Чтение 23–й страницы книги ~Транквилиум~

- Не из этого. Калибр тот же, но форма пули другая, рубашка из
другого материала...

- Тогда в чем дело?

- Этот нож найден в вашей каюте, - сказал следователь.

- Но вы же не думаете... - у Глеба было чувство, будто его ударили
под дых.

- Думаю. Мне за это платят. За то, что я думаю.

- Вы же понимаете, что я хочу сказать. Нелепо тащить в каюту
окровавленный нож, когда океан рядом - на расстоянии броска...

- Бывает все, - сказал следователь. - Убийство четверых, да еще
прошедшее негладко, - это серьезная встряска, и глупостей наделать очень
легко. С другой стороны, умные преступники иногда пользуются таким
приемом: демонстративно подбрасывают себе улики ими же совершенного
преступления... Само по себе подобное, - следователь опять брезгливо
коснулся ножа, - не усиливает и не ослабляет наших подозрений... Вы ведь
знаете, почему оказались в числе главных подозреваемых?

- У меня нет алиби.

- Нет алиби - раз. Вы сели на судно в последний момент и почти без
багажа - два. На руках у вас необычно крупная сумма наличных денег - три.
Все, что вы сообщили о себе, практически невозможно проверить - четыре...

- Простите, сэр...

- Минуту. Есть два обстоятельства, которые свидетельствуют в вашу
пользу: полнейшее отсутствие следов крови на одежде - раз; вы практически
не имели возможности пройти из каюты Фостера в вашу, не попав кому-либо на
глаза. Это два. Понятно, что и то, и другое - мелочь... Но есть еще одно:
чутье старой ищейки. Я задал себе вопрос: допустим, найдутся свидетели,
которые вас видели, или появится какая-то важная улика: да, вот этот
молодой человек или его сообщница и есть убийцы того мерзавца... И я
понял, что не поверю ни свидетелям, ни улике. Тот же нож: я не знаю,
подбросили его именно в вашу каюту наугад или целенаправленно? Но я
убежден, что именно подбросили...

- Спасибо, - сказал Глеб.

- Впрочем, если отсеются все остальные, а на дне сита останетесь
только вы...

- Это невозможно, - сказал Глеб. - Клянусь, я их не убивал.

- Их? - уточнил следователь, и Глеб его понял.

- Да, - он пристально посмотрел следователю в глаза. - Их я не
убивал.

Следователь помолчал.

- А что вы говорили насчет войны? - вдруг спросил он.

- Какой войны?

- Вот и я хотел бы знать - какой? Вы сказали, что вернетесь в
Палладию, если начнется война...

- Понял. Это просто цитата. У моих родителей был друг, который как-то
сказал, что в жизни достаточно двух, но нерушимых и безоговорочных
заповедей: "Не лги", - и: "Если начнется война, просись в морскую пехоту".

Следователь взял карандаш, покрутил в пальцах, тупым концом поводил
по столу, выписывая какой-то изощренный вензель. Сказал, не поднимая глаз:

- Ну, первую-то заповедь вы нарушили...

- Боюсь, я в большей степени нарушил вторую, - сказал Глеб.

- Вот как? - негромко удивился следователь. - Я буду думать над этим
вашим замечанием... Забирайте свой арсенал.

- Могу идти?

- Да. Ваш номер в "Рэндале"?

- Тридцать седьмой.

- Хорошо. И еще одна просьба, князь: старайтесь не замечать моих
людей, которые будут ходить за вами.

- А это зачем?

- Нужно же нам найти настоящего убийцу? Пусть думают, что вы всерьез
под подозрением, что мы проглотили их приманку. Вполне возможно, что они
или попробуют подсунуть нам что-то еще, или дернут за леску...

Эркейд, Аркадия, страна грез! Берег вечной весны, долина блаженства.
Благословенный край, цветущие холмы... На семьсот миль протянулась между
глубокими теплыми водами залива Блэк-Эмбер и хребтом Спригган полоса земли
- самая плодородная, самая необычная по природе своей. Тысячемильная
отмель закрывает залив от холодных течений, горы не пропускают иссушающих
ветров пустынь Солт-рэвин и Клоттедблад, от которых так страдают города
столичного пояса: от Тристана до Иффульгента. В Аркадии сохранились леса
древовидных папоротников и мамонтовых деревьев, а в тихих речных долинах
можно встретить горбатых длинношеих ящериц ростом с быка. Стада карликовых
слоников пасутся в предгорьях, в редколесье... Дальновиден и мудр был
король Дон Великий, запретивший возделывать эти земли; его мудрость
подхватили и президенты, начавшие взимать за право поселиться здесь
неимоверные суммы. Да и то лишь в черте уже заложенных городов и поселков
и не далее чем в двух милях от береговой черты...

