Чтение 23–й страницы книги ~Печать на сердце твоем~

- Ух, ты!

подхватил венет и даже притопнул.

На погосте - шум и гам, Мертвяки гуляют, Задирайте, девки, юбки, Ежели поймают!

Костомаху обгрызу, Черепок оставлю, Чем землею засыпать, Лучше тризну справлю! Эх ма!

- Ух, ты! - повторил Ярчук, вновь притопнул и внезапно завел хриплым басом:

Нонче ночка удалась - Раскопал могилу. Хочь воняет оно сильно, Все одно я с милой!

- Эх ма! Ух, ты! - грянули они в два голоса, после чего Згур петь больше не смог - его душил хохот.

Ярчук тоже засмеялся - громко, натужно. Затем с трудом перевел дыхание и удовлетворенно хмыкнул:

- Отож!

И, подумав,добавил:

- Крута кощуна! Таперя не сунутся!

Згур и сам был доволен. Только бы "чугастр" не предложил ему спеть этакое где-нибудь на людях! Тут не только мертвяков распугаешь!

286

Ночью вновь приснился давний сон. Бусел - сгинувший, тот, что был до Великой Войны, десятки черных крыш, высокий частокол у речного плеса. Отец стоял рядом, глядя куда-то вдаль, в сторону подернутого вечерней дымкой леса. Згур успел удивиться. Здесь всегда лето, когда бы сон не снился...

- Ты отомстил?

Отец спросил, не оборачиваясь, и Згуру почудилось, будто Навко Месник, тысячник Седой Велги, сердит на сына. Ведь он обещал!

- Я не смог, отец...

- Почему? - Навко резко обернулся, молодые глаза смотрели сурово, неулыбчиво. - Почему? Потому что Ивор был когда-то воином Велги? Пожалел оборотня?

- Ивор... Ты... Он не оборотень! Згур растерялся. Наверно, он должен ненавидеть Палатина. Но ведь тот, кто ныне правит в Валине, и есть...

- Пожалеть можно каждого! - слова падали тяжело и мерно. - Мы убивали сполотов, хотя каждый был человеком - как ты и я. Сполоты убивали нас.

- Но ведь война кончилась, отец! - Згур вспомнил тот, прежний разговор. - Ты сам говорил...

- Говорил... - голос зазвучал тише, плечи под красным плащом еле заметно дрогнули. - Война кончилась, Згур, и на наших могилах давно растет трава. Я ведь погиб - еще тогда, под Коростенем. Ивор - это уже не я. Помнишь, ты хотел отомстить? А теперь? Теперь тебе нравится Великий Палатин Валинский. Еще немного - и ты полюбишь его. Кем же ты станешь, Згур?

- Я... Неправда! - Слова не шли. - Он предатель!

- Да! Я стал предателем - и умер. Помнишь, я говорил тебе, что есть нечто пострашнее, чем чаклунские козни? Можно умереть - и даже не заметить. И самому стать

Смертью...

...Прощальные слова Теллы - нелепые, жуткие. "Ты назвался Смертью, парень! Станешь Смертью ты теперь!"...

- Я долго думал, почему Ивор стал предателем? В Ирии много времени, Згур, хватает на все... Нет, не из-за Аланы! И даже не потому, что хлебнул крови и власти. Это страшно, но все же не из-за этого... г - Тогда почему? - заторопился Згур, видя, как туманом покрывается близкий горизонт, как тают черные дома на холме.

- Почему, отец?

- Не знаю...

Голос донесся еле слышно, словно издалека. Серый туман надвинулся, стал гуще, повеяло ледяным ветром...

- Не знаю... Может, потому, что он забыл, как пахнет полынь - та, что растет у нашего дома. А ты помнишь?

Згур хотел ответить, но серый сумрак сменился глухой чернотой. Земля ушла из-под ног, в уши ударил зловещий посвист, и чей-то скрипящий голос прокаркал: "Жив! Жив! Жив!.."

