как
мамонт и Римская империя.

Когда мои соседи отсмеялись, Батый спросил:

- Кто же это тебе рассказал? Может, ты в школе учился?

- Спонсор, - сказал я.

- Именно его и надо было слушаться, - сказал Батый, и в голосе его
прозвучала ирония. - Они в этом понимают.

- А я ничего не понимаю! - взмолился я. - Честное слово - я как в
лесу! Если есть гладиаторы, значит, кто-то должен на них смотреть и даже
получать удовольствие от такого дикого зрелища. Но ведь не в подвале вы
устраиваете так называемые "товарищеские встречи"?

- Нет, - Гурген редко улыбался, но за гот день он выполнил три
годовых нормы по смеху. - Мы это делаем на больших стадионах. В Москве, в
Люберцах, в Серпухове... где мы еще были, Вова?

- Везде были, где стоит жабий гарнизон, - сказал Батый.