Чтение 23–й страницы книги ~Вернусь не я~

не тебе - дороге отмеривать долгие часы дневных переходов, указывать места
привалов и ночевок. От колодца к колодцу, мимо пастушьих шатров, мимо лохматых
овец, дремлющих под беспощадным со лнцем, мимо злых худых коз, не щадящих
последние травинки между пыльных камней...

Ездралеон - каменистая пустыня. Ездралеон - пастушье царство.

- Почти Этолия, ванакт! Гор, правда, нет, и леса нет, и рек нет, и ничего
нет. А так очень похоже, понимаешь! А почему похоже? Овцы есть, молоко кислое
есть, городов, чтоб они пропали, нет...

А по ночам - белые огромные звезды, молчаливые, близкие. Опустилось
меднокованое небо вниз, в вершины холмов уперлось. Не упадет! Прочно стоит
земля Ездралеон, древняя пастушья держава. Отражаются звезды в кремнистых
скалах, рассыпая огонь дробными искрами. Тихий шепот ветра, тихий шепот дороги,
тихий шепот звезд...

- Смотри, Мантос, а созвездия-то не такие, как у нас! И Медведица ниже, и
Кефей не виден. А все равно - здорово!

В темных полотняных шатрах - молчаливые люди. Им не о чем говорить со
случайным путником. Разве что налить ему воды, насыпать в миску вареной
чечевицы, нацедить кислого молока. Бедны цари пустыни, владыки каменистой земли
Ездралеон, но не страшна им чужая пята, ибо нечего делать гордым завоевателям
здесь, в пастушьем царстве. Поэтому молчат гордые пастыри овец - неулыбчиво,
спокойно. Только когда очень попросишь, только когда выпьешь холодного овечьего
молока...

- За теми холмами Гилгал-камень, о чужеземец. На высоком холме стоит, не
спутаешь. Поставил его там праотец наш Абрагам бар-Фарра, когда приехал сюда из
земли Уц, из Ура Халдейского...

Ездралеон. Пастушье царство. Что делать Диомеду Дурной Собаке у камня
Гилгал, воздвигнутого Абрагамом из земли Уц?

"...А посему, Дамед, владыка жестокий, велю тебе идти в землю
Ездралеон..."

Зачем я Ему?

* * *

Жертву приносят кремневым ножом. Не бронзовым, не медным. И резать горло
нужно ровно, не наискось, и кровь должна литься на камень, а не на землю.

Опустила голову худая овца, молчит, бедная.

Чует...

Почему-то думалось, что сюда меня не пустят. Почему-то думалось, что
придется повернуть назад...

Уже дорогой я понял, что ошибся пророк, обличавший меня на базаре в
Аласии. Ошибся - или не разобрал того, что услышал в грезах своих. Стоит
Гилгал-камень посреди земли Ездралеон, на высоком холме у дороги стоит. Но...

Но кто мне ответит? Чей алтарь вкусит крови овцы-бедолаги? Племенной
божок, владыка каменистой пустыни? Разве он - Единый? Разве он - Тот, Кем
сотворены все Номосы, все миры? Тот, Кто и есть мир? Собираются раз в год у
Гилгала-камня пастухи окрестные, кропят алтарь кровью, о поголовье обильном
просят. О чем еще просить им? Не о Великом Царстве, не о судьбах Азии! Они и
слов таких не слыхали, ни к чему здесь такие слова.

А этот их бог - слыхал? Знает? Бог бродячих пастухов, покровитель шатров и
овец. А то, что зовут его Ахве-Еди-ный, то просто понять. Не видели пастухи
здешние другой земли, единственная она для них. И они сами - единственные,
забытые временем среди этих холмов. Так откуда иным богам взяться? Одна земля,
одно племя, один бог. А может, в далеком Уре Халдейском услыхал праотец Абрагам
сын Фарры про Единого, услыхал, соплеменникам поведал.

Странно глядели на меня пастухи, неподалеку от Гилгала шатер разбившие. Не
осуждали, дивились скорее. Что, мол, ты ищешь, о чужеземец, возле нашего камня,
у нашего бога? Свой у тебя бог, к нему иди, у него проси. Но пустили все же.
Даже кремневый нож дали, даже про то, как горло овце несчастной резать,
объяснили. Я - гость, гость их шатра, гость их бога...

Уходить поздно, я уже здесь. Что же ты скажешь мне, пастуший бог?

Пастуший бог молчал.

Да и кому говорить? Холм, венец густых кустов на вершине, узкая тропа,
исчезающая среди темной зелени, за нею - груда камней, поросших желтоватой
травой. Еще один камень, плоский, грубо околотый чьей-то неумелой рукой, в
землю врыт - алтарь, не иначе.

Гилгал. И Диомед Дурная Собака, Дамед-ванака у груды камней.

Один.

Увязались за мною было верные гетайры, да только я и слушать не стал. Чем
они помогут? Разве что подивятся вволю. Чудит, мол, Диомед-родич, тысяча богов
вокруг, а он зачем-то к тысяча первому поехал, понимаешь!

Молчал Гилгал, груда камней на вершине. Молчал пастуший бог. Я вздохнул,
поглядел в темнеющее закатное небо.

Здесь ли Ты, Единый?

Острым был кремневый нож. Прямо на камень хлынула темная кровь. Прямо к
первым звездам вознесся горьковатый жертвенный дым...

- Я здесь, Единый! Я, Диомед, сын Тидея, я, Сияющий, знающий о Тебе, я,
покоритель Востока, здесь! И если Ты тоже здесь, ответь!..

