Чтение 23–й страницы книги ~Кесаревна Отрада~

И ты почему-то решил, что я стану твоим другом?

-Да.

Смешно.

Нет. Думаю, когда ты узнаешь меня поближе, когда сможешь понять то, чего я добиваюсь...

Ты привел на мою родину врагов. Это пока все, что я знаю о тебе.

Не все.

Это главное. Остальное лепет.

Молчание длилось недолго, но стало невыносимым.

Я хотел бы обойтись без людской крови, сказал наконец бритоголовый. Я хотел бы избежать страданий. Но что я могу сделать, я, чародей, если люди сами вынуждают поступать с ними так, а не иначе? Мне навсегда запрещено возвращаться в пределы Мелиоры, и как я ни пытался...

И что же ты, великий чародей, не мог обратиться птицей? Или принять невидимое обличие? Не поверю...

Это так. Я не мог позволить себе рисковать, вот в чем дело. Любое невидимое обличие расслабляет, я уже не говорю о птичьем. Развеять же чары не так трудно... да что я тебе, чародею, объясняю... ты бы и развеивал, наверное. Ну-ка, скажи: если бы я метнулся к Башне в образе лисицы неужели бы не принял ты участия в загоне?

Зачем тебе Башня? выдохнул Сарвил.

Так уж устроен мир, сказал бритоголовый. Не мною. И скажи, чародей: он что, устроен как надо? Без нареканий?

Как может быть мир без нареканий? рассмеялся Сарвил. Помнишь же поговорку...

Помню, перебил бритоголовый. А создать самому новый без нареканий не хотел никогда? Сарвил задумался.

Хотел, сказал он. Мне было одиннадцать лет, и я хорошо представлял себе, каким должен быть мир на самом деле. Но потом, когда в размышлениях своих дошел до кладки бревен...

Все на этом останавливались, кивнул бритоголовый. Поначалу это казалось непреодолимым. Но потом, когда начинаешь понимать, что законы природы издаются, в сущности, так же, как и законы судейские...

Это я слышал когда-то. Но даже и не начал понимать. И не понимаю до сих пор.

И тем не менее все обстоит именно так. Хочешь знать, какие законы я собираюсь издать для мира? И

каким должен быть мой мир, созданный заново и для всех?

Сарвил помедлил почему-то.

Было бы странно отказываться, сказал он. Особенно в моем положении. Ты ведь можешь посадить меня здесь, на каменном пьедестале среди кустов и букашек, дать мне в руки каменную книгу...

Бритоголовый рассмеялся. Смех у него был брякающий, старый.

На базарной площади бедного северного городка провинции Юсс (а можно сказать, и южного, поскольку северным он был с точки зрения конкордийцев, прежде им владевших; для степняков же это был далекий юг) с гордым названием Пропонт сидел слепой певец. Глаза его задернуты были синей матерчатой шторкой, губы шевелились. Пальцы медленно перебирали струны маленькой темной китары. Люди проходили мимо, погруженные в свои заботы, и редко кто бросал в перевернутую шляпу зеленую нефритовую монетку.

Базар выглядел уныло. На открытых деревянных и каменных прилавках истомленные жарой торговцы разложили вялый товар: овощи прошлого урожая, сушеные яблоки и груши, переросшие побеги папоротника и пучки дикого лука. Лишь в двух местах люди явно приезжие торговали пшеницей и красным рисом, орехами и медом. Чуть побогаче было там, где продавали ткань, ковры и шкуры, нитки, ножи и иглы, а кроме того, колесную мази и сами колеса. Колеса многие трогали и поднимали, разглядывали обода и всовывали пальцы в ступицы... Пахло горячими пирогами с печенкой и яблочным чаем. Голоса звучали не по-базарному приглушенно. Шлепали по мягкой пыли босые ноги и ноги в стоптанных башмаках...

И появление кованых сапог слепца насторожило. Но виду он постарался не подать.

Тронул струны, наклонил голову, запел:

Богатый и знатный генарх на войну собрался,

к жене молодой приставляет он младшего брата,

и так говорит он: "В обязанность, а не в награду

тебе одному доверяю я ключ от заветных ворот!

Надел я на пылкую женушку пояс стальной,

чтоб меньше ей было соблазна в пути одиноком,

однако война есть война, сеча будет жестокой.