Глава 11 ВАТАГА

Горячая вода обожгла кожу. Згур чуть поморщился, провел ладонью по подбородку. Чисто! Кажется, порядок.

Оставалось выплеснуть воду из котелка, вытереть бритву и двигаться дальше. Уже смеркалось, и следовало поспешить.

Ярчук, наблюдавший за странным занятием "молодого боярина", осуждающе вздохнул и любовно огладил бороди-щу, на этот раз вновь заплетенную в косички. Згур улыбнулся:

Борода предорогая! Сила мне тобой дана! Жаль, что тела часть срамная всем столь явно не видна!

- Ась? - недоуменно откликнулся венет.

- Верши, - удовлетворенно пояснил Згур. - Сам же научил!

Ярчук крякнул, нахмурился, вновь огладил любовно завитые косички:

Гой еси, скоблено рыло! Сколь отраден мне твой вид! Худо лишь, что моя мила с гузном спутать норовит!

Хорошо, что бритва была уже в мешке. Згур согнулся от хохота, с трудом глотнул воздуха:

- П-повтори!

Венет с невозмутимым видом удовлетворил его просьбу. Ярчук не переставал удивлять. И тем, что, пробредив полночи, наутро, как ни в чем не бывало, двинулся в путь,ну и, конечно, "верши". Уж не сам ли он про "бедну людь сложил?

...Места были знакомы. Опушка, старая, занесенная пушистым снегом землянка, дорога, уводящая на полдень, Там, за деревьями, их поджидал подлец Ичендяк, а здесь совсем рядом с их костерком, когда-то лежала Улада...

Згур заставил себя остановиться. Не вспоминать! Вспомнишь - и сразу становишься слабее! Главное - дошли. Там, за невысоким бугром, село...

- Али в гости собрался?

Кажется, венет начал что-то понимать. Ну и пусты Только бы бабка Гауза была дома!

Ярчук вскинул мешок на плечи, поправил лыжи:

- Знамо, в гости! Ты, боярин, все по утрам лик скоб.. лишь, а таперя - на ночь глядя. Уж не к девице ли?

Згур удовлетворенно провел рукой по щеке. Чисто! Хо., роша бритва!

- А вот сейчас и увидим!

Село утонуло в снегу почти по самые крыши. Над изба-ми вились белые дымки, лениво лаяли собаки, издалека до^ носились негромкие голоса. Повеяло теплом, вечерние покоем, сразу же заныли уставшие плечи. Згур оглянулся вспоминая. Кажется, туда, в конец улицы...

Землянка, столь ему памятная, исчезла. На ее месте стоял дом - добротный пятистенок со слюдяными скопи ками и высоким крыльцом, над которым медвежьей головой скалился резной конек. Згур сбросил лыжи, взбежал на крыльцо. Интересно, дома ли Ластивка? На стук открыли почти сразу. На пороге стояла высокая худая старуха в накинутом на плечи мохнатом полушубке, Из-под серого платка остро глядели выцветшие от долгиех лет глаза.

- Бабушка Гауза? - Згур улыбнулся, снял шапку. -Чолом!

- Кому бабушка... - старуха смерила гостя внимательным взглядом. - Ну, здрав будь, молодец! Откуда будешь? - Я... - начал было Згур, но договорить не успел.

- Погодь! Сама догадаюсь! "Чоломкаешь", говор полуночный, меня знаешь. Уж не внучкин ли женишок явился?

Послышалось изумленное: "Ой!" В дверь выглянул Ластивка, засмущалась, начала поправлять ворот белого платья...

- Сгинь! - цыкнула старуха. - Налюбуешься еще! Значит, сотник Згур, Учельня Вейскова, Коростень-город. Так?

Оказывается, Ластивка запомнила все, что он ей рассказал. Згур невольно смутился.

- Вижу, вижу! Красавчик, серебро за поясом, ну прямо Кей из сказки! А это кто с тобой?