Почему-то пересохло горло. Почему-то дрогнули пальцы. Ничего не
изменилось, все так же молчат камни, все так же тихо шелестит кустарник вокруг.

- Я здесь, Единый! Я, Диомед, сын Тидея. Ты звал меня, Ахве, я пришел...

Тихо, пусто... Но почему так страшно? Почему ладони...

-Я здесь...

Сухо затрещали ветки. Затрещали, дрогнули, выстрелили нежданным огнем.
Рыжим было пламя, как то, в котором погибла Хаттуса...

Услышал.

Ответил.

И пламя - слова Его!

Я обернулся, пытаясь найти выход. Поздно! Не уйти, не скрыться. Огненный
венец вокруг Гилгала. Огненный венец вокруг меня. Все сильнее пламя, все выше.
Опалил жар веки, но не закрывались глаза - как в ту ночь, когда мой НАСТОЯЩИЙ
Дед пообещал мне великую славу...

- Долго ты шел ко Мне, раб Мой Диомед!.. Кто это говорит? Огонь? Я сам?
Или кто-то Другой шевелит моими губами?

...А пламя все выше, под самыми небесами, и вот уже огненный шатер
сомкнулся над вершиной, закрутился вихрем, обжег кожу сухим жаром.

- Или забыл ты, Диомед, владыка жестокий, неблагодарный, что ты лишь пыль
в устах Моих, лишь пепел под стопою Моею? Услышь же волю Мою от слова до слова,
дабы исполнить ее под угрозой гнева Моего тяжкого, ибо так повелеваю Я,
АХВЕ-СУЩИЙ, Я, БОГ ЕДИНЫЙ!..

Загудел рыжий огонь, языками палящими ко мне мет-нулся... Но страх уже
исчез, сгорел в первых искрах нежданного пламени.

И это Единый? И это Творец миров? И это Тот, Кто и есть мир? Разве Он
станет грозить и сердиться?

- И бойся, Диомед, нарушить волю Мою, ибо Я - Бог ревнивый,
немилосердный...

И словно пропало все - ревущий огонь, горячие камни, запекшаяся кровь на
алтаре. Где Он? Разве Он говорит со мною? Одуревший от скуки пастушеский божок
решил напугать случайного гостя, словно племенной вождь, ведущий в бой дюжину
грязных козопасов. Пламя, молния, морская волна... Божки грозят, пугают гневом,
ибо знают, что Человек может распрямиться...

- Слушай же Меня, Диомед, раб Мой! В рабстве у царя Кеми сейчас Мой народ,
в рабстве жестоком, немилосердном. Ведаешь ты об этом, но не желаешь помочь, не
желаешь споспешествовать ему. Но теперь это Моя воля! Помоги народу Моему,
сделай так, чтобы познал он свободу, чтобы из рабства сам вышел, чтобы пошел
туда, куда Я велю...

Хорошо ли смеяться пред ликом божьим? Может, и плохо, но как удержаться?
Обрадовался божок пастушеский, повелитель шатров и овец, что забрел к нему
Дамед-вана-ка. Ну, как не порадеть за народец свой? Сослужи, мол, службу,
гость, поспособствуй. А не то Я тебя!..

...А что это за народ такой, о котором я знаю? Уже не хабирру ли, за
которых Месу-изменник, посол грязноязы-кий, вступался? Те, что в Кеми каналы
роют и кирпичи лепят?

- А если выполнишь ты волю Мою, если поможешь народу Моему, то наполню Я
твой шатер богатством, и приумножатся стада твои, и жены твои, и заполнят твои
потомки землю...

Пожал я плечами, про жен да стада услышав. Чего еще ждать от пастуха? Что
он еще может пообещать?

Странное дело, вроде как горло отпустило?

- Ведома мне теперь воля Твоя, Ахве, пастуший бог, - вздохнул я. - Выполню
я ее, нет - не ведаю еще. Но только не нужна мне Твоя награда, ибо нет у меня
стад, и потомков нет, и родной земли. А гнев Твой - пустой, пастуший бог! Сто
раз обходила меня смерть, а если в сто первый не обойдет, что с того? Человек -
смертник, чем его напугаешь? Ты не страшнее Таната!..

Не договорил. Не договорил, ибо понял - некому меня слушать. Вместо
огненного шатра, вместо рыжего пламени - тихое вечернее небо. Холоден камень, и
недвижно стоят вокруг Гилгала зеленые кусты... Ушел. Меня не дослушал.

Не поладили мы с пастушьим богом! "

Костру я не удивился. Мало ли кто забредет переночевать у подножия холма?
Темноте удивился, из которой огонек желтый светил. Сколько я у Гилгала пробыл?
Полчаса? Час? А ведь уже ночь!..

Коня я оставил у ближайших шатров, где стали лагерем мои гетайры, идти
пешком по неровному камню не хотелось... Да и не спешил я никуда. Пусто было на
душе, холодно. Словно обманули меня, солгали...

Зачем я шел сюда, к пастушьему богу?

А костер горел так ярко, а огонь пылал так близко...

- Мир тебе, путник!

Немолодой, но и не старый, в темной бороде - легкая изморозь седины, на
плечах плащ серой шерсти, на голове - талаф, витым шнурком перетянутый. Пастух.
Обычный пастух.

...Разве что руки приметные - крепкие, сильные, в тяжелых мозолях.

- Мир тебе, - кивнул я. - Мое имя - Диомед, сын Тидея, а в этих местах