Коль я не вернусь, верным мужем ей быть обещай"

И преданный брат эту клятву торжественно дал

Генарху, прощаясь в воротах, придерживал стремя.

Но видит генарх через самое малое время, что брат нагоняет его на гнедом жеребце.

"Едва не случилась беда, говорит он, трясясь, -

на грани я был нарушенья торжественной клятвы

Пошарь по карманам и лучше проверь за подкладкой.

В заботах и сборах ты, кажется, ключ перепутал..."

Сапоги насмешливо притопнули.

Славно поешь... Голос был надтреснутый, с горловой хрипотцей. Держи вот. Выпей за мое здоровье да за здравие законного царя нашего Авенезера Третьего.

Выпью за любого, кто подаст...

Сквозь прореженную ткань шторки "слепец" видел, как стоящий перед ним человек кивнул наискосок: и вроде бы "да", и вроде бы "нет" в одном движении. Сронил с руки что-то. Звук был особый: множественный мягкий звяк.

Так выпей, не забудь... И адепт прежнего царя повернулся и пошел куда-то направо и моментально затерялся между немногочисленными покупателями...

Быстро и легко ступая, возник поводырь. Присел на корточки.

Кто это был?

Не знаю...

"Слепец", специально закрыв глаза, нашарил шляпу, а в ней тяжелый кожаный мешочек.

С какой бы стати у нас объявлялись друзья?.. побормотал он.

Позже, в тесной чердачной каморке постоялого двора "Веселый птицелов", в котором "слепец" вечерами пел за эту самую крышу над головой и право доедать недоеденные обеды гостей, он и поводырь открыли мешочек. Оттуда высыпалось двадцать крупных конкордийских золотых с безвольным профилем Императора и два кусочка пергамента. На одном кусочке тщательно изображен был с высоты птичьего полета рог бухты Челн, самой северной и самой маленькой бухты из семи, образующих порт Порфир. Красный крестик отмечал некое строение вблизи маяка... Второй же клочок был подписанным Императором пропуском в порт Порфир, по случаю войны и военных перевозок для посторонних закрытый. Предъявители значились "Имеющими Глаз", то есть внутренними шпионами.

"Слепец" и поводырь обменялись значительными взглядами. То, что произошло, не имело разумного объяснения. С того момента, как они, отстав от отряда (какой-то полусумасшедший деревенский легат задержал их, обвинив в систематической краже кур, и выпустил лишь поздним утром, когда ни один из пострадавших не опознал преступников; деревенская же тюрьма оказалась на диво крепкой...), не попали к бою и лишь потом из окольных толков узнали о нападении злодеев-разбойников на зачарованную башню и поголовной гибели всех нападавших, с того момента цель перед ними была одна: скорейшее возвращение с докладом. И вот теперь непонятно кто непонятно почему предлагает задержаться... И этот непонятно кто явно знает, с кем имеет дело. И он весьма определенно сообщил, от чьего имени действует сам...

От имени того, кого считают страшнейшим исчадием зла; кем до сих пор пугают непослушных детей.

Надо идти петь, сказал поводырь. "Слепец" вернул на место шторку, взял китару, медленно поднялся.

Веди, выдохнул он.

Этот товарный двор они нашли к исходу второго дня поисков

Ворота рухнули с грохотом и лязгом, Алексей выключил лебедку и привстал, чтобы поверх клубов пыли успеть увидеть то, что скрывалось за ними. Но нет, никто не |метнулся им навстречу. Потом, зажмурив глаза, он дождался, когда пыль осядет, и тогда рассмотрел двор внимательнее.

Прокаленное солнцем пространство в три футбольных поля, а то и побольше. Вытянутые в линейку грузовики, тупорылые, обкатистые, чернобелые и сине-желтые. Справа высокий деревянный перрон и широкие ворота складов, слева и дальше гофрированная покатая стена какого-то хранилища, чуть зеленоватый алюминий, надпись: "ЮВФ-Азот". За нею черные заросли, похоже, что вдоль полотна железной дороги. Да, шлагбаум... будочка...

Давай, Витя, кивнул Алексей.

Опять я... Витя изобразил недовольство но, похоже, он все еще получает удовольствие от своей важной роли.

Угу. Последний твой забег.