Эркейд - город на сотнях островов, в амфитеатре зелено-серо-синих
гор, восходящих слева направо, от холмов и террас над морским побережьем
до лесистого хребта Литтлмери, вдали незримо переходящего в заоблачные
цепи Сприггана (в действительности это не так: между ними лежит узкая
долина, почти ущелье, и это единственная сухопутная дорога из внешнего
мира сюда, к городу Эркейд, в край с тем же именем; город, созданный
высшим вдохновением, которое нечувствительно передается людям, берущимся в
этих краях за карандаш или мастерок). Голубовато-серые, как бы в дымке,
стены, опутанные плющом и хмелем; цвета молодой сосновой коры - черепица
крыш; изумления достойны фасады, балконы, галереи; фонтаны, каскады садов;
внезапно - башни, колонны, маленькие, но совсем не игрушечные замки с
тонкими шпилями; все в зелени, в цветах, в диких зарослях, которые вдруг
обрываются или каналом, или оживленной улицей в блеске фонарей и витрин,
или лужайкой богатого дома... Здесь половина построек - отели; две трети
людей - живут в других городах; но всем почему-то кажется, что там они
живут по недоразумению...

Здесь рады вам на каждом шагу, в каждом погребке, под любым шатром.
Здесь никому и ни в чем не бывает отказа. Вовсе не обязательно иметь кучу
денег, чтобы насладиться благами Эркейда, потому что главное его богатство
растворено в воздухе: это лень, безмятежность и нега. Вы можете снять
номер в отеле за четыре и даже пять фунтов в день, но хижину на пляже
владелец оценит в три шиллинга, а где-нибудь в садах, поодаль от моря - в
два. Место для палатки обойдется вам в полпенса плюс шесть шиллингов за
прокат самой палатки на любой срок. И даже этих трат можно избежать,
поднявшись на две-три мили вверх по реке - туда, где город уже кончился, а
йеменские сады и огороды еще не начались...

Что-то подобное было поначалу в планах Светланы и Глеба: пожить
некоторое время на виду, пуская пыль в глаза, а затем незаметно сменить
статус, раствориться в безымянной толпе людей небогатых - и через две
недели безымянно отбыть в Эннансиэйшн, где Олив подготовит им крышу над
головой...

И вот все - рушилось.

...и потому Светлана с досадой оглянулась на отель, на его фасад,
облицованный молочно-белым матовым камнем с неожиданными зелеными
прожилками, на окна третьего этажа с бежевыми шторами, так и не ставшими
надежной защитой от чужих взоров, на пальмы, выстрелившие в небо из кипени
темной амбреллы, на ждущие у подъезда наемные кабриолеты и ландо, на
радужную фонтанную пыль меж пальм и за пальмами, на башенные часы,
показывающие, что уже половина пятого, что день прошел, съеденный
неприятностями, и Глеб молчалив и задумчив, и очень хочется хоть что-то
узнать от него...

Не надо его трогать.

Проплыли мимо хрустальный корабль ресторана "Перси", летний
королевский дворец, чуть дальше и в глубине - круглый дом с двумя ярусами
арочных окон и надписями "ЦИРК" с одной стороны и "КАЗИНО" - с другой.
Потом лошадка как бы сама - кебби сидел неподвижно, похожий на чучело сыча
- свернула направо и тут же налево, на деревянный мостик, музыкально
отозвавшийся на удары ее копыт. Дальше путь лежал вдоль узкого канала, по
черной воде скользили еще более узкие низкобортные лодки с парой гребцов и
дюжиной пассажиров на каждой. Наконец кебби шевельнулся, и лошадка стала.
Влево вел пешеходный мостик: через канал и прямо под полуарку с надписью
огромными буквами "Государственная почтовая служба".

- О-от, - с южным выговором у кебби все было в порядке. - Прибыли,
сэ-э и мэ-эм.

Глеб расплатился.

- Мое ва-ам бла-адарсти-ие, - медленно кивнул кэбби. - Жда-ать?

- Спасибо, не стоит, - отмахнулся Глеб.

Телеграмма, отправленная ими, была такая: "Мистеру Бэдфорду,
собственный дом, Линден-стрит, Порт-Элизабет. Для передачи мистеру Белову.
Папа, дорогой, прости меня. Счастлива, что ты вернулся. Я так тебя ждала.
Верю, что увидимся скоро. Люблю. Твоя глупая дочь".

Через три часа текст этой телеграммы лежал перед следователем
Джозефом Данном. Агент, принесший его, сидел напротив и курил маленькую
матросскую трубочку. Вид его был чрезвычайно довольный, как у умного
тощего кота, умыкнувшего сосиску.

- Сколько это стоило, Хилл? - спросил следователь.

- Пять, - сказал Хилл и выпустил к потолку струйку дыма.

- Телеграфисты просто обнаглели, - Ланн достал бумажник и выудил из
него розовато-серую бумажку. - Чем заняты подопечные?

- Перекусили, вышли к морскому парку, покатались на лодке, взяли