Чтение 23–й страницы книги ~Черный столб~

"...Что за нескончаемое письмо я тебе пишу! Я как будто разговариваю
с тобой, моя родная, и мне это приятно, только вот отрывают все время.

У нас тут - дым коромыслом. Дело в том, что привезли атомную бомбу
(мы ее называем "светлячок") и понаехало столько дипломатов и военных, что
ткни пальцем и наверняка попадешь. Сама знаешь, после запрещения испытаний
ядерного оружия это первый случай, когда потребовалось взорвать одну
штуку, естественно, что Совет Безопасности всполошился и нагнал сюда своих
представителей. На "Фукуоке" народу сейчас, как летом в воскресенье на
пляже в Кунцеве. Помнишь, как мы ездили на моторке? Это было еще в те
счастливые времена, когда шарик земной имел при себе нормальную магнитную
шубу.

Установку со "светлячком" поставим на платформу и погоним к столбу.
Она прилипнет к столбу и...

Ну вот, опять оторвали. Позвонил Морозов, просит зайти к нему. А ведь
уже заполночь. Покойной ночи. Маринка!.."

Уилл сидел в кресле и лепил. Его длинные пальцы мяли желтый комок
пластилина. Норма Хемптон - она сидела с шитьем у стола - потянулась,
прикрутила коптящий язычок огня в лампе.

- Как же быть с Говардом, милый? - спросила она.

- Как хочешь, - ответил Уилл. - Он обращается к тебе.

- Если бы он попросил, как раньше, двадцать-тридцать фунтов, я бы и
не стала спрашивать тебя. Послала бы, и все. Но тут мальчик просит...

- Мальчику двадцать четыре года, - прервал ее Уилл. - В его возрасте
я не клянчил у родителей.

- Уилл, он пишет, что если у него не окажется этой суммы, он упустит
решающий шанс в жизни. Он с двумя молодыми людьми из очень порядочных
семей хочет основать "скрач-клуб" - это сейчас входит в моду, нечто вроде
рыцарских турниров, в доспехах и с копьями, только не на лошадях, а на
мотороллерах...

- А я-то думал - на лошадях. Ну, раз на мотороллерах, ты непременно
пошли ему чек.

- Прошу тебя, не смейся. Если я пошлю такую сумму, у меня ничего не
останется. Отнесись серьезно, Уилл. Ведь он наш сын...

- Наш сын! Он стыдится, что его отец был когда-то простым дриллером
на промысле...

- Уилл, прошу тебя...

- Я упрям и скуп, как все хайлендеры [так называют в Шотландии
жителей гор]. Ни одного пенса - слышишь? - ни единого пенса от меня не
получит этот бездельник!

- Хорошо, милый, только не волнуйся. Не волнуйся.

- Пусть подождет, - тихо сказал Уилл после долгого молчания. - В моем
завещании есть его имя. Пусть подождет, а потом основывает клуб, будь оно
проклято.

Норма со вздохом тряхнула золотой гривой и снова взялась за шитье.
Пластилин под пальцами Уилла превращался в голову с узким лицом и сильно
выступающей нижней челюстью. Уилл взял перочинный нож и прорезал глаза,
ноздри и рот.

В дверь каюты постучали. Вошел Кравцов. Вид у него был такой, словно
он только что выиграл сто тысяч. Куртка распахнута, коричневая шевелюра,
что кустарник в лесу...

- Добрый вечер! - гаркнул он с порога. И, с трудом сдерживая в голосе
радостный звон: - Уилл, поздравьте меня! Миссис Хемптон, поздравьте!

- Что случилось, парень? - спросил шотландец.

- Пуск поручили мне! - Кравцов счастливо засмеялся. - Здорово?
Уговорил-таки старика! Мне и Джиму Паркинсону. Советский Союз и Америка!
Здорово, а, Уилл?

- Поздравляю, - проворчал Уилл, - хотя не понимаю, почему вас это
радует.

- А я понимаю, - улыбнулась Норма, протягивая Кравцову руку. -
Поздравляю, мистер Кравцов. Конечно же, это большая честь. Я пошлю
информацию в газету. А когда будет пуск?

- Через два дня.

"Вас не узнать, миссис Хемптон, - подумал Кравцов. - Какая была
напористая, раньше всех узнавала новости. А теперь ничего вам не нужно,
только бы сидеть здесь..."

- О, через два дня! - Норма отложила шитье, выпрямилась. - Пожалуй,
мне надо написать... Впрочем, Рейтер послал, должно быть, официальное
сообщение в Англию...