Последний...

Он взял на плечо моток веревки, привязанной к железной раме сиденья, в руки лом. Легко перенес ноги через борт машины и оказался на асфальте. Постукивая ломом, пошел вперед, к концу "антипровальных" труб. Потом сделал еще несколько острожных шагов, дотянулся до поваленных ворот, отцепил крюк. Вернулся к трубам. Там закрепился: несколько оборотов веревки вокруг правого предплечья. Алексей тронул машину очень медленно. Они переехали упавшие ворота и ступили на неразведанную территорию. Витя, правой рукой держась за одну из труб, шел, колотя по асфальту ломом. Звук был глухой.

Так они сегодня уже сумели избежать трех ям... В черных зарослях что-то шевельнулось. Любомир, стоящий за пулеметом, напрягся.

Спокойно, сказал Алексей.

Есть "спокойно"...

Когда вездеход въехал в ворота, Саня вздрогнула настолько это похоже было на прежние переходы из мира в мир.

Даже задергался левый глаз. Она прижала его рукой сквозь ладонь текло медовое пламя.

Значит, на самом деле что-то...

Стой, сказала она, не сумев сдержать испуг. Алексей послушно затормозил.

Опять?

Да... Подожди, сейчас...

Что-то случилось? спросил сверху Любомир. И Витя тоже повернулся с недовольством, но и любопытством.

Смотреть по сторонам, сказал Алексей.

Саня откинула голову назад, задышала глубоко, прогоняя невольную дрожь. Потом, не открывая глаз, стала осматриваться.

Стена стояла совсем рядом, поднималась отвесно и нависала над головою, давила собой, своей невозможной массой и неприступностью. На поверхности ее стали видны трещины и неровности. Она была груба, потрясающе груба. Над самыми крышами складов чья-то рука начертала: "Из грязи вышли", и полузнакомый знак: кольцо с четырьмя широкими зубчатыми лучами, напоминающими стилизованные короны, в шахматных задачах так рисуют ферзя. Впереди, довольно далеко, другая стена преграждала путь, тянулась влево, влево и смыкалась наглухо с той, что огораживала мир с противоположной стороны. Но Сане показалось, что вот эта ближняя стена и та, что впереди, не стыкуются полностью, что между ними есть щель, узкий проход, уходящий куда-то...

Она открыла глаза. Алексей смотрел на нее требовательно, и она чуть заметно кивнула.

Витя, продолжаем. Алексей махнул рукой. Шевеление в черных зарослях продолжалось, неприятно медленное и протяженное будто там лениво ворочалась сытая сорокаметровая змея.

Это не обезьяны, сказал Любомир.

Пока не стреляй. Алексей для верности постучал ему по колену.

Не дурак, ответил Любомир. Витя приостановился. Звук из-под лома вроде бы стал звонче. Он стукнул правее, левее нет, показалось.

Куда теперь, начальник? спросил он. Алексей указал на алюминиевое хранилище. Со скоростью ленивого пешехода они достигай его. Площадка перед хранилищем была пуста, в порах и трещинах асфальта виден был светло-серый налет.

На сто шагов вокруг все было пусто и вроде бы безопасно.

Ворота были прикрыты, но не заперты виднелась щель.

Виктор, назад, сказал Алексей, и тот с видимым облегчением пошел к машине, на ходу взмахивая рукой наверное, затекла так долго сжатая кисть. Протяжный скрип бросил его на колени. В следующий миг он уже был у левой дверцы, бешено дергая за ручку и забыв, не видя, что дверь не откроется и что надо прыгать через борт. Алексей повернулся и одним движением перебросил его в салон.

Ничего нет, напряженным голосом сказал Любомир.

Витя хрипло дышал. Потом начал ругаться.

Без нервов, сказал Любомир сверху, Здесь дамы.

Ничего, сказала Саня.

Вы не правы, сударыня, сказал Любомир. Скрип повторился. Сейчас видно было, как створка ворот качнулась внутрь. Щель стала совсем узкой.

Ветер, сказал Алексей неуверенно.

Возможно, согласился Любомир.

Я пойду зацеплю крюк, сказал Алексей. Прикрывайте меня.

Он поднял с пола Аникит, кивнул Сане и неуловимо быстро оказался вне машины.

