Чтение 23–й страницы книги ~Ведьмин век~

все в синяках. В кровоподтеках; надо было Федору заставить, она баба
жестокая...

Он криво усмехнулся. Мавин... не добился бы ТОГО признания. При-
ятно осознавать профессиональное превосходство над подчиненным.
Как в том анекдоте про ассенизаторов: "Учись, сынок, не то так и бу-
дешь всю жизнь ключи подавать"...

Самолет коснулся бетонки; Клавдий с сожалением ощутил, как чувс-
тво полета сменяется суетливым бегом по взлетной полосе. Сейчас он
придет домой, отключит телефон и снова станет рыбой. Во сне. Где нет
ни тягостного предчувствия, ни ведьм, ни чаши стадиона, которая нави-
сает над головой, огромная бетонная тарелка, человеческая каша, каша,
месиво...

Его передернуло. Вот с этим самым чувством он вчера шел в подвал.
А сегодня к нему добавилась еще картинка: тысячи людей в панике броса-
ются к выходам... Женщины, дети, подростки, кровавое варево в бетонной
чашке...

Самолет остановился. Хватит, сказал себе Клавдий. Сейчас мы эту
мысль выключим...

Он набрал полную грудь воздуха и вообразил все до последней чер-
точки. В подробностях и красках - вплоть до чьих-то раздавленных очков
под сиденьем. Потом представил, как по яркой воображаемой картинке
ползут трещинки, будто по разбитому стеклу. И как осколки со звоном
осыпаются. Облегченный выдох; все.

Шел дождь.

- Как там в Однице, патрон? - приветливо спросил телохранитель.

- Разгар курортного сезона, - Клавдий улыбнулся. - Магнолией пах-
нет, пес побери... Бери отпуск, Сали, жену за шиворот - и на пляж...

Телохранитель засмеялся, распахивая перед Клавдием дверцу машины:

- Я развелся, патрон...

- Да? - удивился Клавдий. - Ну и правильно... Потому как от этих
баб одни неприятности. И чуть не каждая вторая - ведьма...

Рассмеялись уже вдвоем.

Два часа назад Федора провожала Клавдия - до самого трапа. Молча;
собственно, по этикету она и должна была его провожать. Потому как ку-
ратор Мавин несет службу денно и нощно, а визит Великого Инквизитора
был не официальным, а рабочим... Даже чернорабочим. Очень-очень черно.

Федора молчала, а ему было не до нее. Не терпелось остаться в
одиночестве. Откинуться на спинку кресла и попытаться зализать раны.
Восстановить хотя бы видимость душевного равновесия...

- Держись, Федора. Работай; детям привет...

- Передам.

- Им нравится в Однице? Все-таки море?

- Наверное, нравится.

- До свидания. Я полетел.

- Счастливой дороги... Клав.

Потом, вспоминая и анализируя, он так и не смог понять, с каким
выражением она на него смотрела. Как на палача? Да ну, вряд ли, это с
его стороны совершенно неуместная мнительность... Как на героя?..

Такой же взгляд он запомнил когда-то в глазах ее дочери. Девчонке
было лет пять, мама уезжала в командировку - надолго, и девчонка смот-
рела устало и безнадежно, недетским взглядом, будто повторяя про себя:
ну что я могу поделать против судьбы...

Мама уезжала в командировку, которая называлась "месяц с дядей
Клавом на безлюдной турбазе". Ну что мы все можем поделать против
судьбы...

Машина выкатила на площадь Победного Штурма, и Клавдий с удоволь-
ствием отметил, что с успехом отвлекся от запрещенных мыслей. Несколь-
ко часов сна - и он будет готов копать дальше. Почему-то он уверен,
ведьмы с глубоким "колодцем" плодятся не только в Рянке и не только в
Однице... Но - потом. Все потом.

Телохранитель заглянул в подъезд, вернулся и почтительно встал за
плечом - ожидая, пока Великий Инквизитор закончит разглядывать клумбу
с ирисами и поднимется наверх. Клавдий вяло махнул рукой:

- Иди, Сали... Пока...

На лестнице было холодно и влажно. Клавдий поднялся до половины
пролета - и только теперь почуял близкое присутствие ведьмы.

(ДЮНКА. АПРЕЛЬ)

Он приносил ей хлеб, кефир, запакованные обеды из студенческой
столовой; кажется, она ничего не ела. Она разламывала булку и разлива-
ла кефир по нескольким стаканам - однако то была лишь иллюзия трапезы;
Клав безропотно мыл посуду и приносил новую порцию. Он принял правила
игры, более того - он пытался в них поверить.

