На спинке стула висела одежда: отутюженные брюки, выстиранная и выгла-
женная сорочка, пиджак и галстук. Тут же, на сиденье стула, лежал акку-
ратно сложенный домашний костюм отца; под стулом чинно, выровняв носки,
стояли тапки.
комнату, скажет: "Пора вставать, Женя. Любишь же ты поспать! Кто рано
встает, тому Бог дает...". Но, переведя взгляд на портрет отца под стек-
лом, висевший в простенке между стеллажами, Евгений Викторович снова
осознал время и почувствовал, как он стремительно приближается к непоп-
равимому воспоминанию, связанному с прошедшей ночью. Он именно прибли-
жался к нему, поскольку не совсем еше проснулся, и даже попытался прик-
рыть глаза и вновь заснуть, лишь бы оттянуть страшный миг, когда ре-
альность встанет перед ним во всей отвратительной наготе. Упреждая ее,
он ухватился за спасительную мысль: "Померещилось, наверное... Черт те
что! Вроде бы не такой был пьяный..." - хотя знал точно, что обманывает
себя. Не померещилось. Такое и спьяну не померещится.
ке, набросил на плечи мягкую куртку, сунул ноги в тапки... будто пере-
воплотился в отца, как актер перед выходом на сцену. Это соображение
позволило ему на секунду отвлечься от неприятного воспоминания, и он
быстренько юркнул в ванную, плотно притворив дверь. Воспоминание оста-
лось снаружи.
этих процессах, чтобы не допустить нежелательных дум. "Мама, где папина
бритва?!" - крикнул он, обращаясь к своему отражению в зеркале. Через
минуту в ванной появилась Любаша с бритвенным прибором, окинула брата
быстрым понимающим взглядом, сказала: "Привет!" - и чмокнула в щеку. Ев-
гений принялся яростно намыливать помазок. Воспоминание тонкими струйка-
ми проникало в ванную сквозь щели: обломанные трубы, бетонные плиты, фа-
келы газа в ночи, фигуры милицио... - Демилле с отчаянием вонзил намы-
ленный помазок в щеку.
ла:
пуская привычную слезу. - Бедненький, не дожил наш папочка... - скорбно
покачала она головой, как бы приглашая сына присоединиться к трауру.
человеком, забывшим об отце... Помнил, но помнил про себя. Его коробили
беспрестанные разговоры бабушки Анастасии о "могилке", "оградке", "цве-
точках" (все было уменьшительным, как и "бедненький папочка", - только
от слова "кладбище" не удавалось образовать уменьшительное, потому, про-
износя его, бабушка Анастасия делалась торжественной, значительно поджи-
мала губы). У Демилле сердце разрывалось на части при виде растерянности
и одиночества, навалившегося на мать после смерти отца, но помочь ей он
был не в силах; разве так же подсюсюкивать: могилка, оградка... Это было
выше его сил.
успокаивающее, он мгновенно раздражился, произнес язвительно:
бормотала мать, провожая его глазами в кабинет отца.
стеллажи с медицинской литературой, письменный стол со стеклом, под ко-
торым располагались фотографии всех членов семьи (Ирина с Егоркой на ру-
ках), кожаное кресло отца, шкаф с его одеждой -костюмами, пальто, стоп-
кой накрахмаленных белоснежных халатов - хоть сейчас на операцию... Ев-
гений Викторович принялся одеваться, стараясь не смотреть на фотографии.
только Евгений Викторович заметил, что халатик сестры подозрительно за-
дирается спереди, а под ним проступает округлый живот.
двадцать пять?
лать? Не переношу абортов. Боюсь.
-съязвил Евгений Викторович.
разговор в таком тоне опасен. Евгений Викторович привлек сестру к себе.
Любашу, принялся рассказывать. Начал он со скрипом, часто останавливал-
ся, чтобы подобрать нужное слово (как-никак, завязка была деликатной),
но постепенно разошелся, одушевился и конец рассказа с ошеломляющей кар-
тиной голого фундамента, подвалов, блещущей в лунном свете воды и синих
милицейских мигалок провел с подлинной живостью. Любаша рот раскрыла.
Поверила сразу, безоговорочно, спросила лишь:
кожу кресла.
вания знал, что не расскажет. Нельзя об этом Анастасии Федоровне, зап-
рет.
зался от материнского крова, обрек себя на скитания. Куда идти теперь? А
ведь уходить нужно немедленно, иначе упреков не оберешься, с утра бабуш-
ка Анастасия поминает Ирину с внуком, как те волнуются - где папочка?..
быстро снести, а жильцов переселить. Аварийная ситуация или... по госу-
дарственным соображениям.
Даст Бог, найду. Смотри, маме не проговорись.
сцену.
ли бабушка Анастасия в белом переднике и все внуки. Они перебирали пше-
но. Перед каждым была желтенькая горка крупы, от которой ловкие пальцы
бабушки и внуков отделяли по зернышку, смахивая в сторону мусорные кру-
пинки. Все четыре руки были разные: желтоватая, покрытая тонкой со
складками кожей рука бабушки; узкая, будто выточенная из черного дерева,
кисть тринадцатилетней Ники; пухлая, в веснушчатых крапинках рука Шандо-
ра и смуглая ладошка Хуанчика, которой тот не очень ловко перекатывал по
клеенке желтое пшено.
ню. Прислушавшись, Демилле узнал слова. "Дан приказ: ему - на запад; ей
- в другую сторону..." - пела бабушка Анастасия жалостно, на манер русс-
ких страданий.
и Саня - уже, видимо, догадывались о его непутевости, благодаря привычке
бабушки Анастасии чувствовать и размышлять вслух.
у дверей ванной комнаты. Демилле шагнул к ней и поцеловал в темя. Обида
мгновенно улетучилась.
волнуется, не знает ведь... Когда же вам телефон поставят?.. - вздохнула
бабушка.
ника.
ников и сестру и, надев плащ (уже не липкий, выстиранный и выглаженный),
вышел из дома. Проверил в кармане ключи и мелочь - все было на месте.
торович, что к этому часу он был уже официально не только блудным сыном,
но и блудным мужем, если можно так выразиться.
был несколько лет, и не без приятности, если не считать уколов совести.
Но погулял, погулял - и вернулся. Всегда было, куда вернуться, как гово-
рила Ирина. И вдруг... возвращаться некуда, он основательно заблудился.