Венет, уже успевший снять шапку, степенно поклонился:

- Ярчук я, роду Бешеной Ласки. Исполать, матушка!

- Кому бабушка, кому матушка, кому карга старая... Оно и видно, что Ярчук - страшен больно. Кто же тебя, болезного, так назвал? В самую точку вышло!

Згур бы, пожалуй, обиделся. Венет же вновь поклонился, кивнул:

- Назвали! А род мой, матушка, сугубо почтен. Ласка, коли осерчает, и шатуна-медведя не страшится, про то всем ведомо. Бешеная, прародительница наша, в лесу на деревах жила да повстречала некоего охотника, что в чащобе заблукал...

- Потом расскажешь, - Гауза нетерпеливо махнула рукой. - Ну, чего стали? В дом проходите! Гляди, Згур, на твое серебро строено!

Печь дышала теплом. Згур пододвинулся ближе, протянул ладони. Хорошо!

Ластивка уже заснула. Задремал и Ярчук, напоенный черным травным настоем. Бабка Гауза сидела на низень--кой лавке, неспешно перебирая узловатыми пальцами глиняные бусины. Такого ожерелья Згуру видеть еще не доводилось: каждая бусина - голова: то людская, то звериная...

- Ну а теперь рассказывай, сотник!

Згур кивнул. Весь вечер говорили о всяком - о лесной дороге, о Костяной Девке да о Хоромине. Бабка Гауза слушала молча, а Ластивка охала да ахала, поглядывая на Згура светящимися радостью глазами. Стало даже не по себе. То-то старуха его "женишком" назвала! Хорошо еще, не женихом!

Итак, надо рассказывать. Сначала? Нет, лучше с конца.

- Мне надо в Тирис, бабушка. Только вот товарищ мой прихворнул...

- Прихворнул? - Гауза покачала головой. - Так прихворнул, что и гостей на поминки звать пора. Нырки у него совсем плохи. Не ведаешь, что это? Твое счастье!.. Потому и завернул ко мне?

Хотелось сказать, что дело не только в Ярчуке, но врать

не хотелось.

- Потому. Он издалека, венет. Ему нужно домой. Если

бы ты его подлечила... Я заплачу!

- Заплатишь? - старуха хмыкнула. - Знамо, заплатишь! Мне еще Ластивку кормить, сараюшку новую строить. А то серебро я тебе верну...

Уловив удивленный взгляд гостя, она пояснила:

- Серебро, что ты Ластивке дал. За ворожбу так не платят. Я наузница, не чаклунка. И Ластивке, сопливке, нечего в такие дела лезть! Так что свои гривны назад получишь, а за этого медведя отдельно заплатишь...

Згур покосился на "медведя". Венет спал неспокойно, губы шевелились, словно Ярчук и во сне творил молитву.

- Значит, в Тирис? А его здесь оставишь?

- Да, бабушка...

Гауза задумалась, вновь поглядела на венета.

- Дикой он! Слыхала я про их край. Он Сурью зовется. Неспокойно там ныне... Да и у нас не лучше. Катакита под Рум-городом разбили, войско его во все стороны прыснуло, ровно зайцы. Зайцы-то зайцы, да волков хуже. В Тирис сейчас не пройти - там Кей-Сара вояки. Никого не пускают, Катакитовых людей ловят. Так что лучше и тебе, сотник, здесь перезимовать!

- А другой путь есть? - растерялся Згур. - Мне к морю надо, чтобы домой...

- Есть-то он есть. Да только лодьи ныне не сыщешь. Торговцы все куда подале уплыли, а у берега галеры стоят - стерегут. И вдоль берега не пройдешь...

Его план рушился. Вернее, уже рухнул. Через заслоны одному не пробраться. Еще за лазутчика примут! Идти назад? Но там "коловраты" Иворовы! Зима, в лесу не схорониться, рекой не проплыть..

- Так что оставайся, сотник! Дом большой, новый, места всем хватит. Я ведь чего дом не строила? Не от бедности. За реку думала переезжать. Хвала богам, не успела! Там сейчас самая резня: села палят, людей режут да на колья сажают. Здесь, в Нистрии, поспокойнее будет...