Он почти полностью забросил занятия, отощал и осунулся. Юлек Ми-
тец вторую неделю не желал с ним разговаривать, потому что в ответ на
какой-то невинный вопрос Клав жестко отбрил его, оскорбительно и со-
вершенно без причины; еще более обидным оказался для Юлека тот факт,
что от "бойкота" страдал, похоже, только он сам - Клаву на эти психо-
логические тонкости было глубоко плевать.

Клав жил, отделенный от прочего мира непроницаемой пленкой. В
крохотной квартирке на пятнадцатом этаже дома-муравейника его ежесе-
кундно ждала любимая женщина, которая, вроде бы, мертва; днем и ночью
отрешенный от мира Клав пытался решить главный вопрос своей жизни:
счастье он испытывает или мучение.

Всякий раз, касаясь ее, он делал над собой усилие. Задерживал ды-
хание, не желая ощущать исходящий от нее запах воды, и с трудом разжи-
мал губы, отвечая на ее поцелуй. Но проходила минута мучительной борь-
бы - и тело его, повинуясь инстинкту, распознавало в ее прикосновениях
настоящую жаждущую плоть. И тогда, отвечая, согреваясь в его тепле,
Дюнкино тело утрачивало холод и скованность; кожа ее розовела, налива-
лись цветом губы, и, лаская высокую шею, он чувствовал сбивчивый
пульс. Толчки ее крови.

Тогда память почти без труда возвращала теплое лето, и он покаян-
но шептал "Дюночка, прости" и обнимал ее так, будто хотел задушить.

Вот уже месяц они жили, как муж с женой.

Он продал букинисту десяток своих любимых книжек и купил ей
платье и белье, туфли и тапочки, и даже набор косметики; ему казалось,
что вещи из человеческого обихода, в небрежном порядке расположившиеся
на видных местах в маленькой квартирке, помогут преодолеть слабый на-
лет бреда, который, хочешь не хочешь, все же лежал на их странной иг-
ре. Он даже предложил однажды:

- Давай позвоним твоим родителям?

Дюнка долго смотрела, не отрывая глаз. Потом медленно покачала
головой, и Клав пожалел о своей глупости.

Ее волосы никак не желали просыхать. Когда Клав обнимал ее, мок-
рые пряди холодными змейками касались его плечей; он пересчитал день-
ги, оставшиеся после последнего визита к букинисту, и купил ей мощный
пятискоростной фен.

Кажется, она обрадовалась. Он бездумно сидел в облезлой комнатуш-
ке и слушал басовитое гудение, доносящееся из ванной; потом к нему до-
бавился плеск воды.

Он постучался, заглянул; Дюнка улыбнулась и направила струю теп-
лого воздуха ему в лицо. Клаву показалось, что он бедуин, ощутивший
дыхание раскаленной пустыни.

Ванна была полна; шапка белой пены лезла, будто каша из кастрюли,
собираясь перевалиться через край.

- Очень большая пивная кружка, - сказал он Дюнке и обрадовался,
когда она засмеялась. - Будешь купаться?

Дюнка покачала головой. Ей не надо купаться, ей хочется высушить
волосы...

- Значит, водичка - мне?

Она кивнула, странно довольная. Будто мысль о чисто вымытом Клаве
доставила ей немалую радость; он почти обиделся. Не считает же она его
грязной свиньей?!

Он ухмыльнулся собственным глупым мыслям. Коснулся теплой - впер-
вые теплой! - Дюнкиной щеки:

- Жди... Я сейчас...

Она вышла, прикрыв за собой дверь.

Клав разделся, в беспорядке побросав вещи на колченогую этажерку.
Под тугой пеной было тепло и уютно, даже уютнее, чем он мог себе
представить; мгновенно потеряв счет времени, он улегся, устроил заты-
лок на покатом краю старой ванны и прикрыл глаза.

ВСЕ ВЕРНЕТСЯ. Все уже возвращается; кто знает, сколько жителей
этого города годами живут с... ними. С любимыми существами, явившимися
из-за ГРАНИ на их зов? Годами и десятилетиями, кто вправе им помешать?
Разве чугайстры... неуместное воспоминание, но разве чугайстры смогут
отыскать Дюнку? Никогда...

В глаза Клаву смотрело жерло водопроводного крана. Круглое и чер-
ное, будто колодец; вот уже минуту на нем набрякала капля. Росла, под-
рагивала, ловила тусклый свет плафона... Потом тяжело оторвалась,
утонула в пене. Кап...

В тишине ее падение показалось маленькой катастрофой. Отдаленным
взрывом; впрочем, нет. Тишины нету, есть сухое потрескивание лопающих-
ся пенных пузырьков, глухое движение воды в лабиринтах труб и еле
слышное ворчание... Наверное, Дюнка в комнате продолжает сушить волосы
феном...

Клав скосил глаза.