Чтение 23–й страницы книги ~Авантюрист~

Еще бы, подумала Танталь. Кого-кого, а Алану легко понять.

Может быть, ему нужны деньги?

- Впору сговариваться о приданом,- протянула Танталь, стараясь, чтобы ее
голос звучал бесстрастно. Рекотарс поднял голову:

- Возможно, я шокирую вас. Мои предки были достаточно щепетильны в
вопросах чести...- он посмотрел прямо на Танталь, хоть этот взгляд и дался ему
непросто.- Я хотел бы получить в качестве приданого копию книги уважаемого
Луаяна, в которой, записана история магов на протяжении многих столетий... и
где, как мне известно, упоминается имя моего предка. Я хотел бы почитать ее -
сам... Не говоря уже о том, что это семейная реликвия, и госпожа Алана имеет на
нее право.

Глава седьмая

_ Приличия города требовали, чтобы от помоловки до собственно свадьбы
прошло менее полугода.

Традиция рода Рекотарсов была еще строже: девять месяцев, с тем, чтобы
обоюдное чувство успело вызреть, как младенец в чреве матери...

Думал ли я, наследник Рекотарсов, что придется поступить с традицией, как
с драной кошкой?

Обнаглевшая матросня причинила моему здоровью куда больший ущерб, чем
показалось вначале. Я слег, как будто специально за тем, чтобы Солли получили
возможность трогательно за мной ухаживать;

Алана приходила трижды в день, чистенькая, скромная и смирная. Ни один
моралист не заподозрил бы эту чудо-невесту в болезненной тяге к кабакам,
спиртному и разнообразным подонкам. Я и сам спрашивал себя, протирая воспаленные
глаза: а было ли? Не примерещилось?..

Не примерещилось, утверждали раны и кровоподтеки.

Миновала неделя; едва поднявшись с постели, я вызвал будущего тестя на
серьезный разговор и как дважды два доказал ему, что наша с Аланой свадьба может
состояться уже через месяц-полтора. Если уж наследный Рекотарс во имя особых
обстоятельств наступает на горло обычаям рода - то почему то же самое не сделать
и Соллям?

Господин Эгерт не смог отказать будущему зятю. И, боюсь, в основном из-за
боязни, что за полгода Алана успеет влипнуть в новую историю. Воспитывать такую
дочурку - все равно что кипятить молоко в горсти...

Вполне довольный судьбой, я вернулся в собственную комнату; непонятно,
что за надобность заставила меня открыть дорожный сундук. И непонятно, почему
замшевый мешочек для приданого оказался под крышкой, на виду - я же помнил, что
упаковывал его на дно!..

Россыпи бисера на мягком черном боку не складывались в рисунок. Я
нахмурился, прикидывая, поместится ли в мешочке увесистый томик этой
сомнительной книжки "О магах"; потом, будто желая проверить подарок Черно на
вместительность, рассеянно сунул туда руку.

Я успел поразиться мягкому теплу, царящему в недрах черной замши. В
следующее мгновение меня схватили за руку - цепко, холодной костлявой ладонью.

Я не завопил только потому, что дар речи временно меня покинул. И, по
счастью, свидетелей тоже не было - иначе они изумились бы, увидев, как господин
Рекотарс с выпученными глазами трясет рукой, заключенной, как в грубую перчатку,
в мешочек из черной замши.

"Не ори".

- Отпусти, скотина,- сказал я шепотом, пытаясь сладить с дрожью.

Чужая рука, сжимающая мою ладонь внутри мешочка, стиснулась крепче: "Не
дергайся. Тихо".

Голос принадлежал Черно Да Скоро. Хоть и звучал, кажется, исключительно в
моем воображении.

Я зажал мешочек коленями. Поднатужился, пытаясь высвободить руку; со
стороны, наверное, процедура выглядела комично.

"Ты можешь успокоиться и послушать?!"

- Отпусти!

"Если я отпущу, ты же ни хрена не услышишь, болван!"

Так, он обозвал болваном потомка Рекотарса... Нет, несвоевременная мысль.
Черно, конечно, заплатит - но, вероятно, еще не сейчас. Сейчас надо взять себя в
руки...

В руку. Дешевый каламбур.

"Ретано, когда я спляшу на твоей свадьбе?"

- Я тебя не приглашал,- пробормотал я, оглядываясь на дверь. Служанка
решит, что я спятил и болтаю сам с собой.

"Пригласишь... К первому снегу ты должен быть дома, с девчонкой и
книжкой. Поспеши."

- У меня еще восемь месяцев в запасе! - сказал я зло,- Не гони, не
запрягал!

Голос в моем воображении хихикнул.

"Восемь месяцев жизни тебе хватит? Целая зима впереди, и целая весна,
прекрасное время, когда так хочется жить?"

Наверное, он ощутил, как взмокла в его руке моя ладонь.

- Я тебе служить не стану,- сказал я хрипло.- Надо будет - другого найду.

"Ищи".