Згур кивнул. Все ясно - война! Хорошо, если Палатину удастся договориться со Светлым! Иначе запылают села не только над Нистром, но и над Денором, сполот пойдет на улеба, волотич - на сполота... Не потому ли отец хочет отослать его подальше? Но ведь пожар может дойти до Края, до Коросте ня и Бусела! Что же делать?

...Ночью он проснулся от легкого прикосновения. Кто-то сидел рядом, чуть наклонившись. Маленькая ладошка погладила его по щеке.

- Ластивка!

- Тише! - девочка поднесла палец к губам. - Згур, не бери серебра. Откажись! Бабка хитрая, да я не спала - все слышала. Не бери!

Згур и сам не собирался, но Ластивка беспокоилась вовсе не о честной оплате.

- Не бери, Згур! Бабка Гауза знает, как ниточку порвать! Пока серебро у меня, ни один отворот силы не имеет! Не бери!

Згур улыбнулся. Что за "ниточка" такая? Опять ведовство!

- Хорошо, Ластивка! Не возьму!

- Правда? - девочка наклонилась, глубоко вздохнула. - А можно... Я... Я тебя...

- Нельзя! - Згур ловко поймал ее за ухо, слегка сжал. - Мала больно!

Послышалось знакомое "Ой!". Ластивка потерла ухо, обиженно засопела:

- Маленькая! Ничего не маленькая, можно мне уже! А если маленькая, зачем пришел? Я же говорила: приходи через три года!

Она отвернулась, всхлипнула:

- Думаешь, не вижу! С другой любился! До сих пор ее свет на тебе! Да только свет этот нехороший, дурной, и она - женщина дурная, выпить тебя хотела!

Згур вновь усмехнулся. "...Выпью я тебя до дна!" Ну, кобницы, ничего от них не утаишь!

- Спать иди! - суровым голосом велел он. Ластивка вновь всхлипнула, опустила голову и внезапно резко наклонилась. Но Згур оказался проворнее, и поцелуй, нацеленный в губы, пришелся как раз между носом и ухом.

Вначале понадобился барсучий потрох. В маленьком селе не оказалось не только барсука, но и справного охотника. Пришлось бежать к соседям за дальний лес, искать там какого-то "дядька Рагая", а после втроем - Згур, "дядько" да кривоногий свирепый пес Жучик - два дня бродили среди заснеженных деревьев.

Поторох поспел вовремя. Травяные настои не помогали. Ярчук все чаще забывался, бредил, и даже бабка Гауза начала волноваться всерьез - слишком далеко зашла хворь. Пришлось вновь бродить по лесу - на этот раз за землеройкой...

Згур, сколько знал, поведал знахарке о том, кто таков венет, откуда взялся и как злую болезнь заполучил. Услыхав об "огнищах", Гауза долго качала головой, а после заявила, что на Сури еще не такое деется, недаром страну эту соседи "царством Зла" прозвали. Может, оно и не совсем так, но боги точно Сурь не любят. То черную хворь нашлют, то глад, то беспутство людское. А ныне, как поговаривают, и того хуже: напали на Сурь с полуночи сканды, кнеса великого порубили, да и принялись державу разорять и огнем палить.

Згур невольно посочувствовал "чугастру". Кто знает, не на пепелище ли доведется вернуться? Спасибо сполотско-му Дию, улебскому Горосу да Матери Болот, что Орию от такой напасти уберегли! Одни они знают, что могло быть, не поспей войско Велегоста на белую ширь Четырех Полей!

Нечего было и думать о том, чтобы оставить хворого на попечение старухи и девочки. Да и уходить пока что некуда. В селе, где дядько Рогай обретался, удалось узнать, что в Тирис никого не пускают, а кто близко подойдет - ловят без разбору, после же просто: шуба с плеч да голова под меч. А за Нистром остатки Катакитова толпища все еще против войск Кей-Сара дерутся. И не видать войне ни конца, ни краю.