Я с тобой, сказала Саня. Она перешагнула через ветровое стекло, ушибла плечо о кольцо турели, прошагала по капоту и спрыгнула на землю. Подхватила крюк лебедки и посмотрела на Алексея с вызовом.

Хорошо, согласился он спокойно. Иди за мной.

Ступать след в след было необязательно, но Саня поймала себя именно на этом: след в след...

После долгой езды ходьба казалась чем-то вроде упражнений на бегущей дорожке: ворота приближались чересчур медленно. Но все-таки приближались...

Алексей выстукивал путь частыми ударами ножен. Так ходят слепые. И Саня, хотя и была уверена в том, что под асфальтом никого нет, предпочла не поддаваться этой уверенности.

Из щели тянуло резким неприятным запахом. Алексей долго стоял, прислушиваясь. Потом протянул руку, и Саня отдала ему крюк. Алексей зацепил крюк за какую-то скобу на створке ворот, и они стали медленно, пятясь, отступать к машине. Когда до нее осталось шагов десять, Алексей остановился, махнул рукой: тяните. Заурчала лебедка. Трос натянулся, ворота заскрипели и стали открываться. За эти месяцы хранилище, похоже, немного осело: нижний край ворот жестко царапал асфальт.

Свет, сказал Алексей.

Вспыхнули фары и спаренный с пулеметом прожектор. Внутреннее пространство хранилища наполнилось призрачным клубящимся огнем.

Ворота открылись на три четверти и застряли. Трос опасно напрягся.

Достаточно...

Они стояли и ждали. Прошла минута. После скрежета железа все облепила страшная тишина. Потом стало слышно, как потрескивает, остывая, мотор.

Любомир пошевелил турель. Луч качнулся. Шелест подшипников показался грубым и нервным.

Может, пальнуть туда... предложил, кашлянув для порядка, Витя.

Взлетим, ответил Алексей, не поворачивая головы. Аки ангелы и прочие твари.

Будто в ответ на его слова с нависающего над воротами хранилища козырька посыпалась тонкая серая струйка.

Ох, не нравится мне здесь, сказал Любомир тихо. Давай не будем соваться, начальник. И потом если они сыпанут, а стрелять нельзя...

Там пусто, сказал Алексей. И это мне кажется странным... Ладно, принял он решение. Я иду внутрь, вы ждете. Если что, стреляйте. Но туда, внутрь, старайтесь не попадать.

Возьми автомат, сказал Любомир.

Это надежнее. Алексей чуть подбросил Аникит.

Я возьму, сказала Саня.

Не вздумай стрелять внутри.

Только когда нас начнут жрать...

Они медленно повторили свой путь к воротам в том же порядке. Алексей шел первьш, Саня за ним, зачем-то ступая по следам. От едкого запаха, текущего из створа ворот, ей захотелось чихнуть. Через минуту она уже ничего не чувствовала, кроме разгорающегося за переносьем белого пламени, и ни о чем не думала, кроме как сдержаться, сдержаться...

И все же она не выдержала. Потом, когда все наконец прошло и осталась только ломящая боль между бровей да странное головокружение, делающее их самих и все вокруг них очень легким, широким и низким, когда она не сразу поняла, что Алексей опять держит ее в объятиях, утопив лицо в ее волосах, и когда, поняв это, она вцепилась в него судорожно и тоскливо вновь замерцало золотое пламя, и на высокие стены рядом (опять проклятые стены, две стены и прямая дорога между ними, не избавиться от стен... и только со второго взгляда она поняла, что это высокие штабели из набитых чем-то бумажных серых мешков) лег скользкий отсвет, и будто мягкая рука провела где-то позади глаз и убралась...

Под крышей было сумрачно, жарко и смрадно. Деревянный настил под ногами чуть пружинил. Даже дыхание отдавалось эхом. Алексей вдруг, не отнимая рук, скользнул вниз и оказался стоящим на коленях. Запрокинутое лицо его было белым, и губы были белыми, а в глазах горели черный огонь и отчаяние.

Отрада... Отрада моя... шептал он, а эхо возвращало шепот громом. Любовь моя, безумие мое... о нас давно уже забыли, мы никому не нужны, давай убежим... ты и я... я знаю путь, это недалеко, это рядом... там нет людей, а можно вернуться к полувечкам или найти что-то еще. Кузня бесконечна...