Поскольку радиосвязи с миром не было, крупнейшие информационные
агентства взяли на себя распространение новостей на собственных реактивных
самолетах.

Кравцов подтвердил, что самолет агентства Рейтер, как всегда, утром
стартовал с палубы "Фьюриес", и Норма снова взялась за шитье.

- Еще два дня будут испытывать, - оживленно говорил Кравцов, - а
потом, леди и джентльмены, потом мы подымем "светлячка" в воздух и
расколошматим столб...

- Какого черта вы суетесь в это дело? - сказал Уилл. - Пусть атомщики
сами делают.

- Они и делают. Все будет подготовлено, а часовой механизм включим мы
с Джимом. Еле уломал Морозова. Токунага не возражал, а Совет Безопасности
утвердил...

- Ну-ну, валяйте. Постарайтесь для газет. Перед пуском скажите
что-нибудь такое, крылатое.

- Уилл, вы в самом деле так думаете? - Кравцов немного растерялся,
радость его погасла. - Неужели вы думаете, что я ради...

Он замолчал. Уилл не ответил, его пальцы с силой разминали желтый
комок пластилина.

- Ну ладно, - сказал Кравцов. - Покойной ночи.

Свежее утро, ветер и флаги.

Полощутся пестрые флаги расцвечивания на всех кораблях флотилии. Реют
на ветру в блеске молний красные, и звездно-полосатые, и белые с красным
кругом, и многие другие, и, конечно, голубые флаги ООН.

Ревет гроза над океаном, клубятся тучи. Давно не видели здесь люди
солнечного света.

Но теперь уже скоро, скоро!

Возле белого борта "Фукуока-мару" приплясывает на зыби катер
стремительных очертаний. Скоро в него спустятся Александр Кравцов и Джим
Паркинсон. А пока они на борту флагманского судна выслушивают последние
наставления.

- Вы все хорошо запомнили? - говорит старший из инженеров-атомщиков.

- Господа, желаю вам успеха, - торжественно говорит осанистый
представитель Совета Безопасности.

- Жалко, меня не пустили с тобой пойти, - говорит Али-Овсад.

- Не задерживайтесь, голубчики. Как только включите, - немедленно на
катер и домой, - говорит Морозов.

- В добрый час, - тихо говорит Токунага.

В гремящих серо-голубых скафандрах они спускаются в катер - Кравцов и
Паркинсон. И вот уже катер бежит прочь, волоча за собой длинные усы, и с
борта "Фукуоки" люди кричат и машут руками, и на верхних палубах других
судов черным-черно от народу, там тоже приветственно кричат и машут
руками, а на борту "Фьюриес" громыхает медью военный оркестр, а с "Ивана
Кулибина" несется могучее раскатистое "Ура-а-а!".

- Джим, вам приходилось когда-нибудь раньше принимать парад? -
Кравцов пытается спрятать за шутливой фразой радостное свое волнение.

- Да, сэр. - Джим, как всегда, непроницаем и как бы небрежен. - Когда
я был мальчишкой, я работал ковбоем у одного сумасшедшего фермера. Он
устраивал у себя на ранчо парады коров.

Из-за выпуклости океана поднимается плот. Сначала виден его верхний
край, потом вылезает весь корпус, давно уже потерявший нарядный белый вид.
Закопченный, изрезанный автогеном, в бурых подтеках. И вот уже высокий
борт плота заслонил море и небо. Плот медленно вращается вокруг Черного
столба, для этого к нему причален пароход с закрепленным в повороте рулем.
Команда эвакуирована, топки питает стокер - автокочегар.

Катер останавливается у причала. Старшина, ловко ухватившись отпорным
крюком за стойку ограждения, говорит на плохом английском:

- Сегодня есть великий день.

Он почтительно улыбается.

Кравцов и Паркинсон поднимаются на причал. Они идут к трапу, шуршит и
скрежещет при каждом шаге стеклоткань их скафандров. Сквозь смотровые
щитки гермошлемов все окружающее кажется окрашенным в желтый цвет.

Вверх по зигзагам трапа. Трудновато без лифта: все-таки тридцать
метров. Стальные узкие ступеньки вибрируют под ногами. Двое лезут вверх.
Все чаще останавливаются на площадках трапа, чтобы перевести дыхание.
Белый катер на серой воде отсюда, с высоты, кажется детской пластмассовой
игрушкой.