Стало ясно - придется зимовать. Згур подумал и рукой махнул: ладно! К весне, как снега сойдут, выберется.

Дел в маленьком хозяйстве бабки Гаузы оказалось предостаточно. Дом был новый, до ума еще не доведенный. Згур занял у соседей топор да пилу и делом занялся. Вскоре он уже перезнакомился со всем селом, попробовал здешней браги и даже перестал обижаться на прозвище Зятек, которым наградили его злоязыкие соседи. Зятек, так Зятек.

Шутки, конечно, шутками, как без них, но от Ластивки Згур старался держаться подальше. Серебро, правда, не взял. Бабка Гауза дважды подходила, но каждый раз Згур отнекивался, а после, вспомнив о "ниточке", заявил, что Дий Громовик, который всем богам бог, такого стерпеть не сможет, потому как справедливость в расчетах блюдет, и не ему, человеку маленькому, с Громовиком спорить. Кажется, старуха изрядно расстроилась, и Згур невольно задумался. Может, и вправду какая-то "ниточка" есть? Впрочем, он знал ответ. То, что связало его с Уладой, прочнее любой нити, даже той, которой умельцы-бронники намертво сшивают кожаные доспехи. И ничего с этим поделать уже нельзя. Можно только забыть, не помнить. Или хотя бы попытаться...

Только через месяц, в первую оттепель, когда стрелы Небесного Всадника начали жечь почерневший снег, стало ясно, что венет выдюжит. То ли барсучий потрох помог, то ли землеройка, то ли бабкины травы, но Ярчуку стало заметно лучше. Его уже не тошнило, спал жар, порозовели щеки. Венет уже вставал, но дальше завалинки его не пускали. Ярчук рвался сопровождать "молодого боярина" и в село, и в лес, дабы оберегать от всякой напасти, но Згур отмахивался. Особых напастей ни в селе, ни в ближней округе пока еще не встречалось, а далеко он и сам уходить не собирался. Тоже до поры до времени. Вот сойдут снега...

Вечер выдался неожиданно теплым. Солнце - Небесный Всадник - не спешило уходить на покой. Наступала "весна света" - пора оттепелей и последних, запоздалых морозов. Но пока что Воевода Студень явно оказался не у дел. За день снег подтаял, и на подворье уже хлюпали первые лужи.

Згур, намахавшись за день топором, присел на завалинку, с удовольствием вдыхая свежий, чуть прелый воздух. Хорошо! Не за горами весна, а там - зеленый лес, по которому иди хоть до самого Савмата!

Ярчук, накинув полушубок на плечи, пристроился рядом. Вслед за ним из дома вышла Ластивка, оглянулась и подсела поближе к венету. Згур заметил, что за эти недели девочка и "чугастр" как-то незаметно успели сдружиться. Они могли беседовать часами, причем венет разом терял всю свою суровость, становясь похожим на доброго дедушку, наставляющего внучку. Иногда он доставал "литерник" и принимался объяснять "внучке", что есть "литеры" и зачем они нужны. Згур, знавший от Гаузы, что юная науз-ница читает и пишет не только по-сполотски, но и по-рум-ски, только посмеивался в кулак. Девочка же внимала со всей серьезностью, но время от времени Згур ловил ее любопытный взгляд, словно Ластивка проверяла, замечает ли он ее внимание к косматому гостю. Однажды Згуру даже пришло на ум, что юная наузница хочет заставить его ревновать. Так ли, нет, но и сегодня они завели долгую беседу. Вначале Згур не прислушивался, а когда все же понял, о чем речь, едва удержался от улыбки. Венет долго и обстоятельно пояснял "юнице", как должна вести себя "женка", дабы ни себя не осрамить, ни мужнину честь не уронить. При этом он наставительно поднимал вверх мослатый палец и время от времени оглаживал отросшую за это время бородищу, доходившую почти до пояса. Девочка кивала, но в глазах ее что-то подозрительно поблескивало.