Я почувствовал, что рука моя свободна. Рванулся, сбросил мешочек на пол,
поднес ладонь к глазам; на коже явственно проступали отпечатки чужих цепких
пальцев.

Я долго, сладостно и жестоко топтался по беззащитной замшевой тряпочке.

На другой день назначена была помолвка. Я глядел на сияющую Алану,
наряженную по такому случаю во взрослое роскошное платье и потерявшей потому
значительную часть угловатого подросткового обаяния. Я смотрел на довольного
господина Эгерта, на насмешливую, но тоже довольную Танталь - и чувствовал себя
подлецом, каких мало.

На церемонию приглашены были несколько семей

- в том числе, оказывается, и городской судья, и бургомистр, и начальник
стражи; все они относились к семейству Соллей с таким искренним почтением, что
мой темный стыд перерос в тоску.

Все они смотрели на меня как на блюдо, поданное к столу. Как на
диковинку, как на счастливчика, как на самозванца - потому что, оказывается, в
этом городе имелось несколько высокородных оболтусов, желавших породниться с
родом Соллей.

И сочувственные взгляды я ловил тоже. Вероятно, похождения Аланы давно
были известны всему городу.

С трудом выдержав вечер, сохранив на лице скучноватую, но в общем-то
пристойную мину, я наконец-то сослался на головную боль и удалился к себе -
навстречу бессонной ночи; наутро, все обдумав, сообщил удивленным Соллям о своем
отъезде.

Традиции рода, твердил я в хмурое лицо господина Эгерта. Время от
помолвки до свадьбы жених проводит в пути, в поисках испытаний. Я вернусь так
скоро, как только позволят обстоятельства.

Танталь что-то там пробормотала в адрес традиций

- я счел возможным не расслышать. Алана хлопала влажными глазами - я
нежно чмокнул ее в горячую щечку, вскочил на коня и был таков.

Кто ищет, тот просто обязан найти. Я, может быть, еще вернусь к бедняге
Алане - но свободным человеком, а не рабом приговора. И уж тем более не
прислужником подозрительного бритого пройдохи по имени Черно Да Скоро.
"Подручный чародея" - должность не для меня.

С малых лет все ее чувства были преувеличенно сильными. Любая удача
делала ее пьяной от счастья, зато любое огорчение, даже самое ничтожное,
мгновенно распухало, будто тесто в печи, и заслоняло собой небо.

Из раннего детства она помнила только брата.

Сама не понимая, как это могло случиться, она раз за разом пыталась
вспомнить что-то еще, мать у колыбели, руки отца; она знала, что и это было, но
воссоздать в памяти не могла. Будто воспоминания о Луаре, тщательно хранимые,
понемногу вытеснили из ее детства все прочее, съели, выжили, как, говорят,
кукушонок выживает из гнезда сводных братьев и сестер...

Первое, что она помнила о мире-без-Луара - поленница, корыто, смешное
существо с фигой вместо головы, кукла, представление, театр...

Ей всю жизнь казалось, что театр - единственное спокойное место в
мире-без-Луара. И даже убедившись в обратном, она продолжала стремиться туда -
из упрямства; платой был кошмар размалеванных повозок, качающаяся перед глазами
дорога и грязные руки, от которых не уйти, не вырваться.

Если она чего-нибудь хотела - то до дрожи. Она могла упасть в обморок,
если перед обедом ей запрещали есть сладости; если она не хотела ничего - сил
оставалось только на то, чтобы лежать в кровати, лицом в по-душку.

Сны о Луаре приходили нечасто. То были сны о Высшем Существе; проснувшись
после такого сна, Алана много дней чувствовала себя счастливой.

Старая нянька отпаивала ее травами. Нянька уже давно не смела ей ничего
запрещать; Танталь смела, и это было тем более обидно, что к Танталь, названной
сестре, она испытывала сложные, противоречивые, совершенно родственные чувства.

Танталь была воспоминанием о Луаре. Танталь была как клинок, разорвавший
ту давнюю безнадежность, когда Луар исчез, и отец с матерью ушли каждый в себя.

Танталь была символом того, что и в мире-без-Луара жить можно.

Алана обожала названную сестру - до того дня, когда выяснилось, что
молодая женщина не может вечно жить соломенной вдовой.

Алане было уже десять лет. И она прекрасно все понимала; отец сказал
тогда, что Танталь свободна и вправе распоряжаться своей судьбой. И мать - а
тогда она еще говорила - благожелательно кивнула и сказала, что желает девочке
счастья; Танталь была первой, кто перестал ждать Луара, и Алана не смогла ей
этого простить. Даже потом, когда Танталь вернулась... Алана не понимала, как
это можно - вернуться. Сама она на месте Танталь попросту кинулась бы в колодец.

Впрочем, это, самое простое в жизни решение приходило к ней по любому
поводу. Мысль о глубоком колодце казалась ей забавной. Спокойной и радостной.
Естественной.

Но когда дело дошло до дела...

Сколько колодцев было на их пути? Когда, впервые в жизни избитая, она
тянулась вслед за размалеванными повозками, под стражей длинных палок и острых