Он говорил и говорил, Саня уже была уже рядом с ним, обняв за шею и прижимаясь щекой к щеке и шепча:

Да, родной мой, да... и я тебя люблю, и никуда не отпущу, и никому не отдам никогда... ты мой, как кровь, ты ближе крови, ты весь во мне, и нас не оторвать, не разлучить...

Бежим? Тогда сейчас...

Да, мой единственный, бежим, бежим, бежим...

Алексей встал, подхватил Саню. То, что оставалось позади, уже не имело ни малейшего значения.

Скомканный и отброшенный бумажный листокНастил пружинил, удлиняя шаги.

Ворота и калитка в одной из створок. Шаг. Жестокий солнечный свет. Черные заросли...

Вдоль них направо.

Саня вдруг закричала еще ничего не увидев и не поняв.

Пулеметная очередь! Конское отчаянное ржание! Выкрики команд и железный лязг. Снова очередь, чейто вопль, предсмертный стон бессилия и ужаса, тупые звуки падения. Визг стартера, а потом будто ссыпают пригоршню стальных шариков на неровный каменный пол...

Золотое пламя вздымалось от земли и почти достигало неба.

Алексей прижимал ее к воротам, заслоняя собой, в руке у него опасно поводил острием меч. Четверо всадников в кожаных рубахах со стальными наплечниками и нагрудниками гарцевали перед ними. Лук был у одного и волосы до плеч, и Саня вдруг поняла, что это девушка.

Кто такие?..

Паригорий Венедим!..

Не вижу!

Вот, вот он!..

Выехал пятый. Саня вдруг обрела судорожноподробное зрение. На сером черногривом жеребце восседал высокий сухой рыцарь лет тридцати. Волосы его, перехваченные черным железным обручем, были пеги, а прядь над левым ухом и вообще выделялась мертвой белизной. Когда-то давно сломанный нос горбил, придавая лицу выражение хищное, безжалостное. Но светлые брови, чуть опущенные к вискам, но темные, усталые в морщинках веки, но глубокие зеленые глаза выдавали в этом человеке что-то настоящее...

Пактовий, сказал он медленно на вдохе, растягивая в улыбке сухие обметанные губы. Кесаревна... Господи, слава тебе. Наконец-то. Как мы вас заждались.

Он спрыгнул с коня и вдруг опустился на колени. Саня должна была посмотреть на Алексея, но вдруг оказалось, что она не может этого сделать.

Стекались, собирались люди.

Ура... тихо, на срыве голоса, прокричал кто-то. И подхватили:

Ура! Ура кесаревне! Ура!!!

Немело, застывало лицо, как под зимним ветром. Тряслись губы.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

К пятому дню месяца мая под руку Рогдая собралось около тридцати тысяч славов различных семейств и достоинств, пятьдесят тысяч отроков и примерно столько же необученных горожан и крестьян, пожелавших носить оружие либо же взятых по повинности. Разведка доносила, что неприятеля высадилось уже более шестидесяти тысяч и каждый день число это увеличивается тысяч на пять-семь, в зависимости от силы и направления ветра. Горячие головы требовали бросить немедленно всю армию в бой и, пользуясь временным численньм превосходством и боевым накалом, опрокинуть врага в море. Рогдай, опытный и осторожный солдат, понимал всю погибельную глупость таких, с позволения сказать, планов. Это даже не требовало объяснений но он губил немало времени именно в объяснениях: почему это он, имея такую армию и такие полномочия, не несется вскачь на врага, занявшего уже добрую половину Севера.

Наконец, когда Вандо привел свои огромные обозы и серьезно потрепанные в стычках даже не с регулярными силами, а с разъездами тысячи и сдал все это под команду Рогдая, а сам, не отдохнув ни минуты, сменил коня и во главе неполной сотни личной охраны поскакал обратно, требования немедленного наступления как-то неуверенно прекратились. Обозы полны были раненых; (мертвых, как оказалось, даже и не пытались вывозить. Усталые, подавленные славы, покачивая головами, рассказывали о неуязвимых степных богатырях, о конных лучниках, караулящих в засадах... черные стрелы не знали промаха, и не иначе как чародейство было приложено в обучении тех лучников их ремеслу.