- ...Оная женка, - втолковывал разошедшийся не на шутку Ярчук, - котора злоязыка да нравом дурна, не токмо мужа срамит, но и роду всему порухой будет. А женка-то роду и голова, и душа! Про то друг мой верш склал. Верш дивный! Ино, послухай, Ластивка, польза тебе великая будет!

Згур не выдержал - хмыкнул. Ну все, "верши" пошли! Держись, Ластивка!

Венет вновь поднял вверх палец, откашлялся и начал мерно вещать:

Сварлива жона и днесь - загибель человеку, Яко же некдись бысть в стародавнем веку. Многие убо тогда чрез жон погибоша Мужие, что себе им в область дадоша...

- Дядя Ярчук, а что такое "дадоша"? - не выдержала Ластивка. - Имя такое?

При этом она подмигнула Згуру и вновь приняла самый серьезный вид.

Ярчук глубоко задумался, наконец рассудил, что имя ли, не имя, неведомо, однако же слово не зря в "верш" вставлено. Другу его, что "верши" складает, виднее. А посему...Затем, боже, сохраняй сам доброго мужа От такой твари злой, штоб не постигла нужа. Бо лепш, мовят, железо у воде варити, Неже тую личину, жону злу, учити!

- А мне нельзя выходить замуж! - внезапно заявила Ластивка. - Так что, дядя Ярчук, это не про меня.

Венет, кажется, растерялся, затем упрямо мотнул головой:

- Кожна добра женка к мужу прилепиться должна. А без того...

- И без того можно! Я ведь наузница. А наузницам замуж нельзя. И бабка моя наузница, и мама. Вот ребенка рожу и воспитывать буду. А к мужьям пусть другие прилепляются!

Тут Згур сообразил, что ему корчат рожу и при этом показывают длинный розовый язык. Похоже, наставления венета пропали даром.

- Эх вы! Такие взрослые - и такие скучные! - Ластивка вскочила и, дав Згуру лишний миг полюбоваться высунутым языком, зашлепала по лужам.

Мужчины переглянулись.

- Видать, правда, - согласился Згур. - Скучные. Венет тяжело вздохнул:

- Учить надоть! Вот, у меня почти така. Скоро замуж отдавать! Отбилась, поди, от рук-то!

Згур начал быстро считать. Ластивке не меньше двенадцати...

- Ярчук, так сколько же тебе лет?

- А-а! - понял венет. - Моя-то не родная. Приемна, считай. Родители сгинули, вот и пристала. За хорошую людь отдать хочу. Есть у меня друг...

- Тот, что "верши" складает? - догадался Згур.

- Он и есть. И "верши" складает, и литеры разбирает, и звезды считать умеет. Мудрец, однако!

- Звезды я и сам считать умею, - улыбнулся Згур. - Однажды насчитал двести двадцать одну.

Хотелось посоветовать венету, чтобы тот строго-настрого запретил будущему зятю складать "верши", но Згур все же сдержался. Может, и сам догадается?

Становилось свежо, и Згур решил, что пора уходить. Ярчуку еще рано глотать холодный воздух. Згур встал, оглянулся, любуясь ранними сиреневыми сумерками...

- Згур! Згур! Дядя Ярчук! Беда! Беда! Ластивка бежала, не разбирая дороги - по лужам, через ноздреватые сугробы, по черной оттаявшей земле.

- Беда! Беда! Бежать надо!

- Оружие! Быстро! - Згур вскочил, повернулся к двери, но Ярчук, опередив, уже заскочил в дом. Подбежала Ластивка, запыхавшаяся, мокрая, в грязи.

- Уходить надо! "Катакиты"! У околицы! Целая тыща! Из дома выскочил Ярчук, уже с секирой, кинул Згуру пояс с мечом. Тот кивнул, благодаря, и вновь повернулся к

девочке.

- Еще раз! Кто, где, сколько?